LITRU.RU - Электронная Библиотека

Название книги: Мэр
Автор(ы): Астахов Павел Алексеевич 
Жанр: Современная проза
Адрес книги: http://www.litru.ru/?book=2075&description=1

Аннотация: Книга о тех, кто правит нашими городами. Власть, деньги, криминал. Роман о вечных ценностях: жизнь и смерть, любовь и предательство, дружба и зависть, вера и цинизм – все это прошло через судьбу мэра. От кресла градоначальника до тюремных нар всего один шаг. Путь на свободу может занять всю оставшуюся жизнь.
 Трагическая судебная драма о современной политике и временщиках, о мудром законе и его заблудших детях, о власти денег и деньгах во власти.
 Новый роман адвоката Павла Астахова «Мэр» раскрывает хитросплетения властных интриг на примере жизни современного мегаполиса и трагической судьбы его мэра, восставшего против системы. Преданная жена, крупнейший предприниматель-миллиардер, сражается за его свободу и жизнь. Ей помогает адвокат Артем Павлов. Им противостоят бизнес, криминал, власть, суд.
 Проиграть нельзя.
 Выиграть невозможно!


---------------------------------------------


 Павел Астахов
 Мэр


 Мэрам, оставшимся на свободе, посвящается



 Пролог


 Никто уже толком и не помнит, с каких именно пор профессия чиновника стала столь же престижна, сколь и презираема. Бизнесмен вынужден грабить клиентов и партнеров по бизнесу. А бессовестный чиновник грабит всех: коммерсантов, стариков, государство, армию и даже детей. Быть обеспеченным бизнесменом – уже преступление, быть богатым чиновником – преступление вдвойне. Но в любом правиле есть исключения. Честный слуга государев имеет все шансы на карьерный успех, если он благословлен Кремлем и за ним стоит серьезный капитал. Лучше семейный. Поэтому с недавних пор сочетание жена-коммерсант и муж-чиновник стали оптимальной формой семейно-государственного устройства и лучшим пропуском в мир большой политики и крупного бизнеса.




 Ох уж эти бабы!


 – Деньги! Деньги!
 – Деньги? Не-е-ет! Девки!!!
 – Ох уж эти девки!
 – Не говори! Все проблемы от них!
 Козин прокашлялся и, раздвигая балаболов плечами, двинулся на поиск выехавших на час раньше сыновей. Они должны были занять ему место.
 – Бросьте! Все проблемы, когда их нет.
 Козин выбрался на открытое место и опешил: зал был набит битком!
 – И с ними беда, и без них хоть вешайся! – рассмеялись сзади.
 – Но в бизнесе лучше без них.
 «Это точно, – подумал Петр Владиленович, обшаривая взглядом зал заседаний, – нечего бабам в бизнесе делать». Свободных мест не было. А главное, он нигде не видел своих сыновей!
 – Вон у этого американца, Трампа, баба отхватила миллиард!
 – Не миллиард, а полтора.
 – Вот тебе и слабый пол!
 Петр Владиленович развернулся.
 – А эта девочка? – напомнил он. – Ну, наследница Онасиса.
 – Ага! – тут же поддержали его. – Он помер, а все миллиарды – соплячке. Жениться на ней, что ли?
 – Наследство – вещь полезная. Раз – и ты миллиардер.
 – А ты на нашего мэра погляди!
 Предприниматели захохотали. Супруга у Лущенко и впрямь была завидная. Случись Алене остаться вдовой, женихов налетит…
 – А что – все у нее! Самые выгодные строительные подряды – у нее! Лучшие участки земли – ей!
 – А льготные кредиты? Все – для нее!
 Настроение предпринимателей, только что вполне жеребячье, начало падать.
 Гражданская жена мэра – Алена Сабурова – не только первой завоевала этот город, но уже и поставила всю градообразующую систему в зависимость от своих проектов. Надо признать, весьма грандиозных.
 – Ну, и какое тут равенство?!
 – А равноудаленность?
 Козин зло рассмеялся и похлопал коллег по плечам:
 – Не желайте невозможного. Дальше своей постели мэр никак удалить Алену Игоревну не может!
 Бизнесмены гоготнули и тут же начали поглядывать на часы.
 – Эй, Роберт Шандорович! Сколько можно ждать?!
 – Звоните Лущенко!
 – Или без него начинайте!




 Владыка


 Митрополит Гермоген, крупный мужчина с огромной головой, украшенной окладистой седой бородой и умными ярко-голубыми глазами, взирающими из-под косматых седых бровей, чем-то напоминающий Мороза-воеводу, пришел в мэрию ранним утром. Он уже выяснил, что Игорь Петрович с 10.00 должен участвовать в заседании Совета бизнесменов, а его дело не терпело ни помех, ни суеты.
 Фигуристая секретарша ойкнула, вскочила и почтительно замерла. Владыка, опираясь на митрополитский посох, слегка кивнул и остановился посреди приемной. К нему из своего кабинета уже выходил мэр города. Смиренно поклонился и, явно кем-то наученный, протянул сложенные руки ладонями кверху для благословения.
 «Алена Игоревна подсказала…» – удовлетворенно задвигал пышными усами владыка и поднял крестное знамение.
 – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… – Он тут же приблизился, обхватив мэра огромными ручищами, притянул к себе и трижды приложился щека к щеке.
 Владыка знал, что это умиротворяет людей – всех без исключения. То ли потому, что от него пахнет воском, медом и ладаном, то ли потому, что в обычной жизни люди крайне редко позволяют себе такую роскошь, как открытое проявление любви человека к человеку. Разве что случалось в детстве, когда, проснувшись утром и нежась в теплой постельке, ребенок чувствует, что мир прекрасен, все его любят и вообще хорошо, что он есть.
 – Отец Гермоген, проходите, пожалуйста, в мой кабинет.
 Владыка улыбнулся. Игорь Петрович настолько разволновался, что напрочь забыл, как правильно обращаться к митрополиту. И это означало, что нечто живое, искреннее в нем обязательно есть.
 Гермоген важно прошествовал в кабинет, расположился в глубоком кресле и поставил посох возле подлокотника. Мэр присел напротив через стол.
 – Чем могу помочь матушке церкви?
 Игорь Петрович определенно старался быть учтивым, пусть это и выглядело со стороны слегка высокопарно. Владыка пытливо заглянул мэру в глаза.
 – Игорь Петрович, я очень рад, что вы стали градоначальником, – размеренно, веско произнес он. – Уже первые ваши дела заслуживают всяческих похвал. Забота о детях, малоимущих, стариках и многодетных – это важное богоугодное дело.
 Игорь Петрович опешил, и Гермоген знал отчего. Слышавший множество льстивых речей, мэр почуял, что эта благодарность искренняя.
 – Спасибо, ваше святей… отец… – Мэр покраснел. – Простите, я совершенно запутался в иерархии. Как же мне правильно обращаться к вам?
 Сказал это Лущенко растерянно и даже слегка беспомощно, но, что самое важное, честно и откровенно. Владыка улыбнулся:
 – К особам духовного звания можно обращаться по-всякому. Можно и «отец». Митрополиту можно говорить «владыка» или, на старый манер, «владыко». А в официальном обращении, например в письмах, лучше употреблять «ваше высокопреосвященство». Так что выбирайте.
 Гермоген хитро блеснул глазами. Ему было крайне интересно, какой из титулов изберет в общении мэр.
 – Тогда позвольте узнать, ваше высокопреосвященство, чем могу помочь?
 «Уважил… – мысленно рассмеялся Гермоген. – Что ж, пусть будет по-твоему!»
 – Сначала позвольте мне, ваше высокопревосходительство, господин мэр, поблагодарить за аудиенцию.
 Брови Игоря Петровича от изумления поползли вверх.
 – Высокопревосходительство?!
 Гермоген чинно наклонил голову:
 – Если вы ко мне с полным официозом и регалиями, то и я в ответ обязан.
 Потрясенный мэр выдохнул:
 – Тогда я буду обращаться «владыка»…
 – Так-то лучше, Игорь Петрович, – улыбнулся Гермоген.




 Равноудаленные


 Сериканов нервничал: время начала заседания приближалось, а Лущенко не выходил. Тем временем предпринимателей становилось все больше, а просторный зал мэрии, казалось, уменьшился до размеров шкатулочки.
 «Засиделся босс в кабинете… засиделся!» – нервничал Роберт Шандорович: начинать столь спорное заседание Совета бизнесменов без Лущенко не хотелось.
 Несмотря на строгую пропускную систему, внутрь проникло людей в несколько раз больше, чем приглашалось. Бизнесмены чуяли, что в городе происходит нечто важное, и, чтобы попасть на этот Совет, ими были задействованы все мыслимые и немыслимые ходы и связи.
 Надо сказать, оно того стоило. Как в свое время президент регулярно встречался с равноудаленными олигархами страны, так и мэр Игорь Петрович Лущенко плотно работал с коммерсантами города. А с самым богатым, точнее, самой богатой предпринимательницей он встречался каждый день вне графика и даже делил с ней стол и кров, постель и любовь. Однако общественное мнение пока формировала вовсе не Алена Игоревна, и предприниматели не собирались отдавать супруге мэра еще и это право – одно из немногих оставшихся.
 «Интересно, – подумал Роберт, – что шеф на этот раз выкатит? Неужели все-таки доведет до конца вопрос о киосках?» То, что Лущенко готовит сюрприз, было ясно уже вчера, едва Сериканов услышал, что будет поднят вопрос о мусоре.
 «Но насколько далеко он пойдет? Неужели решится?» Собственно, принципиальное решение о закрытии ларьков и киосков, расположенных вдоль основных городских магистралей, уже две недели как было принято. Но одно дело признать, что это необходимо, и совсем другое – довести это скандальное дело до логического конца. И Роберт предупреждал мэра о неоднозначности ситуации – пару дней назад.
 – У многих коммерсантов половина бизнеса на этом и стоит, – прямо объяснил тогда Роберт. – Ясно, что они требуют либо денежной компенсации, либо аналогичных земельных участков для переноса на них своих хозяйств.
 – Сколько у них ларьков сейчас идет под снос? – сухо поинтересовался мэр.
 Роберт знал цифры наизусть, однако демонстративно, подчеркивая тот факт, что опирается на документы, заглянул в тоненькую папочку:
 – Две сотни тридцать восемь киосков и ларьков.
 Мэр поморщился. Цифры впечатляли.
 – А денег сколько просят?
 – Они считают не только стоимость самого ларька, но просят и упущенную прибыль компенсировать. – Роберт Шандорович с многозначительным взглядом нарисовал в воздухе несколько нулей.
 Лущенко сразу же вскинул брови – он был весьма недоволен.
 – И что это значит?
 – По 20 000 у.е. за ларек, – объяснил, что это значит, Роберт, – и столько же в качестве покрытия убытков в виде упущенной выгоды, то есть недополученных доходов. Итого за двести тридцать восемь объектов торговли – девять миллионов пятьсот двадцать тысяч у.е.
 Лущенко помрачнел:
 – Перебьются. Они эти ларьки давным-давно уже окупили. А упущенную выгоду покрыли тем, что получили и спрятали от налогов с прибыли.
 Роберт покачал головой. Де-факто все обстояло именно так, но вот де-юре…
 – Подготовь распоряжение выплатить за снос киосков по остаточной стоимости… – жестко распорядился мэр и достал из дальней стопки бумаг на столе листок со своими собственными расчетами, – по оценкам нашего департамента финансов, за ларьки, простоявшие более пяти лет, – по 300 у.е., так как они уже самортизировались и ничего не стоят.
 Роберт открыл рот, да так и замер. Цифры для городских коммерсантов были просто убийственными. А мэр тем временем продолжал:
 – А за ларьки, простоявшие меньше пяти лет, – по 600 у.е. Вот и весь сказ.
 Сериканов тогда лишь с обреченным видом развел руками. Спорить с Лущенко было непросто, а переубедить – и того сложнее.
 «Точно – без него начинать придется!» – оглядев волнующийся зал, зло подумал он. Начало, несмотря на кажущуюся формальность, было не самой простой частью заседания и далеко не самой приятной.




 Личное


 Вчера, едва узнав, кто записался к нему на прием, Игорь Петрович снова подумал о ребенке, которого у них с Аленой так и не было. Она проверялась у самых разных специалистов, и все они говорили одно и то же: «абсолютно здорова», но… как сказала бы его мать, бог не дает.
 «Может, и впрямь дело не в одном телесном здоровье?» – Игорь Петрович думал об этом все чаще, особенно когда в городе появились сектанты – так он их, поначалу не различая, окрестил.
 Об их появлении Игорь Петрович узнал по целой череде писем, обрушившихся на администрацию. Все они выражали почтение, напоминали о каких-то строках Священного Писания и просили быть милосердным. Однако суть обращений, несмотря на различные названия, сводилась к одному – к просьбе выделить участок земли под молельный дом, приходской совет или дом настоятеля. Само собой, в центре города, на самой коммерчески востребованной земле.
 – М-да… – только и произносил мэр и отправлял очередное прошение в стол.
 Отношение к вере, пожалуй, было единственным, в чем у них с Аленой взгляды не совпадали. Выросшая в семье красного генерала, Алена была тайно крещена в детстве, а вот теперь не только регулярно посещала храм, но еще и тянула за собой Игоря Петровича. Он особо не упирался, хотя и был крещен скорее в силу семейной традиции. На службу его домашние практически не ходили, а пасхальный кулич и крашеные яйца несли на кладбище, где и оставляли.
 Даже падение советского строя не изменило его взглядов на церковь, а точнее, их полное отсутствие. Да, ему нравились католические костелы, в которые они с Аленой обязательно заходили, путешествуя по Прибалтике, а позже, с открытием границ, и в Париже. Да, его изрядно впечатлили храмы Сакре-Кер и Нотр-Дам. Ему нравилось, что можно сидеть во время службы, пока величественные своды разносят органную симфонию, столь могучую, что казалось, ей подпевают ангелы на небесах. Но дальше этого как-то не шло, а потому и просьбы разного рода «сектантов» повисали в воздухе. Мэр просто затягивал решение их вопроса и складывал все их прошения в стол.
 Но вчера, когда он обнаружил в числе записавшихся на прием самого митрополита Гермогена, внутри у Лущенко екнуло, и вокруг что-то изменилось.
 Так часто бывает в нашей жизни, что мы находим ответы на свои тайные переживания в самом неожиданном месте. Встречаем прежде незнакомых людей, одно слово которых проливает свет на наши самые мучительные, самые давние и неразрешимые вопросы. Смотрим на географическую карту, мечтая о поездке на диковинные острова, и вдруг – звонок почти забытого приятеля с приглашением воспользоваться горящей путевкой по неожиданно низкой цене. А сколько раз произнесенная мысленно фраза вдруг встречала нас в самых неведомых местах! Случайно услышанное в самолете имя оказывается на табличке вашего гостиничного портье, а необычную фамилию героя только что проглоченного детектива Б. Акунина носит ваш новый коллега по работе, лишь сегодня принятый в штат.
 Эти маленькие, неприметные знаки мы учимся замечать, читать и расшифровывать всю жизнь. Тот же, кто осилил эту науку, как правило, уже не сомневается в том, что мысль материальна, – со всеми вытекающими отсюда невеселыми последствиями.
 «Надо же… сам митрополит…» – не переставал думать Лущенко о предстоящей встрече, а когда эта встреча состоялась, мэр был просто поражен.
 Митрополит оказался умным, внимательным и на удивление незаносчивым собеседником. Уже в первые четверть часа Игорь Петрович вдруг осознал, что они говорят – впервые в стенах этого кабинета! – не о деле, а о нем самом! А потом он и вовсе потерял чувство времени.
 – Я вас с супругой в храме часто вижу, – с теплотой в голосе рокотал Гермоген, – а вот исповедоваться не приходите… не причащаетесь. Что-то личное?
 Игорь Петрович неловко улыбнулся и неожиданно для себя ответил как есть:
 – Честно говоря, никак не решусь. Все какие-то сомнения. Даже стеснения, может быть.
 – Неплохо, – удовлетворенно улыбнулся Гермоген и, видя непонимание, пояснил: – За стеснением часто скрывается обычная скромность. Не худшее качество человека, уж поверьте. А не сомневается лишь тот, кто слишком поражен гордыней.
 Лущенко замер. Таких параллелей он прежде не слышал.
 – Вы, Игорь Петрович, выберите себе батюшку, – посоветовал Гермоген. – У нас в епархии много умных священников. Пообщайтесь, присмотритесь…
 – Тогда, может быть, к вам? На первую исповедь…
 Лущенко сам не верил, что сказал это.
 – Отчего же нет? – улыбнулся ему Гермоген. – Только на исповедь вы идете не к человеку, а к Господу. Я лишь служитель и проводник. Слух мой открыт, уста запечатаны.
 Игорь Петрович тряхнул головой. Он и не подозревал, насколько эти слова окажутся понятными, человечными и простыми.
 – Как просто…
 Владыка усмехнулся:
 – А оно и должно быть просто. Как батюшка Серафим Саровский говаривал, знаете? «Где просто – там ангелов до ста, а где мудрено – там ни одного!»




