На улице пляшет дождик. Там тихо, темно
и сыро.
Присядем у нашей печки и мирно
поговорим.
Конечно, с ребенком трудно. Конечно, мала
квартира.
Конечно, будущим летом ты вряд ли
поедешь в Крым.

Еще тошноты и пятен даже в помине нету,
Твой пояс, как прежде, узок, хоть в зеркало
посмотри!
Но ты по неуловимым, по тайным женским
приметам
Испуганно догадалась, что у тебя внутри.

Нескоро будить он станет тебя своим
плачем тонким
И розовый круглый ротик испачкает
молоком.
Нет, глубоко под сердцем, в твоих золотых
потемках,
Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана
узелком.

И вот ты бежишь в тревоге прямо
к гомеопату.
Он лыс, как головка сыра, и нос у него
в угрях,
Глаза у него навыкат и борода лопатой.
Он очень ученый дядя — и все-таки он
дурак!

Как он самодовольно пророчит тебе
победу!
Пятнадцать прозрачных капель он
в склянку твою нальет.
— Пять капель перед обедом, пять
капель после обеда —
И все как рукой снимает! Пляшите опять.
фокстрот!

Так значит, сын не увидит, как флаг над
Советом вьется?
Как в школе Первого мая ребята пляшут
гурьбой?
Послушай, а что ты скажешь, если он
будет Моцарт,
Этот неживший мальчик, вытравленный
тобой?

Послушай, а если ночью вдруг он тебе
приснится,
Приснится я так заплачет, что вся
захолонешь ты,
Что жалко взмахнут в испуге подкрашен-
ные ресницы,
И волосы разовьются, старательно завиты,
Что хлынут горькие слезы и начисто
смоют краску,
Хорошую, прочную краску с темных
твоих ресниц?..
Помнишь, ведь мы читали, как в старой
английской сказке
К охотнику приходили души убитых, птиц.

А вдруг, несмотря на капли мудрых
гомеопатов,
Непрошеной новой жизни не оборвется
нить!
Как ты его поцелуешь? Забудешь ли, что
когда-то
Этою же рукою старалась его убить?

Кудрявых волос, как прежде, туман золотой
клубится,
Глазок исподлобья смотрит - лукавый и
голубой.
Пускай за это не судят, но тот, кто убил -
убийца.
Скажу тебе правду: ночью мне страшно
вдвоем с тобой!