 Совет


 Сериканов с неудовольствием поглядывал на битком набитый гудящий зал.
 Ему, как юристу, сразу стало ясно, сколько головной боли создаст Совет бизнесменов. Найти общий язык с этим террариумом единомышленников было почти немыслимо. Но мэр хотел выглядеть демократичным, и понятно, что на первом же заседании начались проблемы.
 Да, подобные органы были и на Западе, и Лущенко сразу сообщил, что видел такие и в Германии, и в Голландии, и в Великобритании. Но первое же собрание, как это обычно бывает, быстро превратилось в крик и склоку.
 – Что можно сделать Советом в пятнадцать человек?!
 – Почему предпринимателей только треть?!
 И ни объяснения, что тот же принцип формирования у Общественной палаты, ни указания на то, что по трети от Думы, администрации и бизнеса – это самое оптимальное и вполне демократичное сочетание, никого не устроили.
 А едва начали зачитывать список членов Совета, поднялся крик.
 – А куда Дрынцалова дели?!
 – А как Батанин туда попал?!
 – А где Козин?! Где?
 – Я очень прошу соблюдать порядок, – внятно, размеренно произнес первый вице-мэр, – Совет уже сформирован. Всем дадут слово. У всех будут равные права. Не главное входить в этот Совет. Главное – работать. Честно.
 – Ага! Как Сабурова!
 Сериканов прекрасно понимал, что Алена Сабурова, жена мэра, и есть его ахиллесова пята.
 Разумеется, Алена занималась коммерцией и до избрания мужа депутатом, а затем и мэром. И Лущенко был готов отстаивать ее право на предпринимательство и реализацию своих коммерческих талантов… но такова жизнь: только начни оправдываться, и на это будет уходить все твое время.
 Сериканов, избавляясь от воспоминаний, тряхнул головой, глянул на часы – 10.05 – и прошел к трибуне.
 – Ну что, начнем, господа?
 Шум и гомон спали.
 – На повестке дня – санитарное состояние наших торговых точек.
 – Наших? – издевательски спросил кто-то.
 – Ваших, – поправился Роберт Шандорович, – а если быть совсем точным, то тех мест неупорядоченной торговли, что так портят кровь и нам, администрации, и вам, серьезным бизнесменам.
 Зал мгновенно затих. Неупорядоченная мелкая торговля не только была источником всякого мусора и антисанитарии – она сбивала цены магазинам.
 Так что придушить разного рода «лоточников» руками администрации было соблазнительно.




 Храм


 Удивительно, однако, пока они говорили о душе самого Лущенко, им не помешали ни разу. Но едва Игорь Петрович сообразил, что владыка пришел сюда с какой-то просьбой, и вспомнил, что он еще и мэр, телефоны как взорвались.
 – …До Октябрьской революции в городе нашем церквей было сорок сороков… – волнуясь, заторопился Гермоген.
 Звонок. Долгий, настойчивый.
 – …Звон стоял от окраины к окраине. Так и звали: малиновый звон. А нынче едва-едва по одному храму в год восстанавливаем…
 Снова помеха – два телефона сразу.
 – …Ладно, что власть не торопится помогать. А то еще и мешать начинает.
 Мэр сорвал звенящие трубки и с грохотом водрузил их обратно.
 – Можно подробнее, владыка? Кто это вам мешает?
 – Рашид Абдуллаевич, прокурор наш городской… – развел руками Гермоген. – Сколько раз я предупреждал его, что предам анафеме…
 – За что? – опешил мэр.
 Гермоген развел руками:
 – Он считает, что священников пускают в тюрьмы неоправданно часто.
 Потрясенный мэр моргнул и с грохотом поднял и опустил на рычаги еще две трубки.
 – А кого же еще пускать, если не адвоката да священника?
 Гермоген вздохнул:
 – Прокурор говорит, священники мешают следственным действиям. Уж я ему объяснял, что спасение даровано не одним прокурорам…
 Мэр, соглашаясь, кивнул.
 – …что первым вошел в Царствие Небесное разбойник, что покаялся на Голгофе, а уж никак не Понтий Пилат.
 Лущенко хмыкнул, но было видно: он согласен и с этим.
 – Так он дал следователям прокуратуры указание не допускать священнослужителей в качестве общественных защитников! В отместку, что ли…
 – Вы пытались что-нибудь сделать? – нахмурился мэр.
 – Конечно, – закивал Гермоген, – сразу протест написал. А он, нехристь, отвечает, что церковь от государства отделена, вот и выполняйте, мол, Конституцию.
 Лущенко озадаченно поднял брови и быстро глянул на часы:
 – Я спрошу у Сериканова… он должен знать. Разберемся, обещаю.
 Телефоны буквально разрывались.
 – Да и это все еще терпимо, – взмахнул рукой Гермоген. – Он ведь строительство нового здания городской прокуратуры затеял! Вот где ужас!
 Мэр непонимающе качнул головой:
 – А в чем ужас-то?
 Гермоген на мгновение замер и тяжело вздохнул:
 – Земля-то эта святая, кровью политая. На этом самом месте храм Иоанна Предтечи стоял – до советской власти. Когда большевики надумали его снести, прихожане и служители внутри заперлись…
 – И что? – застыл мэр и не выдержал – выдернул шнуры из розеток одним пучком.
 Наступила полная тишина.
 – Взорвали, – выдохнул Гермоген. – Вместе с людьми.




 Ларьки


 Уже в следующий миг Лущенко знал, что разберется с этим делом до конца. А митрополит оперся на посох и на кресло; вставая, расправил широкие полы черной мягкой рясы.
 – Не смею больше задерживать, Игорь Петрович. И так я у вас отнял больше положенного времени.
 Он поднял руку и совершил крестное знамение в сторону мэра. Благословил. Вышел из кабинета и величественно прошествовал к выходу из приемной. За ним поспешил помощник в одежде монаха или послушника.
 Игорь Петрович проводил их взглядом и поймал себя на мысли, что с ним случилось дежавю. Именно так пришла и ушла председатель городского суда Егорина со своим незаметным помощником. Ей нужны были квартиры…
 Мэр тряхнул головой. Сравнение было явно чрезмерным, и он прогнал глупую мысль прочь. Так случается: едва человек соприкоснется с духовной чистотой, со святынями, поговорит со священником, тут же ему Лукашка морду состроит – мысль дурацкую подкинет или глупость какую в голову занесет… Дверь мягко закрылась, и Лущенко почти бегом двинулся по коридору – в сторону зала заседаний. Он опаздывал на целых двадцать минут.
 «Ничего… Роберт справится…» Положа руку на сердце, на плечи Сериканова легла самая грязная часть работы – завести аудиторию. Случись рассматривать этот вопрос в узком кругу собственно Совета, и его бы просто-напросто запороли. Но в аудитории всегда срабатывал закон стада, и голоса наиболее осторожных и вдумчивых просто тонули, терялись среди шуток и подначек. Собственно, это и было главной целью всякой массовости.
 Лущенко подошел к приоткрытой двери и, кивнув милиционеру, заглянул в щелку. Они уже голосовали – судя по лесу рук, почти единогласно.
 – Добрый день, – толкнул он дверь.
 – До-о-обры-ы-ый… – завертел головами зал.
 – Ну, что ж, решение принято, – с облегчением кивнул мэру Сериканов. – Переходим к следующему вопросу. Прошу вас, Игорь Петрович.
 «Отлично, – торжествующе улыбнулся мэр, благодарно кивнул Сериканову и взял из рук секретарши протокол. – Та-ак… по деньгам прошлись… уход от налогов заклеймили… по мусору нужное решение приняли».
 – Так, Роберт Шандорович, а почему вы главный вопрос не рассмотрели?
 Сериканов виновато моргнул, а зал насторожился. Лущенко сокрушенно покачал головой и подошел к трибуне.
 – Вы приняли очень верное решение, – оценил он работу расширенного Совета, – но, сказав «а», надо говорить и «б». Давно пора оптимизировать и работу киосков.
 Бизнесмены обмерли. Но через мгновение опомнились и загудели.
 – Главная-то грязь в городе именно от них! – продолжил наступление мэр. – Криминал! Крысы! Контрафакт, наконец! Перед всей Европой стыдно! Как хотите, а нам с вами надо с этим покончить.




 Коробейники


 Игорь Петрович сказал обо всем. И о том, что эти ларьки уродуют город своим мерзким видом и вечной помойкой вокруг каждого из них, и о горах бутылок, оберток, объедков и пакетов, о пирующих крысах, бездомных кошках и о символе не мира, а запустения – наглых серых воронах. И понятно, что ответная реакция последовала почти сразу.
 В зале тут же поднялись человек семь, но первым выбежал к трибуне и схватился за микрофон парень в расшитой рубахе-косоворотке и – мэр не поверил своим глазам! – красных шароварах.
 – Меня зовут Веня Чучмарков. Компания «Евротелефон». О чем мы тут говорим?! О бабулькиных лотках? Если посмотреть, как мы работаем, то станет ясно, что нас всех держат в положении бабулек с лотками! Мы все варим яйца. И продаем. А сами жрем бульон!
 Лущенко взыскующе посмотрел на странного коммерсанта:
 – Вы что имеете в виду?
 Парень повернулся к мэру:
 – Налоги безумные. Все это знают. Но и это полбеды. Научились. Ищем схемы. Но городские поборы – просто бред! Что это за «тротуарный сбор»? Какие еще дорожные взносы?
 Лущенко стиснул зубы. Тему о поборах можно было развивать до второго пришествия, и заседание Совета грозило превратиться в очередную склоку.
 – Дальше – хуже, – с напором продолжил коммерсант. – Каждый день приходят инспекторы: пожарный, санитарный, торговый, административный, префектурный и еще хрен знает какие!
 «И как его с этой трибуны стащить?» – едва не застонал мэр и повернулся к парню:
 – Вы не выражались бы, молодой человек!
 – А я не выражаюсь! – хлопнул наивными глазами коммерсант. – Я так говорю. А выражаюсь я по матери! Вот вы, мэр! Вы готовы пересмотреть хоть часть этих идиотских поборов?
 Мэр вскипел, но к нему тут же наклонился заместитель Роберт Сериканов.
 – Игорь Петрович, – углом рта процедил он, – вы с ним лучше не связывайтесь. Он у нас за городского сумасшедшего слывет. А на деле – миллиардер.
 Мэр прищурился: «Веня… точно! Есть такой!» Алена говорила ему о каком-то Вене. С уважением говорила. Вроде как за два года бизнес поднял, а начинал на вещевом рынке. Позже, правда, весь этот рынок на память себе выкупил.
 Лущенко посмотрел еще раз внимательно на Веню и поднял руку:
 – Все ясно! Спасибо за информацию, будем разбираться.
 Но согнать Веню с трибуны было непросто.
 – При чем тут спасибо?! Я вам говорю, надо действовать! А вы «разбираться»!
 Мэр скрипнул зубами и с облегчением увидел, что Веню все-таки вытеснил рвущийся к трибуне толстенький лысый человек в галстуке «пожар в джунглях».
 Сериканов снова склонился к мэру:
 – А вот сейчас начнется самое страшное…
 – Я Николай Николаев, – представился толстяк. – Объединение коробейников. Ну-ка, Игорь Петрович, поподробнее про киоски? Что вы там надумали?
 Лущенко даже не стал вставать, а просто пододвинул микрофон ближе.
 – Киоски, ларьки, лотки будем убирать с улиц. Эта позиция уже поддержана гордумой.
 Зал загудел.
 – Совсем очумели!
 – Ну, блин, приехали!
 – Кранты бизнесу!
 Лущенко окинул быстрым взглядом волнующиеся ряды. Он видел, что возмущаются далеко не все; большинства бизнесменов судьба киосков не касалась. А значит, едва пар будет спущен, все встанет на нужные рельсы.




 Бандиты


 Петр Владиленович наблюдал за дебатами очень внимательно. В свое время понеся крупные убытки от действий Лущенко-Сабуровых, он сумел диверсифицировать свой бизнес, вновь занявшись торговлей из ларьков и киосков. Даже с учетом податей и поборов прибыль выходила приличная.
 Теперь этому относительному благополучию мог прийти конец.
 А тем временем к трибуне все подходили и подходили как естественные союзники Козина, так и посланные его сыновьями фигуры. И все они уводили разговор в сторону от киосков – к реальным городским бедам.
 – Меня звать Борис Абрамович… – представился очередной оратор – старый, маленький и совсем седой, – и я так скажу: некуда нам, крестьянам, податься… одни проблемы…
 В зале рассмеялись:
 – Что за беда в стране! Что ни Борис Абрамович, так проблема!
 Мэр жестом привлек внимание оратора:
 – Борис Абрамович! Нельзя ли поконкретнее! Вы о чем печетесь?
 Оратор с глубокой тысячелетней грустью в глазах вздохнул:
 – Вы таки хотите конкретнее? Будет конкретнее. Скажите, господин мэр, вы можете гарантировать нам защиту?
 – Защиту? – удивился Лущенко.
 – Да-да! Не удивляйтесь! За-щи-ту!
 Лущенко весело глянул в сторону Сериканова.
 – А какого плана защиту? – поинтересовался Роберт Шандорович. – Страховку? Адвоката? А может, врача?
 – Я имею в виду не медицину, а бандитов, – сокрушенно покачал головой старик. – Защиту от бандитов в погонах, от бандитов в халатах, от бандитов в мантиях. Можете? Вот так-то! Молчите? Очень грустно!
 Оратор всплеснул маленькими ладошками, и мэр постучал карандашом по столу:
 – Борис Абрамович, уважаемый! Какие такие бандиты? Я считаю, у нас в городе с бандитизмом покончено. Слава богу, никто не стреляет. Не взрывает. Не режет. Мне начальник ГУВД докладывает два раза в день: утром и вечером. С преступностью боремся и будем бороться.
 – А я, господин мэр, – о другом бандитизме. О том бандитизме, что ваше ГУВД нигде не учитывает! Наезды-то не от криминала идут, а… как бы это сказать… совсем наоборот!
 Мэр помрачнел. Он прекрасно понял, о чем речь, но признаваться в этом не мог.
 – Это как же – наоборот?
 – От милиции, простите. Суды душат. Без подношеньица или без команды палец о палец не ударят. А проверяющие и вправду замордовали. Спасенья нет! Каждый день по два, а то и по три!
 «Пора…» – понял Петр Владиленович и двинулся к трибуне.




 Козин


 «А вот и Козин…» – невольно напрягся мэр. К трибуне решительно протиснулся высокий мужчина в строгом черном костюме. Его мужественное лицо могло служить моделью для плаката «Они не пройдут!». В зале моментально стало тише.
 – Меня знают все? – оглядел он зал, даже не взглянув на мэра.
 – Все-е-е-е! – гораздо более дружно, чем мэру, отозвалось собрание.
 – Ну и отлично! – кивнул Козин. – А теперь – к делу. Во-первых, киоск, лоток и место неупорядоченной торговли – не одно и то же. Мэр Лущенко смешивает эти понятия неправомерно. Хотя, конечно, преднамеренно.
 Зал с одобрением загудел.
 – А во-вторых, здесь ни для кого не секрет, ради кого Игорь Петрович старается на этом, с позволения сказать, совещании.
 Что-то щелкнуло, и Лущенко понял, что это сломался в его руках карандаш.
 – Естественно, для своей супруги Алены Сабуровой.
 Зал зашелестел голосами, и Лущенко почувствовал, что его лицо наливается кровью.
 – Ты за языком следи, Петя! – выкрикнул кто-то. – А то ведь объясняться заставят!
 – Я готов, – выпрямился Козин и кивнул в сторону Игоря Петровича. – В отличие от нашего главы, у меня совесть чиста.
 Мэр стиснул кулаки, и его ухватили под столом за край пиджака. Он медленно, с угрозой развернул голову. Это был Сериканов.
 – Не надо, Игорь Петрович. Пусть выскажется.
 Козин оглядел зал:
 – И главное… Все это «демократическое» обсуждение, как и весь ваш Совет, – фикция и останется ею до тех пор, пока не будет восстановлена реальная справедливость. Реальное равенство для всех. С этого, с «головы», надо начинать.
 Мэр побагровел, а Сериканов постучал карандашом по стакану:
 – Извините… Петр Владиленович. Вы ведь, если не ошибаюсь, не член Совета?
 – Нет, – отрезал Козин.
 – Тогда вы имеете право на участие в прениях, но не имеете права вносить изменения в повестку дня. Подайте заявление в Совет, его там рассмотрят и в течение двух-трех дней вам дадут ответ.
 Козин пожал плечами:
 – А заявление у меня короткое, и условие одно: предприниматель Сабурова работает в городе на общих основаниях.
 Мэр вскочил:
 – Послушайте, вы! Я вижу, что вы решили саботировать нашу работу! Но учтите, я не принимаю ультиматумов! Если вам не нравится участвовать в обсуждении городских проблем, вы можете идти! – Он выбросил руку в сторону двери: – Никто не держит.
 Козин заиграл желваками:
 – Не вы меня приглашали, господин Сабуров. Я сам пришел. Не вам и гнать.
 – Сабуров? – вскипел мэр.
 – Сабуров… Сабуров… Сабуров… – прошелестел смешками оценивший подначку зал.
 – Вы… вы… – не мог найтись мэр.
 И тогда в зале пошли выкрики – не в пользу Козина:
 – Хватит, Петя, хамить!
 – Мы сюда не на тебя смотреть пришли.
 – Освобождай трибуну…
 – А я все уже сказал, – развел крупные крестьянские ладони в стороны Петр Владиленович, – не будет у нас ничего, пока справедливости не будет. Вы и сами это знаете.
 Козин повернулся к Лущенко, но мэр уже взял себя в руки.
 – Вы же слышали, что вам люди говорят? Можете уходить, Козин! Вы свободны! – Он уже чувствовал, что выиграл схватку, усмехнулся и зачем-то добавил: – Пока!
 Козин сошел по ступенькам в зал и пробрался сквозь плотно забитые ряды к выходу. За ним двинулись еще несколько человек. Сериканов наклонился к Игорю Петровичу и шепнул: «Сыновья и племянники».
 Выйдя в проход между рядами кресел, Петр Козин остановился. Повернулся к мэру. Ожег его ненавидящим взглядом. И произнес почти по слогам, очень ясно и четко:
 – И ты свободен! Пока!




 Волки


 В городе Козина боялись. Не то чтобы все поголовно. Кто-то его и не знал вовсе. Или знал шапочно. Но те, кто знал близко, боялись точно. Как-то в начале 90-х залетные казанские братаны наехали на его винные ларьки.
 Вытрясли выручку, забрали ящиков двадцать спиртного, избили пятерых продавцов и показательно побили остальной товар. Видимо, чтобы семья Козиных не строила иллюзий насчет того, кто будет контролировать их торговую сеть «Козерог».
 Они, пожалуй, не учли одного: Петр Владиленович никогда и не строил иллюзий. Реально понимая пределы влияния милиции и желая им там же и оставаться, он просто съездил в ГУВД и предупредил, что будет говорить с теми, кто разорил его магазин. Попросил не вмешиваться да и не беспокоиться тоже. Затем тщательно подобрал уединенное кафе на окраине города, лично завез туда действительно хорошей водки и действительно свежего мяса и назначил встречу.
 Казанцам оказанный прием понравился. Петр Владиленович ни связями, ни охраной не козырял, приехал один, а взмыленный официант едва успевал менять блюда – одно другого лучше. Ароматные шашлычки прямо с огня, маленькие, с перепелиное яйцо бараньи котлетки, кулебяка и соленья, редкие в то время финские колбаски и еще более редкие импортные сыры – на столе было все.
 – Кушайте, ребята, кушайте, – ласково улыбался Петр Владиленович, почти не касаясь еды, помаленьку выпивал и, умело торгуясь, шаг за шагом сдавал позиции.
 – А сам-то чего не ешь? – спросил кто-то.
 – Переедание вредно для здоровья, – нравоучительно обронил Петр Владиленович и под всеобщий хохот продолжил мять меж крупных крестьянских пальцев хлебный мякиш.
 Братаны зря смеялись. Нехитрую истину об опасности переедания Петр Козин запомнил с послевоенного детства, когда – вечно голодный – съел принесенную матерью неведомо откуда ржаную буханку и чуть не отдал богу душу. Нет, в Бога он так и не поверил, но во всемогущество заворота кишок уверовал навсегда.
 А ближе к финалу, когда осоловевшие от еды и пьяные не столько от водки, сколько от собственной крутизны ребятки начали куражиться, Козин склонился под стол и что-то тихонько катнулось по полу – прямо под ноги братанам.
 В следующий миг Петр Владиленович уже падал назад, потянув на себя – вместе с едой – обеденный стол с толстой дубовой столешницей. Вышло так, как он и рассчитывал: Козин оказался в углу, прикрытый тяжеленной столешницей, а семеро здоровенных качков стали жертвой взрыва гранаты Ф-1, прозванной в народе «лимонкой».
 Когда в кафе ворвались омоновцы, кое-кто из посеченных осколками в области брюшины и паха незадачливых рэкетиров был еще жив и даже стонал.
 Но безнадежно забитые шашлыками и котлетами, кулебяками и колбасой животы гостей тянули их на тот свет куда быстрее, нежели неслись по ночному городу на самую дальнюю окраину реанимационные автомобили.
 С тех пор Козин нажил не только авторитет, но и массу ненавистников – слабых, разрозненных и точно так же, как его, ненавидящих друг друга.
 «Но, похоже, их час настал…» – подумал Сериканов, едва заседание завершилось и они с мэром двинулись в сторону приемной.
 Открытый конфликт затронул больную струну, и она зазвучала. Противники Козина увидели уникальный шанс подвинуть «Козерогов», – что особенно удобно, под прикрытием мэра Лущенко. Вот только Сериканова это не устраивало: сильный Козин был ему намного полезнее Козина поверженного.
 – Надо было ограничиться лотками, – на ходу бросил Роберт Шандорович.
 Мэр шел рядом и угрюмо молчал.
 – А этого Козина вы близко к сердцу не принимайте…
 Мэр не удостоил его ни словом.
 – Вам все равно его киосков не снести.
 Лущенко встал как вкопанный – прямо посреди коридора мэрии.
 – Почему?
 Сериканов остановился напротив – глаза в глаза.
 – Все просто. Большинство козинских киосков с самого начала оформлены как «Хлебобулочные изделия», а в нашей стране, сами знаете, хлеб – всему голова. А можно сказать, и главный национальный продукт.
 – Но он же не торгует хлебом в них во всех?! – взвился Лущенко.
 – Формально торгует, – возразил Роберт Шандорович. – И так будет до тех пор, пока юридические документы не будут переоформлены.
 Лущенко потрясенно слушал.
 – Ну, и настоящие хлебные киоски у Козина есть, – указал Сериканов, – причем, судя по отчетам, цены у него для народа приемлемые. А именно цена на хлеб определяет уровень благополучия населения и социального спокойствия.
 – Ерунда какая-то! – тряхнул головой мэр и двинулся по коридору. – Я точно знаю, что девять из десяти козинских точек торгуют сигаретами, пивом и шаурмой.
 Сериканов улыбнулся. Теперь было можно.
 – Вы, конечно, отступать уже не можете. Поймут не так. И я, конечно, все, что вы скажете, сделаю. Но, поверьте моему опыту, ничего, кроме проблем, в этой истории нажить нельзя. Особенно если иметь дело с Козиным.




 Сказка


 Петр Владиленович Козин никогда не сидел в тюрьмах и колониях, однако по фене мог объясняться свободно – так уж сложилась его жизнь, что пришлось научиться. Авторитеты и воры в законе Петра уважали и старались решать все вопросы миром. При этом Козин не отказывал в помощи ни ментам, ни фобосам, – если те действительно просили на дело, а не «ставили на бабки». У него было звериное чутье на такие ситуации, и, наверное, только поэтому он до сих пор был сам себе крыша.
 Даже в тот день, в далеких 90-х, когда все оборачивалось против него, Петр Владиленович не пошел ни под кого. Он помнил все до деталей: как отбросил тяжеленную столешницу, как, пошатываясь, выбрался во двор, как закурил… Полная луна заливала призрачным светом крыши последних, еще не сгоревших тогда бараков, и от этого мир казался таким же призрачным и потусторонним. Призрачным в тот день стало и его будущее, – едва омоновцы повалили из машин.
 Первым к нему подошел известный своей неуязвимостью, стремительно идущий по служебной лестнице вверх опер Брагин. Его подручные, словно тени следующие за начальником Пятаков и Гулько, возникли позади него. Коммерсанты боялись этой троицы куда больше, чем бандитов.
 Брагин поднял спецмаску, что-то сказал, но слов Козин не услышал; ему казалось, опер лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Петр Владиленович щелчком отбросил улетевшую трассером в кусты сигарету и выковырял из ушей тщательно размятый хлебный мякиш.
 – Ты чего молчишь? А, Петро? Контужен? – схватили и потрясли его за плечо.
 Козин поморщился и отстранился, высвобождая руку:
 – Все в порядке! Не тряси!
 – А чего молчишь, как рыба об лед?!
 – Так, задумался.
 Брагин загоготал:
 – Га-га-га! Задумался! Ты бы раньше задумался, когда сюда ехал – против семерых. Прям сказка наоборот! Гага-га!
 – Какая еще сказка? – не понял Козин.
 – Га-ага-га! Гы-ы-гы-гы! – зашелся от гогота Брагин.
 Остальные молча недоумевали и пожимали плечами, Козин все больше злился, а потом схватил гогочущего Брагина за руку и автомат АК-47, который тот держал наперевес. Милиционер перехватил руку Петра и отвел в сторону.
 – Э! Не лапь казенное имущество! – улыбнулся и, приглашая остальных поближе, продолжил: – Ну, блин, Петя, ты даешь! Совсем не знаком с фольклором народным! Помнишь, как в сказке: пришел волк и сожрал… Кого?
 – Красную Шапку, – послышался голос Гулько.
 – Красную Шапочку ты в своем баре по пятницам тянешь! – отсмеявшись, отрезал Брагин. – Напомню тем, кто в садик не ходил: волк сожрал семерых козлят!
 – И что? – прикурил следующую сигарету Петр Владиленович.
 – А у нас один Козин сожрал семерых волков!
 Милиционеры грохнули и почти покатились от хохота – сначала Гулько и Пятаков, затем брезгливо отирающие о траву испачканные в крови и дерьме башмаки омоновцы, и в конце концов засмеялся и Козин.
 Он смеялся громко, с повизгиванием, до слез, до истерики, до оранжевых кругов перед глазами, возникших не то от взрыва, не то от надрывного гогота, не то от яркой луны, печально светившей во все небо.
 А потом Брагин толкнул его в бок:
 – А может, я ошибаюсь? И гранату выронил кто-то из этих семерых? Что скажешь, Петр Владиленович? Наши условия ты знаешь…
 Козин знал брагинские условия, и они его не устраивали.
 – Работу оплачу, но не более.
 Да, это был риск. Брагин, попади ему вожжа под хвост, мог закатать Козина хорошо и надолго, но опер заглянул Петру Владиленовичу в глаза, что-то такое для себя понял, и они договорились – почти мгновенно. С тех самых пор Брагин, теперь уже подполковник, оказавший Козину немало достойно оплаченных услуг, все время вспоминал эту историю. Он часто пересказывал ее своим коллегам, добавляя все новые и новые подробности.
 И неизменно в финале истории, под слова «а конец один – кишки наружу!» – вся компания стражей порядка и слуг закона закатывалась диким хохотом, пугая мирных посетителей кафе и ресторанов.
 И только виновник этой смешной истории, Петр Владиленович Козин, подобной беззаботностью козырнуть не мог. Особенно теперь.




 Снос


 Алена была довольна: уже к вечеру близкие к мэрии журналисты сориентировались.
 – …Речь идет о распоряжении мэра Лущенко, касающемся сноса коммерческих киосков с улицы Карбышева в срок до 1 июня, – каждый час зачитывал один и тот же текст диктор местного телевидения.
 – Городские службы указывают, что коллектор на Карбышева находится в критической ситуации и требует немедленного ремонта, – подхватила «Вечерка», – до начала работ все торговые палатки должны быть снесены.
 Ну, а к 22.00, к вечернему выпуску городской радиостанции, жители услышали и голос мэрии, гласивший устами молодого пресс-секретаря.
 – Улица Карбышева – это стратегический район города, – размеренно и трагично, пытаясь подражать Левитану, говорил вчерашний выпускник литинститута, – именно под ней проходят коммуникации МЧС, ФСБ и правительственная связь. Случись даже самая обычная авария, и последствия будут катастрофические.
 А уже к утру Сериканов предоставил Игорю Петровичу и все остальные, не столь юридически обоснованные, но не менее действенные аргументы в пользу ликвидации козинской «лоточной империи».
 Сначала прошло интервью с главным городским крысобоем, прямо указавшим на главный источник «серой чумы» – места неупорядоченной торговли. Затем подключились и другие службы СЭС, рассказавшие ошарашенным телезрителям о реальном качестве купленных в киосках продуктов, и уж каких там палочек только не оказалось! Ну, а затем Роберт Сериканов лично продемонстрировал телезрителям несколько самовольно установленных киосков.
 – На них вообще нет никаких документов, – тыкал в глядящую сквозь окошко испуганную киоскершу первый заместитель мэра, – они не числятся в СЭС, о них не знают в пожарной части, и, само собой, их не замечает налоговая инспекция.
 Нет, Козину эти киоски не принадлежали, но это было и неважно – важно было создать для широкой публики общую картинку, и Роберт честно отрабатывал свое первое после Игоря Петровича кресло в мэрии.




 Конкуренция


 Петр Владиленович понимал, что происходит, лучше остальных. Свежая, неизвестная широкой публике информация стекалась в его офис каждый час.
 – Алена договорилась о доставке из Турции еще нескольких строительных бригад, – сообщил ему малозаметный служащий аэропорта. – Деталей не знаю, но четыре «Боинга» прибудут уже послезавтра.
 – Алена перевела деньги на премирование инженерно-технического персонала при условии досрочной сдачи своих объектов, – доложил скромный оператор одного из крупнейших и надежнейших банков города. – Сеть гипермаркетов – на первом месте.
 – Алена уже договаривается об оптовых поставках товара… – отрапортовал завскладом собственной Алениной базы.
 – Уже?!! – опешил Козин.
 – Я так понимаю, она ко Дню независимости уже хочет их все открыть, – виновато пояснил из телефонной трубки завскладом.
 Петр Владиленович закричал так, что насмерть перепугавшаяся секретарша вскочила.
 – Сидеть! – рявкнул он. – Работать!
 Алена явно пыталась приурочить сдачу своих продуктовых магазинов к закрытию всех его киосков. Это позволяло перехватить покупателя почти целиком.
 А потом в его приемную позвонили.
 – Международная компания «Козерог», слушаю вас, – испуганно косясь на багрового от недобрых мыслей шефа, представилась секретарша.
 Козин тяжело встал, прошел к ее столу и нажал кнопку громкой связи. Он хотел знать все, что происходит вокруг, лично.
 – Будьте добры Петра.
 Это был Сериканов.
 – Как вас представить? – строго по регламенту поинтересовалась все еще напуганная секретарша.
 – Как представить? – хохотнул Сериканов. – Лучше на пляже в Монте-Карло.
 Козин невольно усмехнулся, и ему немного полегчало.
 – Простите… – девушка запнулась.
 – Представьте меня на пляже, я вам говорю, – уже с раздражением отозвался из аппарата Роберт, – а Петру передайте, что звонит адвокат.
 Козин сделал знак положить трубку на место, и секретарша беспрекословно подчинилась. Она слишком хорошо знала, каков Петр Владиленович во гневе.
 – Адвокат… – презрительно фыркнул Козин.
 Роберт действительно частенько помогал ему не только как вице-мэр, но и как юрист. Но вот адвокатом Сериканов себя именовал не по праву.
 Да, когда-то он мечтал стать адвокатом. Рассказывал, как учился на юриста, бредил громкими процессами, вниманием прессы. Но… не срослось.
 Первый зам никогда не рассказывал дальше… почему не срослось, а потому Козин как-то дал задание своей службе безопасности выяснить этот вопрос и на следующий день знал все. И, само собой, все оказалось просто и некрасиво. Выступив однажды в деле своего друга по квартирному вопросу, молодой Роберт был жестоко унижен и осмеян судьей, которая как-то не разглядела в нем будущего Урусова и Кони. Эту историю в суде слишком хорошо запомнили, а потому и рассказали дотошному начальнику козинской безопасности все и в деталях.
 У судьи шел пятый процесс за день, а перед этим недавно ушел муж, а дочь случайно забеременела от одноклассника, а обещанную три года назад квартиру все никак не давали, плюс с утра сломался каблук на только что купленных сапогах. И когда какой-то сопливый брюнетик, пусть и симпатичный, принялся разыгрывать из себя мэтра юриспруденции, судья завелась и совершенно сошла с рельсов.
 – Говорят, она поначалу пыталась привести его в чувство, – рассказывал Козину службист, – но он не понял. Ну, и сорвалась баба.
 Роберт был сражен наповал, по крайней мере в суд он с тех пор не ходил. Даже став заместителем мэра по правовым вопросам, он первым делом создал группу судебных юристов – лишь бы самому там не появляться. Ну, а когда его спрашивали, почему он иногда называет себя адвокатом, он с мечтательной самоиронией отвечал, что говорит не о профессии, а о призвании.
 «Интересно, наорет на мою секретаршу или нет, когда дозвонится во второй раз?» – усмехнулся Козин. Столь внезапно и даже по-хамски оборвавшаяся связь должна была Роберта взбесить, но… за этой невинной девочкой стоял ее шеф.
 Раздался звонок, и Козин наклонился к телефонному аппарату. На нем высвечивался номер Сериканова.
 – Не подымай, – распорядился Козин и упал в кресло. Сериканов был ему нужен и наверняка звонил по делу, но… то, что он добивался разговора с ним, было так приятно. И лишь когда Роберт позвонил в четвертый раз, Козин поднял трубку – лично.
 – Т-ты! – начал Роберт и осекся.
 Видно, почуял тяжелое дыхание Петра Владиленовича.
 – Слушаю вас, – важно произнес в трубку Козин.
 – Это я.
 – Я понял, – мрачно отозвался Козин, – что нового скажешь?
 – Есть схема. Ты можешь поквитаться.




 Схема


 Даже с поваленного на землю Козина тоже можно было взять неплохо. Все понимали, что Козин проиграет, и только он сам этого не понимал, точнее, не хотел понимать.
 Выросший в трудные послевоенные годы и воспитанный двором, Петр Владиленович все еще верил в спасительность персональной отваги. А потому и был обречен.
 «Что ж, – решил Роберт и толкнул дверь офиса «Козерогов», – соколу – соколиная смерть».
 – Здравствуйте, Роберт Шандорович, – вскочила секретарша, и виду нее был ровно такой, какой надо, – испуганный.
 – У себя? – равнодушно кивнул в сторону козинского кабинета Сериканов и, не дожидаясь ответа, по-хозяйски прошел к Петру Владиленовичу.
 Он знал, что его ждут.
 Козин поднял глаза, молча кивнул в сторону кресла и снова углубился в свои бумаги. Сериканов сел и закинул ногу на ногу.
 – Есть возможность «заказать» Аленин бизнес.
 Козин на мгновение замер и уткнулся в бумаги.
 – Ерунда.
 Они оба знали, насколько прочно положение Сабуровой. Начавшая бизнес, когда ее муж не был даже депутатом, Алена прошла все, а потому была искушенной, многоопытной бизнес-леди. Последующее депутатство мужа открыло для Алены еще несколько важных дверей, а уж когда Лущенко стал мэром, перед ее новыми возможностями померкли даже федеральные связи ее отца. Закрытых дверей для Алены Игоревны попросту не осталось. Ну, может быть, за исключением двух-трех кремлевских…
 – Нет, не ерунда, – возразил Сериканов.
 – Чушь… – не отрываясь от бумаг, парировал Козин. Сериканов сосредоточился.
 – Во-первых, поскольку почти все твои ларьки оформлены как хлебные, можно поднять шум. Будь уверен, в Кремле к таким ситуациям прислушиваются.
 – Это я и без тебя знаю, – отмахнулся Козин, – что «во-вторых»?
 Сериканов загадочно улыбнулся:
 – Ты же помнишь эту историю с кабинетом? Министр ее до сих пор помнит…
 Петр Владиленович снова поднял глаза.
 – Да-да, – закивал Сериканов. – Старые солдатские раны все еще болят. Плюс между мэром и прокуратурой назревает интересный земельный конфликт – и как раз в сфере строительства…
 – Ближе к делу, – впился в собеседника взглядом Козин.
 – Можно приостановить строительную лицензию. Возможности у министра, как вы понимаете, есть, а при поддержке прокуратуры…
 Петр Владиленович уставился в пространство перед собой. Предстоящий тендер на строительство жилья для увольняемых военных обещал победителю несколько десятков миллионов, а если считать в цене продаж, то и сотен. Плюс галопирующий рост цен на недвижимость…
 – Сколько? – хрипло выдавил Козин.
 – Ну, вы же понимаете…
 – Сколько?! – рыкнул бизнесмен. Сериканов сделал вид, что задумался.
 – Мне нужен миллион. Не только для себя, как вы понимаете…
 – Не пойдет, – отрезал Козин и мгновенно потерял к разговору всякий интерес.
 Сериканов понимающе кивнул:
 – Я не прошу этот миллион сразу. Можно частями, по мере исполнения заказа. Но аванс нужен сразу, Минюст и Госстройнадзор – не те организации…
 – Я хочу контролировать все, что ты делаешь, – внезапно, не отрываясь от бумаг, выдавил Козин, – каждый шаг.
 «Есть!» – понял Сериканов.
 Обреченный проиграть Козин шел в ловушку ровно так, как и было рассчитано. Понятно, что Козин будет проверять и перепроверять все – в частности, через бывшую секретаршу бывшего мэра Луизу, когда-то учившуюся вместе с козинским сыном. И Роберт Шандорович лучше других знал, что скажет Луиза: он и организовал целых два телефонных разговора с «Яковом Юрьевичем» – естественно, при ней.
 – Значит, договорились? – поднялся он из кресла.
 – Посмотрим… – буркнул Козин.
 Сериканов улыбнулся. В этих играх особенно приятно было то, что проверить дачу взятки от него – министру в принципе невозможно. Ну не допрыгнуть Козину до личного и опасно откровенного разговора с министром.




 Порнушка


 Выживший и даже поднявшийся в трудные 90-е, теперь, в начале XXI века, Козин стоял перед угрозой разорения. В отличие от наивных казанских пацанов, Алена Игоревна «крышу» ему не навязывала – уничтожала! И облеченный властью муж неплохо ей в этом подыгрывал.
 Петр Владиленович понимал, что отменить атаку мэрии на киоски нереально, и лучшее, что он может сделать, это постараться не потерять «своего» покупателя. Следовало перетащить покупателей в свои новые, вот-вот заработающие гипермаркеты. Однако эта семейка знала, куда бить, и через день Петру Владиленовичу снова позвонил Сериканов.
 – Чего тебе, Роберт? – мрачно произнес в трубку Козин.
 – Ты, Петр Владиленович, как… эротическими фотографиями интересуешься? – загадочным тоном поинтересовался Сериканов.
 – Говори по делу, Роберт, – поморщился Козин. – У меня работы невпроворот.
 – А я по делу… – отозвался первый зам. – Олежка Вольмит у себя на сайте порнографию разместил… ты посмотри, тебя напрямую касается…
 Козин опешил: «Компромат?!» Заместитель начальника «Горприроднадзора» доставлял Козину много хлопот, а главное, все время норовил прикрыть строительство гипермаркета, но чтобы так?!
 – Откуда у него это порно? – выдохнул в трубку Петр Владиленович и с размаху накрыл огромной красной ладонью компьютерную мышку. – Что там?!
 – Скажу главное, – мерзко хохотнул Сериканов, – порно мужское. Только мальчики до двадцати…
 Петр Владиленович зарычал и, не попадая в значки на мониторе курсором, судорожно заводил им по экрану.
 – Но я же никогда…
 На экране полыхнул вызывающими ярко-зелеными цветами сайт природоохранного ведомства.
 – Статья «Гипермаркет»… – подсказал из телефона заместитель мэра.
 Козин ткнул в статью и принялся ждать, когда она загрузится.
 «Что за бред?! Он бы не посмел! На официальном сайте?…» Экран мигнул, и перед Козиным плавно развернулась широкая панорамная фотография. На фоне его строящегося гипермаркета, ранним-ранним утром стояла длинная шеренга сонных, только что выбравшихся из вагончиков рабочих-таджиков – сотни полторы, наверное. Все они стояли рядком, лицом к фотографу, и каждый держал руки там, где держит их Брюссельский мальчик.
 – Сволочь! – грохнул трубкой об стол Петр Владиленович. – Ну, Сабурова! Ну!… Ну!!. Ну!!!




 Стройка


 Сабуровой позвонили всего через четверть часа после появления этого красноречивого фото.
 – Алена Игоревна! Победа! – счастливо доложил Вольмит. – Только что принято решение. Строительство гипермаркета, как не отвечающее санитарным требованиям, будет приостановлено!
 Алена улыбнулась:
 – Спасибо, Олежка, что позвонил. Надеюсь, на этот раз Петр Владиленович так легко не отделается.
 – Главное закрыть, – рассмеялся Вольмит, – а потом… будьте уверены, Алена Игоревна, Козин еще набегается!
 Алена сдержанно поблагодарила собеседника и аккуратно положила трубку на рычаги.
 Строительство козинского гипермаркета – по разным причинам – останавливали неоднократно. Теперь «Горприроднадзор» обнаружил, что рабочие не добегают до сортира и справляют нужду у траншеи под кабель, прямо за вагончиками.
 Алена бросила взгляд на фотографию. Прежде тут была городская клумба, а в последнее время дежурил заместитель начальника природоохранного ведомства Олег Вольмит. Устроив засаду в кустах, он двое суток самоотверженно фотографировал все, что происходит на стройке.
 – Героический мальчик… – рассмеялась Алена.
 Мало кто видел одновременно сто восемьдесят пять писающих и даже какающих в одном месте рабочих. А вот Олегу посчастливилось! Понятно, что Вольмит тут же поделился этим счастьем с журналистами, давно привыкшими к экстравагантным попыткам молодого чиновника привлечь внимание к проблемам охраны природы. Ну, а теперь выложил эти снимки и в Интернете.
 «Ну, дней на пять стройку приостановят… – Алена бросила взгляд на календарь, – М-м-м, маловато!» Завершить строительство своего собственного гипермаркета к Дню независимости она успевала, но чтобы навсегда обогнать главного конкурента – Козина, пяти несчастных дней было откровенно мало.
 «Хорошо бы вообще его закрыть – через суд».
 Рассчитывая посоветоваться, Алена позвонила мужу, но Игорь снова был занят.
 – Извини, Аленушка… я по Жгутово заседаю. Сама понимаешь…
 Алена вздохнула: она все реже и реже встречалась с мужем за обедом.
 Новые объекты вокруг города требовали постоянного внимания и присутствия – как ее собственного, так и со стороны ее мужа – мэра всего этого титанического хозяйства. Она жестом показала помощнице, что обед можно подавать, и развернула любовно тонированный фрагмент генплана.
 Ее мечта о глобальной застройке района обретала все более четкие очертания. Работа спорилась, а строительство благодаря поддержке мужа-градоначальника давно переступило за городскую черту и вторглось на территорию слабого губернатора-коммуниста. Вчерашние пригороды становились элитными поселками, а растерянных аборигенов переселяли в новенькие панельные скворечники.
 Отработанная процедура выселения и переселения через суд практически не давала сбоев. Единственный прокол случился, когда настырные мама и сын из Западного Жгутова вдруг устроили самый настоящий саботаж.
 – Ох уж это Жгутово… – сокрушенно покачала головой Алена Игоревна.
 Полуразвалившийся домишко из одной комнаты, совмещенной с закопченной кухонькой, вдруг превратился чуть ли не в Брестскую крепость, осажденную со всех сторон тяжелой техникой, чиновниками и ОМОНом под руководством самого заместителя начальника ГУВД Знаменцева.
 Вышвырнуть упрямцев сразу было еще возможно. Проблема состояла в том, что большинство милиционеров, а сам Знаменцев уж точно, были на стороне выселяемых. Все почему-то считали, что 52-летнюю мамашу и ее 30-летнего сыночка переселять в однокомнатную городскую квартиру несправедливо.
 Вот только Алена Сабурова ни уступать, ни тем более отступать не собиралась. Узнав об очередном заседании суда, где «невыселяемые» мама и сын потребовали две «двушки», она даже в сердцах обозвала их жлобами.
 Так что ее муж Игорь Петрович Лущенко лишь повторил запомнившийся термин – одна беда, что прилюдно… Это и придало сугубо административной проблеме никому не нужное политическое звучание, а на помощь осажденным потянулось подкрепление.
 Алена Игоревна раздраженно скатала чертеж в трубочку. Вначале шум начали поднимать обиженные и недовольные политикой мэра и активностью его жены горожане. Но вскоре к их защите подключились общественники-правозащитники и областные депутаты. И это уже было серьезно. Даже вездесущий адвокат Толя Кротов подсуетился, засветившись на баррикадах, и согласился исчезнуть с федеральных телеэкранов только тогда, когда получил встречное личное предложение Алены Игоревны.
 Алена презрительно усмехнулась. Предложение было настолько заманчивым, что перед ним не устояли ни отсутствующие у Толи принципы, ни давно пропавшие амбиции, ни растраченное достоинство. Не отметились в этом противостоянии и парламентарии из Государственной думы вкупе с городскими законодателями. И те и другие прекрасно помнили, кто выделяет им квартиры и по каким ценам они выкупают у города жилье для родственников и друзей. Пожалуй, только их лояльность была надежно куплена, а молчание так же надежно обеспечено.
 В дверь тактично постучали.
 – Обед готов, Алена Игоревна.
 Алена кивнула.
 Она бы беспокоилась намного меньше, но в ее проблемах все время чувствовалось чье-то враждебное участие… постоянно! Особенно в осажденном со всех сторон милицией Жгутове. Алена давно чуяла, что без Козина там не обошлось.
 «Нет, без помощи Игоря с ним уже не управиться…»




 Наставники


 Молодцеватый, несмотря на годы и седину, полковник Знаменцев оглядел «поле битвы». Технический прогресс добрался и сюда: посчитавшие себя победителями, осажденные жгутовцы проснулись, оказавшись окруженными бетонным забором. Ограждение возвели за ночь турецкие труженики сабуровского строительного фронта, а к восходу солнца подтянулись и свежие милицейские силы.
 – Гулько, Пятаков! – решительно подозвал подчиненных Знаменцев.
 – Да здесь мы, здесь… – Многоопытные офицеры неторопливо приблизились к командиру.
 – Я вас для чего взял? – задал риторический вопрос Знаменцев. – Чтобы помогли необстрелянным бойцам. Научили…
 – Чему учить-то, Пал Палыч?! – рассмеялся Гулько. – С бабами воевать?
 – Не воевать и не с бабами! – отрезал Знаменцев. – Порядок поддерживать. Зону оцепить. Силы распределить. Ситуацию контролировать. Наладить взаимодействие. Вы же боевые парни! Помогите хлопцам.
 Знаменцев еле сдерживал свою долго копившуюся неприязнь к этим двум брагинским деятелям, давно уже находящимся у него под подозрением. Всем участникам разговора было ясно, какие чувства они испытывают на самом деле по отношению друг к другу. Но… не пойман – не вор. Да и подчиненные, хоть и были порядком развращены безнаказанностью, тоже старались не перегибать палку, чтоб не хлопнула другим концом – по должности. Гулько и Пятаков переглянулись.
 – Это можно, помочь-то.
 – Ясен перец, сделаем, Палыч!
 Они снова переглянулись и двинулись к автобусам с ОМОНом. На первом зеленела надпись «Ростовский отряд», на втором виднелись слова «Барсы Осетии».
 Знаменцев проводил оперативников неприязненным взглядом, отметил, как от автобусов потянулись в разные стороны живые цепочки солдатиков в камуфляже, и с шумом выдохнул. Он тоже, как и Алена Игоревна, чуял за всем этим «демократическим волеизъявлением» наивных жгутовских жителей чью-то недружественную и весьма тренированную на подставах руку.
 «Может быть, это и Козин…» Петр Владиленович имел достаточно обширные связи, чтобы устроить неприятность кому угодно. По крайней мере, когда в районе внезапно активизировались скинхеды, а за месяц было совершено пять весьма дерзких нападений на гастарбайтеров, строительство Ледового дворца и Дворца Музыки приостановилось. Двое убитых и восемь тяжелораненых – это было чересчур.
 Понятно, что таджикам деваться было некуда – они были обречены, преодолевая ужас, по-прежнему идти и вкалывать. Забастовали справедливо полагающие, что скинхеды бьют не по паспорту, болгары и турки – рабочая сила весьма квалифицированная и знающая себе цену. В результате «таджикские» стройки Козина работали, а «турецкие» и «болгарские» стройки Сабуровой встали.
 Знаменцев вспомнил фотографию с полутора сотнями писающих таджиков и невольно рассмеялся. Алена Игоревна дала достойный ответ, а главное – что полковнику милиции нравилось более всего – джентльменский, без вовлечения в уголовное дело недоразвитых мальчишек со свастикой вместо мозгов.




 Твари


 Уже через четверть часа Козин знал, что строительство его гипермаркета в который раз приостановлено.
 – Ну, твари… – метался он по кабинету, – думаете, и это вам сойдет с рук?
 Положа руку на сердце, пока супружеской паре, состоящей из Игоря Лущенко и Алены Сабуровой, с рук сходило все. Едва, помимо традиционной рабочей силы из Туркмении и Таджикистана, в городе появились турки и болгары, Козин потерял почти треть клиентов. Собственно, убытки терпел весь мелкий и средний бизнес, промышляющий в сфере отделочных и ремонтных работ, занимавшийся вывозом мусора, уборкой территорий и помещений. В перспективе многим это грозило даже разорением.
 Понятно, что Козин первым делом поговорил с Брагиным, и многоопытный подполковник впервые отказал.
 – Даже не думай, Петя, я уже посылал своих орлов к туркам – на предмет чего с них можно поиметь…
 – И что?
 Подполковник невесело хохотнул:
 – Ну, пришли Гулько и Пятаков, наехали… все чин-чинарем, как полагается, типа деньги ваши, крыша наша… а турки сразу – Алене ябедничать, а она – в прокуратуру! Сука. Я еле успел пацанов своих отмазать! – Брагин вздохнул. – Алена себя поиметь… ни тебе, ни мне не даст. Мы для нее, извини за откровенность, рылом не вышли.
 Козин это и сам уже чувствовал, вот только пути для отступления у него не было – некуда было ему отступать: вся некогда свободная экономическая территория в этом городе была аккуратно размечена и распределена мужем Алены – мэром Лущенко.




 Глас народа


 Совещание прошло нешумно и кратко. Мэр Игорь Петрович Лущенко, небольшого роста, но вполне статный, крепкий, плотного телосложения, очень коротко стриженный, со светлыми бородкой и усами и неожиданно грустными умными глазами, кивнул:
 – Спасибо. Вопрос исчерпан. Все свободны, – и, подавая пример, поднялся.
 Точно так же – прямо и внятно – он поступил сразу после выборов. Когда под утро стало ясно, что выборы с колоссальным отрывом от остальных кандидатов выиграл именно он, Лущенко зашел в штаб, устало улыбнулся и сказал:
 – Поздравляю. Мы выиграли выборы. Я – новый мэр. Всем спасибо! Все свободны! – Он на мгновение задумался и добавил: – Все уволены!
 Надо сказать, результат выборов его нисколько не удивил. Лущенко привык побеждать. С детства выигрывал школьные и дворовые состязания – хоть в беге, хоть в прыжках, и даже в «классики». Победитель всевозможных олимпиад и спартакиад, отличник и общественник, он просто не знал поражений. Вот и эти выборы он выиграл вовсе не потому, что Кремль был в нем заинтересован, – скорее уж вопреки интересам Кремля.
 Ему практически некогда было заниматься предвыборной агитацией. Не было времени, желания, средств и навыков. Но Лущенко как-то не беспокоился, да и Алена сказала, чтобы он не волновался и ничего не предпринимал «искусственно».
 Игорь Петрович подошел к зеркалу, поправил галстук и улыбнулся. Она так и сказала – «искусственно». Он даже не стал переспрашивать, что это значит, – жену он прекрасно знал и чувствовал: она права. Тем более Игорь Петрович любил общаться с людьми. Так быстрее можно понять настроение твоих избирателей. Для того чтобы выведать настроения электората, поболтать на отвлеченные темы, не оставаясь обязанным собеседнику и не отбирая у него «честного слова» сохранить все высказанное в тайне, придумали таксистов и частных извозчиков. Поскольку государство до сих пор так и не смогло создать гибкой, понятной и прозрачной системы частного извоза, «бомбилы» по-прежнему не стремятся вставать на учет, платить налоги и подавать свои декларации. Напротив, их вполне устраивает наличная оплата, неучтенные рублики и ненормированный рабочий день. Чтобы попасть в мир мелкого нала и откровенных, ни к чему не обязывающих бесед, нужно лишь поднять руку. Игорь Петрович так и сделал. Моментально возле него затормозили сразу двое «Жигулей»: зеленые и белые. Причем белые остановились чуть позже и слегка сдали назад, оказавшись таким образом ближе к голосующему пассажиру. Водитель зеленых нажал на клаксон, пытаясь отпугнуть нахала. А нахал из белой «шестерки» протянул руку и приветливо открыл дверцу. Лущенко давно не ездил на таких моделях, но салон почему-то манил его таинственным образом, и он нагнулся к водителю. Им оказался ничем не примечательный дедок, а может, вовсе и не дедок, но именно так Лущенко захотелось его назвать. Дедок был лысоват и седоват. Брюки, рубашка в клетку, кожаная курточка и профессиональный разговор:
 – Куда поедем, командир? Садись, садись, а то этот козел сейчас усрется! – он кивнул на злобно сигналящего сзади водителя зеленой машины. Тот искренне считал, что первым увидал клиента, а следовательно, имеет на него большие права, чем дедок. Старичок дал по газам, и машина, жалобно взвизгнув, выскочила на проспект. – Вот ведь бараны! Накупили прав! Ездить научись, баран! – обругивал дедок всех проезжавших, стоящих и обгоняемых водителей. Они не отвечали. Просто потому, что не слышали. Лущенко кашлянул:
 – Простите, но вы вроде так и не услышали, куда мне ехать.
 Дедок хитро глянул на Игоря и усмехнулся:
 – А по мне, коли приличный человек, так катайся хоть целый день. А куда ехать – мне все одно! Город я этот изъездил вдоль и поперек, будь он неладен!
 – А что, вам не нравится город? – Лущенко решил воспользоваться общением с электоратом и подсобрать информации.
 – Да что там город! Жизнь – копейка, смерть – полушка! Выпьем, милая подружка! Город-то неплохой, а вот с начальством не везет! То один придет – пьянь пьянью. Роздал всю землю, недвижимость своим холуям и родственникам. То другой налетит как монголотатар. Пограбит, порастащит казну – и снова в бега. Тьфу! – он сплюнул под ноги. Не зло, а как-то обыденно. Видимо, разговор этот заводил не в первый раз.
 – Ну а что же, по-вашему, нужно сделать в городе? Чтоб жить-то лучше стало? А?
 – Что? Так понятно что – перестать воровать! Вот что!
 – Ну хорошо – допустим, с воровством покончено. А что дальше-то делать?
 – Эк ты хватил! С воровством, милый мой, не покончишь никогда! Да! Вот так-то. Так что «потом» этого твоего не будет вовсе! – Дед лихо сделал правый поворот, и тут Лущенко вспомнил, что опять забыл назвать конечный пункт своего пути.
 – Мне, пожалуйста, к мэрии. К администрации.
 – Это можно! Ты что, тоже жалобу везешь или в партию их решил вступить? – Он косо оглядел с ног до головы Лущенко.
 – Да нет, я по другому вопросу. По личному. – Игорь не хотел врать и в то же время не склонен был раскрывать перед первым встречным «бомбилой» всю правду.
 – А-а-а! Я так и думал! Правду решил искать? Не надейся! Нет ее там!
 – Вот как?! А где же она, правда-то?
 – А кто ее знает! Жизнь – копейка! Судьба – злодейка! Правда – что твоя телогрейка! Тебя с трудом греет, а остальные нос воротят!
 – Странная философия у вас. – Лущенко пожал плечами. Этот доморощенный Эзоп говорил загадками да прибаутками, а толком подсказать что-либо не мог.
 – Э-э-э, нет, уважаемый. Философиям мы не учились. Мы жизни учимся и жизнью ученые.
 – Так у вас жизнь – копейка! – парировал Игорь.
 – Так и есть! Моя жизнь что? Копейка. Государство меня раздавит и не заметит. Так, еще один таракан. И заживем мы по правде и по-человечески.
 – Ну а когда же это случится, по-вашему?
 – В том-то и беда, уважаемый, что никогда!
 – Ну вот, опять вы не отвечаете на вопрос. Так проблему не решить. Вы должны не просто говорить: «плохо, плохо, плохо», но и предлагать свое решение. – Лущенко завелся и теперь не хотел уступать этому демагогу.
 – А я кто такой? Кто? Чтоб решать эти проблемы? Так себе, букашка-какашка! Я тебе могу насоветовать. Так ты же потом меня и сгноишь! Я и на выборы-то не хожу, и телевизор не смотрю. Волшебный фонарь! Тьфу! Чернуха-порнуха! Да бесконечные уря-уря. Противно!
 – Вот видите, вы на выборы не ходите, а потом жалуетесь, что власть в городе плохая. А кто же ее выбирать будет?
 – А разве ее выбирают?! – Дедок, то ли серьезно, то ли издеваясь, заохал: – Ох-ох-ох! А я-то думаю, что же все какое-то жулье выбирают! А то, оказывается, из-за меня! Вот же голова садовая! Жизнь – копейка! Ай-яй-яй!
 – Ну хорошо, голосовать или не голосовать – это ваше право! А почему телевизор не смотрите?
 – Ух! Телевизор! Одно название – телевизор! После НТВ смотреть противно!
 – В каком смысле – «после НТВ»? – не понял Лущенко выражения водителя.
 – А в том смысле, что после! Не до, а после! Чего ж тут не понять-то! Была себе четвертая программа как программа! Нет, на тебе! Мне же все равно, кто там был, Гусь, или Чиж, или еще какой хмырь! Я правды хочу! А ее нет. Вот потому и жизнь – копейка. А смотреть противно!
 – Понятно. Значит, голосовать не ходите. Телевизор вас не устраивает. Правды нет, жизнь – копейка.
 – Так и есть! – с удовлетворенным видом кивнул дедок.
 – Ну а если, предположим, вам дали бы возможность. Ну, предположим! В городе что бы вы сделали?
 – Если бы да кабы! – усмехнулся дед. – Я бы в городе порядок, положим, не навел бы! Ну, а что менять нужно? В городе? Да понятно что. Вот чего строить эти дороги без конца?
 – То есть как? Не надо строить?
 – Так дороги если уж строить, то самые лучшие и современные. Вон, меня в прошлом году моя дочка возила в Финляндию и Швецию. На автобусе. Так там же – а-ах! Мама дорогая, елочки – сосеночки! Асфальт с подогревом. Дорожки правильной формы. Чтоб вода, значит, не внутрь стекала, а наружу. По обочинам. Дороги не перекладывают каждый год. Не можем сами? Тогда плати, Иван, за науку! Как царь-батюшка Петр велел. Он понимал, что нашего брата не заставишь и не обучишь так просто, вот и посылал учиться за рубеж. А к нам привозил их мастеров, чтоб нашего брата здесь учили. Так вот и прорубил это самое окно в Европу. А большевики-вшивики потом его закрыли. Да еще и законопатили и заклеили! И ставеньками прихлопнули.
 – Ну сейчас-то грех жаловаться! Вон и вы съездили в Скандинавию.
 – Съездить-то съездил. А мне кажется, что это мне съездили. По всей моей рязанской морде! – Дед закачал головой и вздохнул: – Один деятель ваучерами всю страну обложил. Обокрал и рад. Другой – пропил все на свете. Третий – телик отобрал. Что четвертый сделает – непонятно…
 – Ну, вы опять отвлеклись! Что в городе делать?
 – Ага! Дальше, значит, всех черных, конечно, из города надо гнать.
 – Их-то за что?
 – А за то, что не любят они наш город! Набрали «помидорных рыдванов» и гоняют как подорванные! С дороги точно убрать надо. Права покупают! Бараны!
 – Так! А дальше?
 – Слушай, мил человек! Дальше, дальше. Вот ты заладил! Чего меня-то спрашивать?! Ты выбери приличного человека. В смысле избери!
 – Вы же против выборов!
 – Ну, или назначь! Один перец! Если приличный, не бандит, не тряпка, не вор, не хапуга, то пусть правит. Лишь бы людей не забывал.
 – Ну а сейчас за кого бы голосовали? – Игорь Петрович пошел на хитрость, дабы выведать настроение пассивного избирателя.
 – Я-то? Я бы за этого, нового. За Петровича! Говорят, он мужик хороший, внушает доверие. Вроде не вор! Хотя точно не знаю. Для меня тот, кто во власть пошел, – там и пропал. По определению! Власть – чтоб воровать всласть. Но голосовать все одно не пойду! Испорчу человека, а потом мучайся всю жизнь!
 – Как же это – испортите?
 – Да так. Вот выберут его. Честного такого. А там ведь надо не только брать, но и делиться. А он не сможет ни брать, так как вроде и так все есть, ни отдавать, так как честный, и чего ему отдавать-то?! Ну и те, которые не получат того, чего он должен бы отдавать, они его и загонят за Можай! А я потом переживать буду. Поверил, избрал. А моего избранника сажают! О как! Нет! Не пойду!
 – Ясно! Опять все свелось к выборам. Но вы же не ходите на выборы! Так что спите спокойно. Пусть другие голосуют.
 – Эхма! Да кабы денег тьма! Голосуй – не голосуй… – водитель замолчал.
 – Ну, вот мы и приехали. Спасибо, что подвезли. – Лущенко расплатился. Он даже не стал торговаться. Подобные дедки никогда лишнего брать не будут. Несмотря на то что они налоги не платят, их можно все же назвать честными извозчиками.




 Чистка


 – Игорь Петрович, обед привезли, – осторожно приоткрыл дверь помощник. – Заносить?
 Лущенко, разрешая, кивнул.
 Этот победный характер и привлекал к нему людей, ведь ничто так не сопутствует успеху, как успех. Но вот задерживались возле него немногие.
 Сложная натура сделала его одиноким. Впрочем, и это Лущенко оборачивал на пользу дела, а потому и начал работу хозяина города с чисток.
 Приходившие в кабинет градоначальника по очереди замы, помощники и другие ключевые работники мэрии покидали здание администрации с постными или злыми лицами. Отставку получили почти все.
 Разумеется, Игорь Петрович понимал, что делает. Многих из уволенных он знал еще по депутатской работе в округе. Так, руководитель строительного департамента, 80-летний Иосиф Давидович Кейсин, несмотря на многократные заверения – все три года подряд – так и не помог депутату Лущенко дать жилье многодетным избирательницам и ветеранам труда. Бесконечные совещания, в которых утопали все здравые идеи и начинания, доводили Игоря Петровича до белого каления. Напротив, заслуженный строитель Кейсин, дремавший с открытыми глазами, мог выслушивать пустые отчеты таких же никчемных, как и он сам, подчиненных круглые сутки. И ничего…
 Единственным исключением были заседания с участием супруги будущего мэра Алены Игоревны. С тех пор как она с производства бумажных салфеток, туалетной бумаги и одноразовой посуды переключилась на строительство, ее посещения административных совещаний отличались регулярностью и эффективностью. Она таки заставила Кейсина уделять особое внимание своим обращениям и неизменно получала все необходимые согласования.
 Игорь Петрович подобными успехами похвастать не мог. Он даже не построил обещанный ветеранам дом престарелых! Что уж там говорить о надеждах обманутых такими, как Кейсин, соинвесторов… И, разумеется, Иосиф Давыдович был с почетом отправлен на заслуженную еще в прошлом веке пенсию – одним из первых. А за ним последовали и остальные – целых двенадцать человек!
 Да, у такой кадровой чистки, или даже скорее зачистки, был и невидимый, крайне опасный эффект. Каждый чиновник, занимавший мало-мальски значимую должность, был чьим-то ставленником. Начальник департамента торговли в свое время внедрился в руководство города по протекции владельцев крупнейшей в городе сети продуктовых магазинов «Континент вкуса», – несмотря на яростное противодействие конкурирующих «Седьмого элемента» и «Перехода».
 Руководитель народного образования Лидия Ревзина была плотно завязана на частные школы, с одной стороны, и на министра народного образования страны Аркадия Мурзенко – с другой. Опытный организатор, она неплохо справлялась и, лавируя между низами и верхами, умудрялась быть и заботливым наставником, и доходным подчиненным. Не был забыт и мэр, а точнее мэры, коих за свой век она пережила аж троих! И только Лущенко не углядел в ее услугах отечеству ровно никакой пользы и неожиданно назначил на столь проблемное место никому прежде не известную учительницу.
 Пожалуй, Галину Ивановну Усачеву – скромную интеллигентную женщину – можно было счесть образцом педагога, но кое-кто знал больше: именно она была первой учительницей нового градоначальника. И, похоже, это значило в глазах Лущенко намного больше, чем наличие административного опыта.
 Ну, а глава комитета внутренней политики вообще был уволен только лишь за то, что посмел спросить нового мэра, кому и какие предпочтения он будет оказывать в своей политической деятельности. Поддерживать партию власти «Единую Россию», помогать «Справедливой России» или опираться на коммунистов, традиционно пользующихся популярностью в городе и области.
 И только Роберт Шандорович Сериканов, зам по правовым вопросам, пережил сметающую все на своем пути «новую метлу». Но только он один знал, чего ему это стоило.




 Кабинет


 В чем-то Роберт Сериканов даже сочувствовал новому мэру. Обживать новую квартиру всегда сложно. Особенно если до вас кто-то уже пропитал ее своды, стены и атмосферу своей энергетикой. Занимать кабинет предшественника еще более опасно. Особенно если в нем еще витает аура предшественника, бывшего не в ладах с уголовным кодексом.
 Уже отобедавший Роберт Шандорович прошел в свой собственный кабинет, полистал теряющие значение прошлогодние документы и усмехнулся. Прежний мэр не освобождал насиженное рабочее место, его выжали из администрации и города. Он растворился в бескрайних просторах Вселенной, подав с полгода назад прошение об отставке в обмен на прекращение органами проверки заявления о взятке. Да еще и в особо крупном размере… благо по отечественному уголовному кодексу сто тысяч «деревянных» – это уже особо крупная мзда. Не получив обещанных дензнаков и не удержав власти, градоначальник отделался быстрой заочной отставкой. Роберт помнил, как это было: он и поспособствовал компромиссу – через Брагина, разумеется.
 Он же разрешал и первый крупный конфликт нового мэра Лущенко – за его же собственный кабинет.
 Понятно, что полгода безвластия сказались и на здании мэрии: лестничные площадки превратились в общественные курилки, а пустующий кабинет мэра на пятом этаже, слишком роскошный для и.о., отдали министру юстиции под общественную приемную. И понятно, что мэр первым делом вознамерился вернуть себе именно его.
 Пятый этаж вообще был гораздо просторнее и светлее других этажей – этакий пентхауз мэрии. Даже не видя бумаг, по которым кабинеты отошли Минюсту, Лущенко решил без промедления перебраться именно в это помещение. Оно как раз отвечало амбициям нового градоначальника.
 Сериканов сразу предупредил Игоря Петровича, что, перед тем как забрать кабинет, его последнего хозяина – министра – неплохо бы известить, лучше, если при личном телефонном разговоре. Лущенко нехотя согласился, но… послал извещение почтой. Ясно, что в тот же день Роберт уже стоял перед министром.
 – Яков Юрьевич, – разводил руками Сериканов, – он не захотел смотреть в документы. Я его предупреждал, но он ни в какую! Зашел, увидел и сел.
 Министр осуждающе покачал головой.
 – Если он так и дальше будет вести дела, то рано или поздно действительно сядет, – двусмысленно пошутил он. – А что, оспорить изъятие кабинета нельзя?
 – К сожалению, господин министр, мэрия может расторгнуть договор в любой момент. Таков закон города. Конечно, если вы своим авторитетом надавите… – Роберт сделал многозначительную паузу.
 Министр недовольно поморщился:
 – Не буду я ни на кого давить. А Лущенко за свое самоуправство ответит – так или иначе.
 Угроза не была пустой. Министр мог многое, например «ответить асимметрично» и приостановить строительную лицензию Алены Игоревны. Это Роберта Шандоровича интересовало прежде всего. Тем более что скрыть свое участие было проще простого. Ведь в первые же полгода новый мэр нажил столько врагов, что нанести решающий удар мог кто угодно.
 Дверь распахнулась, и Сериканов поднял глаза. На пороге стояла Луиза – сосланная Игорем Петровичем в канцелярию бывшая секретарша бывшего мэра.
 – Роберт Шандорович, слышали новость?
 – Что там еще? – насторожился Сериканов.
 – Сабуровских турок по больницам развозят – массовое отравление.




 Чай


 Несмотря на исторический факт, заключающийся в том, что чай придумали китайцы, эту теорию активно оспаривают индийцы, англичане, россияне, туркмены и многие другие любители золотистого напитка. И только турецкие гурманы не спорят, а пьют, пьют, пьют…
 Алена Игоревна, так и не успевшая пообедать, стояла во временном турецком офисе – на четвертом этаже почти завершенного небоскреба. Вся стройка была забита машинами «Скорой помощи», а машины – турками. Кого тащили на носилках, кого волокли под руки, и более всего строительный пейзаж напоминал батальное полотно «Штурм Измаила».
 – Почему турки думают, что это чай? – повернулась она к оперативникам.
 Оторванные от задания по осаде Жгутова опера Гулько и Пятаков, в этом районе, как сказал подполковник Брагин, самые опытные, переглянулись.
 – Они говорят, что больше никаких новых продуктов не завозили… – произнес Пятаков. – Но мы так считаем, это крысиный яд. У них с полгода назад на складах крыс травили.
 Алена нахмурилась. Версия была правдоподобной, но и с мнением турок она не считаться не могла.
 – А кто все-таки чай завозил?
 – Неизвестно, – покачал головой Гулько. – Повар мог знать, но он одним из первых сознание потерял.
 Алена задумалась.
 – Кто еще может быть в курсе? Прораб? Мастера? Рабочие?
 Гулько и Пятаков дружно замотали головами.
 – Кроме повара, деталей никто не помнит.
 – А что они еще говорят?
 Оперативники снова переглянулись.
 – А что они могут сказать? Им не до того…
 Алена Игоревна сдержанно кивнула и двинулась к лестничному маршу, поднялась на этаж выше и толкнула дверь:
 – Merhaba, Ertan…
 Представитель проектировщика, высокий рыжий турок обернулся.
 – Здравствуйте, госпожа Алена.
 – Что скажешь? – кивнула в сторону окна Алена. – Чья работа?
 Турок помрачнел.
 – Повар успел сказать, недавно ваши полицейские приезжали… мир предлагали…
 Красиво изогнутые брови Алены Игоревны подскочили вверх.
 – Мир? Полицейские? Уж не те ли менты, что крышу навязывали…
 Турок кивнул.
 – Те самые. Двое. Они этот чай и привезли. Хороший чай. Настоящий. У нас давно такого не было.
 Алена стиснула зубы. Описание этих двоих у Брагина было, толку от этого описания не было: для турка все европейцы не то чтобы на одно лицо, но где-то рядом…
 – Ноюза kabn… [1] – кивнула она, развернулась и двинулась к выходу.
 – Gble gble, [2] – вздохнул вслед Алене Игоревне турок, но она уже ничего вокруг не слышала – на ходу набирала номер облздрава.
 – Петр Никодимыч, это Сабурова. «Скорая» не справляется, больницы забиты. Давайте к вам, в область, турок отправлять…
 Глава областного здравоохранения принялся возражать, но Алена не уступала:
 – Их уже более тысячи… а ну как начнутся смерти? Я же говорю, нет в больницах ни столько свободных коек, ни столько свободного персонала! Просто нет! Мне что – на министра выходить?
 Петр Никодимович снова возразил, но уже не так уверенно.
 – Я, со своей стороны, помогу больницам всем необходимым, – твердо пообещала Алена. – Вы меня знаете. Фармацевтика, приборы – все, что хотите…
 Петр Никодимович пробурчал что-то, но Алена уже знала, что победила.
 – Ну, и договорились.
 Алена сложила телефон и двинулась вниз по лестнице. Была еще одна причина, по которой турок лучше было вывезти в область, – статистика.
 Обрушивать мужу показатели работы горздрава из-за этого инцидента она не желала. И, конечно же, во избежание слухов – это массовое отравление следовало считать не терактом, а эпидемией – вирус это или палочка, пусть решают сами.
 «Ну, что же… – подумала она, – на сегодня у меня осталось одно дело… Давай, Вася, не подведи!» Хотя, если честно, испортить данное брату поручение было немыслимо.




 Родственник


 «Тому звезда, а этому местечко. Ну, как не порадеть родному человечку?!» – так сказал классик про особенности российского построения во власти и бизнесе. Когда в рамках одной семьи встречаются интересы государственные и частнопредпринимательские, победителем, как правило, выходит бизнес. В наше время мы видим массу примеров, как даже самые известные политики, считающие себя поборниками демократии, не избежали соблазна создать семейно-государственные бизнес-структуры. Бывшая вице-премьер обеспечивает сына хлебным постом вице-президента банка, премьер устраивает сыновей поближе к природным ресурсам и деньгам, жены министров в лучшем случае образуют фонды и ассоциации, в которые сливаются откаты в виде пожертвований. Новая форма семейно-государственного бизнеса в рамках одного субъекта федерации была придумана вовсе не в семье Лущенко-Сабуровых. Но именно Алене Игоревне удалось наладить идеальную, как часовой механизм, работу этой структуры.
 Несмотря на природную смекалку, деловую хватку и настойчивость, Алене было вовсе не легко управляться с уже разросшимся производством. На Игоря рассчитывать она не могла, так как мешать мужу вести государственные дела и вмешивать его в коммерческие было бы непростительной стратегической ошибкой. Ее планы простирались гораздо дальше. Она вполне могла себе представить мужа в кресле премьер-министра, а если поднапрячь фантазию и прибавить к ней амбиции, то Игорь вполне ясно смотрелся за президентской трибуной где-нибудь в Георгиевском зале Кремля. Но в ее собственном бизнесе положиться, к сожалению, было практически не на кого. Ближайшим по родству доверенным человеком, кроме Игоря, был ее родной брат Вася с необычным семейным прозвищем Пол-Ален.
 Василий Игоревич Сабуров гордился и своей семьей, и родословной, но особенно – положением сестры. Он искренне любил ее, а потому защищал от дворовых мальчишек, пока Алена не подросла и не начала сама лупить их налево и направо. А потом они переехали, и в новом дворе уже ей приходилось защищать Васю. Во многом он сам был виноват: били его за неуемное хвастовство и вранье. Нет, Вася не сдавался и мстил тем, что, высунувшись по пояс из окна квартиры, обзывал обидчиков последними словами и грозил скорой и страшной расправой. Ясно, что его нечастого появления во дворе ждали с особенным удовольствием. Вот тут на защиту и вставала сестра, ярости которой боялись даже старшие пацаны.
 Примерно тогда отец и назвал его как-то Полуаленой, а затем и Пол-Аленом, имея в виду, что Вася едва ли тянет на большее, чем на половину своей сестры. Кличка приклеилась и многократно оправдывалась: и в том случае, когда он кое-как окончил школу, и в том случае, когда 12 лет скитался по вузам столицы. А однажды, когда Вася уже повзрослел, это странное прозвище даже понравилось его обладателю. В тот раз секретарь Тонечка забыла на его столе журнал «Форбс». Вася, не любивший печатного слова с детства, нечаянно глянул на страницы этого «инструмента капиталиста» и… обнаружил своего тезку! Статья называлась «Билл Гейтс и Пол-Ален разделили бизнес».
 Его удивление побороло даже нелюбовь к чтению, и, когда он осилил статью, оказалось, что его полный тезка и есть всегда державшийся в тени истинный автор всех творений известной компании. Новое представление о мироздании выстроилось мгновенно: он – Пол-Ален, Алена – Билл Гейтс.
 Она – витрина, визитная карточка, обложка, а он – мозг, душа и сердце корпорации.
 Да, сути их отношений это не меняло, но вот жить и дышать сразу стало легче. А уж когда Алена стала доверять ему всякого рода мероприятия, самооценка Пол-Алена выросла как раз настолько, чтобы забыть о позорном происхождении клички и ощутить себя, а затем и начать выглядеть серьезным и успешным – настоящим Полом Алленом. Большего от него сестра и не требовала.
 При таких природных данных Пол-Алена сестре приходилось держать брата на коротком поводке, однако и его она сумела сделать полезным. Каким бы ни был никчемным братец, она дала ему долю во всех компаниях громадного холдинга. Родной старший брат Алены Сабуровой полноправно и безраздельно владел аж ОДНИМ процентом всех акций и именно поэтому с успехом исполнял роль официального лица везде, где это ему было по силам – вот как сейчас.




 Переговоры


 Когда адвокат Артемий Андреевич Павлов вместе с группой стильно одетых, по-деловому серьезных норвежцев прошел в переговорную, Пол-Ален уже сидел во главе стола. Даже от двери было видно, сколь сильно он потеет – то ли из-за нездоровья, то ли от осознания возложенной на него ответственности. Первый вице-президент норвежского ТЕТРА-КАПа с непроницаемым лицом пожал его скользкую ладошку, остальные же, пользуясь тем, что стояли чуть дальше, кивнули и натянуто улыбнулись. Переговоры можно было считать открытыми.
 Павлов достал из портфеля ноутбук и две огромные папки бумаг и широко улыбнулся официальному представителю Сабуровой:
 – Мы очень рады, что Алена Игоревна согласилась рассмотреть предложения компании ТЕТРА-КАП по созданию совместного производства в России.
 – Ага, – как всегда немногословно отозвался Пол-Ален.
 – Вполне естественно, что данный вопрос при подтверждении полномочий может быть решен в данном составе.
 – Угу.
 – То есть вы, господин первый вице-президент, уполномоченный госпожой президентом Сабуровой…
 – Эге.
 – …и первый вице-президент компании ТЕТРА-КАП господин Нильс Иоргенссен, уполномоченный Советом директоров холдинга…
 Названный Павловым высокий худой господин с лицом викинга слегка поклонился. Павлов, уже взявший на себя роли председательствующего, переводчика и адвоката, продолжил:
 – Мы предлагаем изучить наши предложения, изложенные в настоящем контракте…
 Пол-Ален вытер верхнюю губу, послюнявил палец и принялся листать исписанные мельчайшим шрифтом страницы контракта.
 «Нет… не понимает…» – с некоторым удивлением отметил Павлов.
 Он уже слышал от коллег, что Василий Сабуров на вопрос о знании иностранных языков с гордостью отвечает – «три: английский, русский матерный и немецкий», но всерьез не владеет даже родным матом, а из немецкого знает одно: «По-немецки цацки-пецки, а по-русски бутерброд!» Пол-Ален даже не помнил, что фраза принадлежала беспризорнику по кличке Мамочка из фильма «Республика ШКИД».
 Итак, пролистав, а точнее, заслюнявив листы договора, Пол-Ален поднял договор правой рукой, а в другую руку захватил второй экземпляр. Так, превратившись в некую пародию Фемиды, Пол-Ален недолго балансировал контрактами, изображая весы, а затем плюхнул документы на стол.
 – Эй, адвокат! Павлов! Там же все правильно написано? Как договаривались?
 Артем тряхнул головой. Если честно, то наивный вопрос первого вице-президента гигантского холдинга с многомиллиардными оборотами застал его врасплох.
 – Да вроде как ошибок нет. Может быть, вы хотите отдать его на изучение вашим юристам или в международный отдел?
 – Ну-у-у… – Пол-Ален сморщился, как от проглоченного лимона, – чего там еще изучать?! Юристы эти вечно все запутают. А мой зам по международным вопросам сейчас в командировке. В Турции. Хе-хе-хе. Укрепляет турецких товарищей и особенно гражданок. Там есть, я вам скажу, заведеньице… Девочки – просто класс…
 Артем обмер.
 «Слава богу, норвежцы ни слова не понимают! – подумал он; так стыдно за своих соотечественников ему не было никогда. – Ну, и зачем Сабурова подсунула его на эти переговоры?»
 – Если вы готовы и доверяете нашей стороне, – осторожно предложил он, – то мы можем дать вам еще время на ознакомление с договором. Объявим перерыв и соберемся для обсуждения и подписания чуть позже. Ну, скажем, через пару часов.
 Павлов знал, что ровно через два часа В. И. Сабуров должен восседать на восточной трибуне в VIP-секторе городского стадиона и орать во всю силу своих легких, болея за любимый «Спартак». У Павлова тоже лежали два билета на матч, присланные товарищем из попечительского совета «Спартака», однако такой ответственности, как на Сабурове, на нем не висело.
 – Э! Не-а! Не пойдет, – возразил Пол-Ален. – Подписываем сейчас и здесь.
 Он схватился за контракт так, словно его собирались вырвать и навсегда отобрать. Тут же стал листать и судорожно подписывать в местах, где предусмотрительные секретари вклеили цветные полоски, отметив место подписи и место инициалов для парафирования соглашения. Закончив подписывать, в то время когда норвежцы еще и не начали, схватил второй экземпляр и торопливо повторил процедуру. Захлопнул подшивку, вскочил из-за стола и побежал пожимать руки.
 «Мама родная! – только и подумал Павлов. – Видела бы это Алена!» Не менее адвоката потрясенные таким успехом переговоров, норвежцы так же торопливо кинулись принимать поздравления Пол-Алена, но тот уже замер напротив Павлова.
 – А можно вопрос?
 Артем сосредоточился. Сейчас и следовало ждать какого-нибудь тонкого, загодя просчитанного Аленой Игоревной подвоха.
 – Конечно.
 – А вот та тетка, что крокодила стащила у мужа, помните? Ну, у вас по телику в «Зале суда». Она вот настоящая была, что ли?
 Артем качнул головой:
 – Как вам сказать? Дело абсолютно реальное. Крокодил живой. Женщина настоящая. Мужчина тоже.
 – Ух ты! Ну, а кому крокодила отдали-то в итоге?
 «Неужели его только это и заинтересовало?»
 – Крокодила конфисковали в пользу государства за жестокое обращение. Передали в зоопарк. Мужчина и женщина развелись окончательно.
 – Классно!
 На лице Василия Игоревича Сабурова читалось искреннее восхищение, но вот только что подписанного контракта оно не касалось. Многомиллиардное дело сестры его ни в коей мере не трогало.




 Супруги


 Игорь Петрович вернулся домой к одиннадцати часам ночи – на четверть часа раньше Алены. Не терпящим возражений жестом отказался от ужина, так же молча, кивком, отпустил домработницу Татьяну и полез под душ.
 Невероятная по жути и масштабам история с отравленными турками словно отравила и его – настолько, что сама мысль о стройке, иностранной рабсиле, возможном участии Козина в отравлении, неизбежных убытках или еде, казалось, могла вызывать рвоту. Он готов был думать о чем угодно, но не об этом!
 И все-таки возвращаться к этой теме пришлось – едва Алена вернулась домой из офиса.
 – Игорь! Ты дома?
 Лущенко выключил душ.
 – Да, Аленушка…
 – Слушай, тебе не кажется, что в городе пора навести порядок?
 «Ого, как взвинчена!» – отметил мэр.
 – Ты об эпидемии?
 В администрации города массовое отравление почти сразу начали называть именно так – во избежание ненужных толкований.
 – Нет. – Алена стукнула в дверь.
 И он повернул защелку и, обернувшись полотенцем, вышел – супруга была в ярости: лицо бледное, глаза сверкают.
 Он ее такой обожал.
 – Я о козинских киосках, – сказала супруга.
 «Лучше бы ты о нашем ребенке почаще думала… – вздохнул мэр, – вдруг мысль и впрямь станет реальностью?»
 – Не вздыхай, – гневно сверкнула глазами Алена, – у тебя все документы готовы. Сколько можно терпеть эту помойку?!
 Лущенко обнял ее за талию и прижал на мгновение к себе. Алена буквально полыхала, он это чувствовал так же, как рука над костром чувствует внятные толчки огня.
 – Сделаю, Аленушка. Завтра же и начнем.




 Отравитель


 Петр Владиленович пытался выловить Брагина весь день, однако подполковник так и оставался недоступен, и только поздно вечером, когда Козин заехал в придорожное кафе, эта не слишком желанная для обоих встреча состоялась.
 – Твоя работа? – прямо спросил Козин, едва сел напротив подполковника.
 – Ты о чем? – сделал отсутствующее выражение лица Брагин.
 Петр Владиленович сжал лежащие на белой пластиковой поверхности стола кулаки.
 – Я о турках.
 Брагин усмехнулся:
 – Мы ни для кого исключений не делаем.
 Козин поморщился и налил себе водки. Его невыносимо раздражала эта брагинская манера говорить «мы». Сам он, в отличие от подполковника, всегда говорил «я» – пусть собеседник знает, с кем будет иметь дело и кто за все ответит, если что пойдет не так. Но Брагин был другим: он всем своим видом как бы намекал, что за ним по меньшей мере Кантемировская дивизия.
 Козин опрокинул рюмку водки.
 – Они этого так не оставят. Экспертиза чая сделана, и те, кому положено, все знают.
 Брагин тоже выпил.
 – А мне по барабану. Турки заартачились, пусть получат.
 Козин знал это непреложное правило брагинской крыши: мятежников следует карать – показательно, чтобы ни у кого иллюзий по поводу безнаказанности не возникало. А не накажи турок – система начнет лопаться. Но вот беда – городские сплетники, словно сговорившись, считали отравителем Козина.
 – За два часа до этого «чаепития» мой гипермаркет прикрыли, – выдавил он, – ты хоть понимаешь, какие выводы Сабурова сделает?
 Брагин рассмеялся:
 – Да пусть думает что хочет! А ты, Петя, лучше бы меня поблагодарил. Ты ведь немалую выгоду от остановки ее строек поимеешь. Верно?
 Петр Владиленович поджал губы. Брагин был прав: каждый удар по сабуровским туркам – неважно, кто его нанес, – заставлял клиента думать и… выбирать услуги непотопляемого «Козерога», то есть семьи Козиных. Но дело было не в этом. Брагин явно пытался втянуть Козина во что-то свое…
 – Я не заказывал тебе турок… – решительно покачал головой Петр Владиленович и встал из-за стола. – Помни это.
 – Ты что, дрейфишь? – издевательски хохотнул Брагин, и уже двинувшийся к выходу Козин остановился и развернулся.
 – Слушай меня, Брагин, – ненавидяще процедил он, – если я начну терять из-за тебя бабки, будешь все разводить бесплатно.
 Подполковник побагровел, но Петр Владиленович уже выходил в двери. А тем же вечером, точнее, ночью, к половине двенадцатого, Козин узнал, что неприятности уже начались.
 – Мне только что Лущенко звонил, – сообщил ему Сериканов, – завтра начнется снос всех твоих киосков.




 Орловский


 Полковник Знаменцев отправился на улицу Карбышева, как только переговорил с начальником ГУВД.
 – Ты, Пал Палыч, лично посмотри, что там и как, – распорядился генерал Доронин, – но я надеюсь, что все обойдется.
 Знаменцев не надеялся ни на что. Едва прибыв на Карбышева, он тут же увидел возле обреченных на снос киосков массу взвинченных, жмущихся друг к дружке козинских чоповцев и, само собой, козинского юриста.
 – Пал Палыч! – сразу узнал его юрист. – Вы что же это беззаконие творите?
 – Я? – иронично изогнул бровь Знаменцев.
 – Ну, не вы… мэр, – мгновенно поправился юрист. – Это же хлебные киоски! А закрывают их как самые обычные лотки.
 Знаменцев рассмеялся и махнул рукой:
 – А ну, пошли посмотрим.
 Расталкивая плечами чоповцев, подошел к одному из киосков и нагнулся к окошку.
 – Девица-красавица, почем у вас буханочка «Орловского»?
 – Какого орловского? – не поняла киоскерша.
 Знаменцев повернулся к юристу.
 – Смотри-ка, нет «Орловского». И на витрине нет. Колу вижу, сигареты вижу, а хлеба нет.
 – Вы в документы гляньте, – расстроился юрист.
 – Не буду я никуда смотреть, – уже без напускной веселости отмахнулся Знаменцев. – Вон, Сериканов пусть в них глядит.
 Юрист принялся что-то говорить, но Знаменцев уже направлялся к чоповцам.
 – Ну, что, орлы, будем оказывать сопротивление силам правопорядка?
 Чоповцы сгрудились еще плотнее.
 – Мы тоже – силы правопорядка…
 – Э-э-э, нет, – покачал головой Знаменцев, – силы правопорядка – вон они. – Он ткнул рукой в сторону ровного ряда поблескивающих щитами омоновцев. – А вы, родимые, против них – обычное хулиганье.
 Чоповцы обиженно засопели. Вставочку «против них» здесь оценили все.
 – Не доводите до греха, – ласково улыбнулся Знаменцев, – вашим против наших и пяти минут не простоять.




 Сыщик


 Если честно, Знаменцев никогда не предполагал, что, кроме следственной работы, ему придется заниматься еще и сносом киосков – ему, родившемуся в семье потомственных детективов: отец – заместитель начальника угрозыска, дед – легендарный сыщик. Бывшая жена двадцать лет проработала в спецчасти МУРа. Сын оканчивает следственный факультет Московского университета МВД. Ну и сам он на оперативной работе больше двадцати пяти лет.
 Так что, когда представился шанс перемахнуть через пару ступенек служебной лестницы, Знаменцев некоторое время размышлял – и серьезно.
 Понятно, что в конце концов желание получить новые перспективы одержало верх, и понятно, что первое, с чем он столкнулся, так это новые, неизвестные «подводные течения». Первое из них – в виде обаятельной рыжей секретарши – он обнаружил в первый же день в приемной своего непосредственного начальства.
 Гены, опыт, знания подсказывали ему, что генерала с этой рыжей красоткой объединяет нечто большее, чем кабинет начальника и приемная секретаря.
 Взяв это на заметку – практически машинально, – полковник тут же сделал вид, что увлечен чтением почетных грамот хозяина кабинета, благо их было предостаточно. Президентские благодарности сразу от трех последних глав страны. Министерские, правительственные, общественные и масса других почетных листков покрывали собой целую стену просторного генеральского кабинета.
 Ну, а потом пришла пора представляться, и генерал Доронин подошел к нему, похлопал по плечу и крепко пожал руку:
 – Молодец, Пал Палыч, что прибыл. С тобой мы теперь наведем порядок. Веришь?
 Знаменцев заглянул в прикрытые мохнатыми бровями внимательные глаза генерала и кивнул:
 – Ясное дело, Николай Георгиевич, наведем… если очень постараемся.
 Они присели за стол, и в тот же миг приоткрылась дверь, и секретарша в юбке с крайне легкомысленным разрезом просеменила с подносом в их сторону. Генералу пододвинула старинный серебряный подстаканник с граненым хрустальным стаканом и как-то особо кокетливо хлопнула ресницами, склонившись к лицу начальника. Генерал с нежностью перехватил ее взгляд и с многозначительным видом кивнул.
 «Лучше бы мне этого, конечно, не видеть…» – отметил Знаменцев и, само собой, оказался прав.
 – Ну, как тебе моя Юленька? – первым делом спросил генерал, едва рыжая красотка вышла.
 Знаменцев сделал простецкие глаза:
 – Вы кого имеете в виду, товарищ генерал?
 Доронин сердито сдвинул брови:
 – Да уж, конечно, не Тимошенко! Не прикидывайся! Ты же все уже просчитал…
 Знаменцев улыбнулся, признавая, что раскрыт, развел руками, и генералу явно полегчало.
 – Оно и лучше. Не будет дурацких мыслей по поводу моей… – он запнулся, – помощницы.
 Знаменцев кротко кивнул, но Доронин сейчас больше нуждался в нем как в слушателе, чем как в будущем подчиненном.
 – Юля не просто помогает мне работать, – вздохнул генерал и отвернулся. Он занервничал, и стакан нервно задребезжал в подстаканнике. – Она помогает мне жить.
 «Мне только генеральских соплей на жилетке не хватало», – подумал Знаменцев, но Доронин и сам понял, что хватил через край, и тяжело поднялся.
 – Ну что, Пал Палыч, принимай дела. Должность у тебя новая, только утвержденная министром, а потому предшественника просто нет. Кабинет займешь соседний, напротив. Там в приемной тебя ждет Марина. Она, конечно, не Юля… – усмехнулся он каким-то своим ассоциациям, – но для работы очень подходящий человечек.
 Так оно и вышло. Марина и впрямь оказалась цепким, внимательным помощником, что вовсе нелишне, если у тебя в подчинении все оперативные подразделения и шестнадцать отделов. Но вот «подводные течения»… их здесь хватало за глаза. Никакие Марины не справятся, чтобы вовремя подсказать! А уж когда он погрузился в проблему приведения лоточников к послушанию!…
 Знаменцев еще раз оглядел будущее «Куликово поле»: несколько журналистов – там, в закуточке, два-три правозащитника, один достаточно известный адвокат… Кротов, кажется, – и понял, что все они ждут одного: начала силовых действий.
 – Не-ет, мы пойдем другим путем! – рассмеялся полковник, – не таким путем надо идти.
 Доронин просто обязан был понять, что лучше обойтись без конфликта.




 Самолюбие


 Это утро у Игоря Петровича началось с конфликта с прокурором Джунгаровым.
 – Вы же прекрасно знаете, что там стоял храм! – пытался объяснить Лущенко. – Да нельзя там светское здание ставить! Потому что нельзя! Можете считать меня суеверным, но однажды пролитая кровь…
 Рашид Абдуллаевич разродился встречной тирадой.
 – Понимаю, – кивал мэр, – все верно. Дам я вам новое место. Да, рядом со старым зданием удобнее… Да поймите же вы наконец!
 И в конце концов пришлось решать вопрос силовым порядком.
 – Готовь распоряжение, Роберт, – мрачно распорядился в трубку взвинченный мэр, – да-да, по храму. Что – прокуратура?! Что – министр?! Меня не волнует, что они скажут!
 Разумеется, решение было ошибкой, такой же, как и взрывная реакция Игоря Петровича на звонок начальника ГУВД.
 – Мне доложили, там не все так просто, – первым делом сообщил генерал. – Козин только и ждет применения силы.
 – И что вы предлагаете? – начал закипать Лущенко.
 Одно упоминание фамилии Козина приводило его в бешенство.
 – Обтяните тротуар возле киосков желтой лентой, – начал перечислять генерал, – поставьте пару экскаваторов, ну, и можно копнуть в двух-трех местах… два дня – и они сдадутся.
 И тогда Игорь Петрович взорвался, и понятно, что спустя час ему позвонила Алена.
 – Я с Мариной разговаривала…
 – Какой Мариной? – не понял Игорь Петрович.
 – Моей знакомой из ГУВД… по-моему, они там правильную позицию заняли…
 Лущенко угрюмо вздохнул, но прерывать Алену не стал.
 – Мне пару экскаваторов подогнать несложно, – мягко ворковала в трубку Сабурова, – и тебе никаких проблем – ни с журналюгами, ни с этими… диссидентами. Ну, что – сам отбой дашь? Или мне…
 – Сам, – буркнул Игорь Петрович.
 Он умел признавать ошибки – разумеется, тогда, когда их видел, но по самолюбию это все равно било. Ударило и сейчас; и даже после шести часов, когда он, свалив оставшиеся дела на Сериканова, выехал в город, настроение не улучшилось.
 Вроде все шло как надо. Возле каждого почти достроенного гипермаркета Алены висели огромные плакаты, поздравляющие жителей города с наступающим Днем независимости. Кое-где уже стояли зазывалы, заранее раздающие горожанам дисконтные карты почти во все отделы гипермаркетов Алены. Ну и, конечно, как форма зазывал, так и поздравительные плакаты были выкрашены в фирменные цвета гипермаркетов Алены. Но что-то на сердце легче не становилось.
 – Давай-ка к митрополиту, – хлопнул водителя по плечу Игорь Петрович, и, странное дело, едва он увидел Гермогена, внутри стало свободно и легко.
 – Чаю, чаю, – сделал широкий жест владыка. – Сначала чаю… все остальное – потом.




 Отход


 Едва омоновцы строем, один за другим, стали бегом грузиться в автобусы, а автобусы – отъезжать, Петр Владиленович понял, что проигрывает. И первым делом он вышел на Брагина.
 – Я не понял… что происходит?! Ты же говорил, все решено!
 – Сам ничего не понимаю, – неохотно признался Брагин.
 – Ты хоть представляешь, чего мне стоило с редакторами договориться?! – почти кричал Козин. – У меня юристы до четырех утра пресс-релизы готовили! И что теперь – все коту под хвост?!
 – А что ты на меня орешь?! – взорвался подполковник. – Я тебе буквально все документы процитировал! Против тебя все было готово! Откуда мне знать, почему они отходят?!
 А затем подошли ребята в форменной спецовке горводоканала, затем с двух сторон улицы Карбышева подъехали два экскаватора и демонстративно выбрали из тротуара по одному ковшу тяжелого городского грунта, и Петр Владиленович понял, что все кончено. Нет, сопротивляться можно было до бесконечности, но Козин понимал: наступит миг, когда мэрия предъявит ему иск за простой нанятой у Сабуровой техники. Ну, а поскольку ни один суд – в силу врожденного холопства – против Лущенко не пойдет, можно было уже представить, какую сумму слупят с него по этому иску.
 «И что теперь делать?» Ответить равно прямо сейчас ему было нечем. Просто нечем.
 – Не-ет… – не соглашаясь с навязанной ему судьбой аутсайдера, покачал он головой, – это вам, Алена Игоревна, даром не пройдет!




 Подозрение


 Часа через два после того, как полковник Знаменцев дал ОМОНу отбой, на его стол положили донесение агентуры. Источник был свежий, толком не проверенный, но до сих пор вся его информация подтверждалась.
 «Между Красавцем и Быком по телефону произошла ссора, – сообщал источник. – Красавец сказал Быку, что не знает, почему ОМОН отвели с улицы Карбышева».
 – Зар-раза! – ругнулся Знаменцев.
 Сообщение означало одно: Брагин сливал информацию Козину, а судя по тому, что это была именно ссора, их отношения давно уже не были ни сухими, ни прохладными.
 – Зар-раза! – громыхнул кулаком об стол Знаменцев.
 Знаменцев хорошо знал Брагина, и не по слухам – он вместе с ним был в одной командировке еще во время Первой чеченской кампании. И тот пару раз действительно прикрыл его от пуль. На войне ведь не ведут бухгалтерию и не считаются одолжениями. Сегодня ты меня, а завтра – наоборот. И не доверять друг другу нельзя, иначе и сам пропадешь, и товарищей погубишь.
 Эти нехитрые правила Знаменцев учил не по учебникам, а начал вписывать в свой дневник жизни – буквально кровью – еще во время Афганской кампании. И хотя с Брагиным он прослужил недолго, впечатления о нем сохранил самые положительные. Потому, увидев его фамилию в штатном расписании, сразу же решил поставить боевого товарища на освободившееся после недавней чистки место начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Ну, а почитав личное дело и с удивлением узнав, что коллега, ко всему прочему, окончил Плехановский институт, Знаменцев еще больше утвердился в своем выборе.
 Сомнения зародились по поводу двух других сотрудников недавно созданного отдела – Пятакова и Гулько. На них, как на людей, причастных к поборам коммерсантов, часто указывали в оперативных донесениях осведомители. И хотя реальных доказательств их служебных преступлений пока не было, причин подозревать их месяц от месяца становилось все больше и больше. То поступали сведения, что эта парочка отпустила бандитов, то выяснялось, что именно в их районе не заводились дела по проверенным фактам вымогательства и разбоя, а то и свидетели отказывались от своих показаний.
 Разумеется, эти данные требовали тщательной проверки и перепроверки. Их начальник и боевой друг Знаменцева подполковник Брагин как раз получил повышение, да и в оперативных сводках он до сей поры никак не фигурировал.
 И вот на тебе…
 Один из агентов неоднократно описывал связанного с Гулько и Пятаковым неизвестного ему офицера, внешне похожего на Брагина. Но первая серьезная – даже не улика еще – оперативная версия появилась только теперь.
 – Марина, – вздохнул Знаменцев, – подготовь-ка мне соответствующий приказ на Брагина. Ну и… вызови оперативника, у которого состоит на связи этот источник.




 Нечаянная радость


 Лущенко пил чай, поглядывал на затейливую кружку в огромной руке митрополита и чувствовал себя легко и спокойно.
 – Подарок святейшего патриарха, – приподнял кружку заметивший интерес мэра Гермоген. – Очень мне нравится эта кружечка.
 – И правда красивая, – согласился Лущенко и глянул на часы: – Что ж, владыка, спасибо за то, что пригласили. Спасибо за то, что выслушали. За чай и угощение – спасибо. Теперь я хотел бы рассказать вам, что мы сделали.
 – Ой-ой, заблагодарил меня совсем! – отмахнулся Гермоген, отставил кружку и взялся за четки. – Слушаю вас, Игорь Петрович.
 – Я разобрался со стройкой нового здания прокуратуры. Выдано предписание остановить ее. Перед недавно созданной комиссией по рациональному использованию земли поставлен вопрос о сносе того, что там уже нагородили.
 Четки в руках митрополита замерли.
 – Более того, – продолжил мэр, – есть решение о выделении земли под строительство храма Иоанна Предтечи. Рядом с тем местом, где он стоял. Алена уже нашла единомышленников. Мои друзья подключаются. Я сам, с вашего благословения, поучаствую. Думаю, к зиме полностью отстроим.
 В глазах Гермогена блеснули слезы.
 – Я уж и не наделся… Спасибо, дорогой вы мой человек!
 Лущенко смущенно улыбнулся, а митрополит на мгновение ушел в себя и покачал головой:
 – Не зря мне сегодня Пресвятая Богородица привиделась во сне. И прямо с иконы «Нечаянная радость». Это очень хороший знак. – Он поднялся и размашисто перекрестился на домашний иконостас: – Слава тебе, Господи! На все воля Вышнего!
 Лущенко снова глянул на часы. У них с Аленой было намечено на сегодня еще одно дело – может быть, самое важное за последние годы.
 – Владыка, у меня просьба. Вы передайте через помощников все необходимые расчеты по площадям. Тогда мы закажем предпроект у архитектора. Все разрешения оформим быстро и без проволочек. Я сам проконтролирую.
 Гермоген, заранее со всем соглашаясь, закивал, и Лущенко сделал призывающий к вниманию жест:
 – Архитектор хороший. Он вам понравится. Человек скромный, тихий. Верующий. Это мой преподаватель из университета. Я его уговорил перейти в администрацию на работу. Конечно, он отказывался. Но я лично просил и, в общем, уговорил. Очень толковый. Зовут Кузьминский Василий Борисович.
 Владыка приподнял брови:
 – А он что, еврей?
 – Честно говоря, не знаю, – пожал плечами Лущенко. – Мне кажется, нет. А что, это имеет значение?
 Этот вопрос он как-то упустил из виду, наверное потому, что прежде всего ценил деловые качества Кузьминского, – некогда было обращать внимание на структуру волос и форму носа.
 Гермоген, открещиваясь от возможных подозрений, замахал руками:
 – Вовсе нет! Если человек добрый и порядочный, то какая разница, кто он? Если вы знаете, то храм Гроба Господня в Иерусалиме и храм Рождества в Вифлееме обслуживают в основном арабы. То есть магометане, или, как принято говорить, мусульмане.
 Лущенко встал – он не мог себе позволить роскошь опоздать.
 – А в Японии, в Токио, – заторопился Гермоген, – где я служил в храме Николая Идо, то есть Святителя Николая, работают даже буддисты и католики. Так что пусть ваш Кузьминский конструирует!
 Лущенко кивнул, всем своим видом показывая, что ему пора.
 – Но утверждать нам, – твердо подвел итог разговору Гермоген.




 Брак


 Если вы не верите в духовные нити, связывающие влюбленные души, и вас устраивает сугубо мирская юридическая форма существования любви, вы вполне можете обратиться в ближайший ЗАГС и оформить свой брак де-юре.
 Впрочем, хотя существование семьи де-факто не отрицает имущественных прав супругов, с правовой точки зрения они будут считаться не супругами, а членами простого товарищества.
 Алена и Игорь так и не оформили своих супружеских отношений. Но, несмотря на этот юридический факт, они были мужем и женой – для всех, и Алену Игоревну отсутствие штампа в паспорте вовсе не тяготило.
 Не беспокоилось по поводу этой «жизни во грехе» и окружение. Светские тусовщики с большей охотой обсуждали новые наряды Сабуровой, чем отсутствие у нее обручального кольца. Конкуренты по бизнесу, всегда учитывающие возможность ее разорения, видели в этом скорее пользу, так как в вожделенном для них имуществе – случись что – не было супружеской доли. Политиков проблемы брачных, половых и семейных отношений волновали лишь в той мере, какая нужна для спекуляций и манипуляций с деньгами. Так что пальцем погрозить могли бы разве что с самого верха. Но с недавнего времени администрацию не заботили вопросы, касающиеся не только семейного уклада, но и отношения полов вообще. А ЦК КПСС никак не мог дотянуться из холодной могилы истории до современных обитателей политического Содома и кремлевской Гоморры.
 Даже владыка Гермоген, давно имеющий некоторое влияние на эту семью, на браке Игоря и Алены настаивать не спешил. Много видевший владыка понимал, сколь еще многое эта пара любовников и друзей должна решить сама и для себя.
 Есть то, что касается всех. Если у вас есть друг, то жизнь становится вдвойне интереснее. Если у вас есть близкий любимый человек, спутник или супруг, то жизнь превращается в увлекательное приключение. Вы можете создать семью, можете подарить новую жизнь, вы вообще многое можете, чтобы достичь главного – счастья. А для счастья необходимо совсем немного: опять-таки любить и быть любимым.
 Но вот для полного счастья, так, как понимал его Лущенко, этого было мало – ему хотелось детей. Ответ на вопрос, почему «бог не дал», не могут найти миллионы бездетных пар. Лущенко полагал, что проблема бездетности – в Алене. Когда-то в юности она увлекалась туризмом, круглый год пропадала в турпоходах, а потому, видно, где-то «подморозилась». Стоит ли говорить, насколько опасно для будущей матери всякое переохлаждение? Но легче оттого, что он себе все объяснил, не становилось, а однажды увиденный старый фильм, где столь просто решалась беда одиночества, Лущенко воспринял как издевку. «Что ты ноешь? – укорял герой своего друга-сироту, грустившего, что он один-одинешенек на всем белом свете. – Женись да и нарожай себе родственников сколько душе угодно!» Однако именно этот фильм и подтолкнул его к реальным шагам.
 – Все, Игорь Петрович, приехали, – доложил водитель. Мэр вздрогнул и вернулся в реальность. За лобовым стеклом виднелось огромное мрачное, чем-то напоминающее больницу, здание детдома. Машина Алены – точно такая же, как у него, уже стояла перед решетчатым забором.




 Дон Кихот


 Знаменцев был несказанно счастлив сбросить с себя бремя ответственности за козинские киоски. Он был и оставался отличным детективом, и очередная министерская операция «Чистые руки» была куда как ближе к его профессии, а потому и волновала и заботила куда как больше.
 Ясно, что сотрудники управления посмеивались. «Если бы чистыми руками проводить такие операции, – шутили они, – операции заканчивались бы, едва начавшись». Или еще говаривали, что лучший способ сохранить руки сотрудников в чистоте – обязать всех ходить в одноразовых перчатках, каждый день – новая пара. Что ж, отчасти так оно и было, и Пал Палыча спасала от этой всеобщей беды лишь его природная брезгливость. Пока спасала.
 А тем временем министр требовал новых разоблачений, генерал Доронин проводил совещание за совещанием, и его кустистые брови от бессонных ночей, проведенных в рабочем кабинете, давно и как-то по-разбойничьи торчали в разные стороны. Ну и, разумеется, в такие особо напряженные моменты боевая подруга Юля была рядом. Впрочем, и на ее румяном личике трудовой аврал по поиску оборотней и предателей в погонах сказывался не самым лучшим образом. Она почти не улыбалась, румянец сошел с щечек, и даже звук каблучков раздавался как будто глуше.
 Знаменцев попрощался с отчитавшимся оперативником и углубился в чтение оставленного им солидного досье. Здесь на Брагина чего только не было! А главное, в ресторане Эль Мар, что неподалеку от здания ГУВД на бульваре, довольно скоро должна была состояться встреча Брагина с объектом их давнего внимания – владельцем крупнейшей сети игорных клубов и казино Кахой Кацавой по прозвищу Кахи Веселый.
 – Ну, если это правда! – с угрозой выдохнул Знаменцев и перевернул страницу.
 Далее источник сообщал, что именно группа Брагина создавала в течение последних трех месяцев проблемы клубам, игровым залам, казино, пусть и оформленным на различные юридические лица, но в конечном итоге принадлежащим именно Кахе Веселому.
 – Дерзко…
 Любопытно, что опытные оперативники использовали для этого подставных бандитов. В результате серия бандитских налетов осталась нераскрытой, а формальные руководители пострадавших юридических лиц так и не подали заявления в милицию. По милицейской статистике все выходило шито-крыто. Преступление не регистрировалось, а значит, и не совершалось. Потерпевшие не обращались – следовательно, никто не пострадал.
 – Ох… мерзавцы…
 Знаменцеву такая псевдоотчетность была очень хорошо известна. За ней, как правило, стояли тяжкие нераскрытые преступления. А главное, вскрыть эту махину лжи было невероятно сложно.
 – Что ж, потягаемся!
 Собственно, все мужчины в роду Знаменцевых, еще со времен Ивана Грозного, служили закону. При Малюте Скуратове состоял помощником Василий Знаменцев, кстати первым предложивший не пытать до смерти, а вести допрос подозреваемых и освобождать тех, кто укажет на реальных преступников – если сведения подтвердятся. Эффективность новаторских методов следствия не замедлила сказаться на качестве расследований, за что Василий был даже удостоен высшей аудиенции. На память об этом событии в семье и поныне хранился медальон в виде креста и короны с одной стороны и орла с другой, подаренный прапращуру Знаменцева лично Иваном Грозным.
 Знаменцев перевернул еще одну страницу досье. Сейчас его более всего заботила ситуация с игорным бизнесом, которому нынешний мэр тоже объявил непримиримую войну. По крайней мере, так он заявлял на каждом публичном собрании.
 Знаменцев усмехнулся. Лущенко-мэр был похож на Дон Кихота, вышедшего на Новый Арбат воевать с бесчисленными неоновыми огнями, зазывающими делать ставки, бросать кости и брать взятки. А ведь порой реклама была посильнее самой власти. Даже антимонопольный комитет не смог придраться к лозунгу: «В наших взятках – ваш прикуп!» Понятно, людская молва твердила, что, несмотря на свои громогласные заявления, мэр и сам имеет долю в этом темном бизнесе и, объявляя войну, лишь набивает себе цену. Но, как и положено хорошему оперу, невзирая на личные разногласия с мэром, Пал Палыч слухам не верил – предпочитал их перепроверять.
 – Что ж, когда-нибудь проверим и этот слушок…




 Приют


 Детдом Игорю Петровичу не понравился. В ноздри сразу ударил запах горелого молока, больницы и гнилых кухонных тряпок. Радовало здесь только одно: разговор с директором детдома – крупной, неулыбчивой женщиной с жесткими чертами лица – прошел быстро и деловито.
 – Думаю, с документами у вас проблем не будет, – кивнула она Игорю Петровичу и тут же повернулась к Алене. – Меня заботит лишь одно: дальнейшая судьба ребенка.
 Алена вспыхнула:
 – Что вы имеете в виду?
 Директриса горько усмехнулась:
 – Ребенок – не щенок: наигрались и вернули. Была у меня одна пара, тоже, знаете, со свитой на трех «БМВ» приезжала… так я до сих пор этому мальчишке смотреть в глаза не могу. Впрочем, вы сами все поймете… не глупые люди.
 Так оно и вышло. Директриса провела их по длинным гулким, несмотря на июнь почему-то холодным, коридорам и указала на двойную дверь с большими закрашенными то ли известью, то ли водной эмульсией стеклами:
 – Нет-нет, не входите. Вот здесь.
 Игорь Петрович проследил за направлением ее пальца и все понял. В середине стекла побелка была вытерта – по сути, там был маленький, едва заметный глазок.
 – Надо же… – смущенно хмыкнул он и, стыдясь того, что делает это, наклонился и заглянул.
 Комната оказалась большой, очень большой. Впереди виднелись – тоже большие – светлые окна, на полу лежал большой выцветший ковер, на ковре стояли фанерные стулья, а на стульях ровными рядами сидели дети.
 – Занятия… – вполголоса пояснила за его спиной директриса.
 Все они сидели к нему боком, заслоняли друг друга, смотрели прямо перед собой, а потом одна девочка случайно повернулась к двери да так и застыла, увидев его глаз. И вслед за ней к двери начали поворачиваться и остальные – один за другим.
 Лущенко отшатнулся.
 «Они ждут… – поразила его жуткая догадка, – они все ждут!» Освобождая место жене, он отошел в сторону, отвернулся, но смотреть в этом коридоре было не на что – лишь стены и двери.
 – Она, – тихо произнесла Алена.
 Игорь Петрович заставил себя повернуться.
 – Эта девочка, – оторвалась от стекла Алена. – Кто она?
 Директриса поджала губы.
 – Это Леночка, – произнесла она, даже не думая заглянуть в глазок, чтобы проверить, о какой девочке говорит Алена Игоревна.
 «Сейчас спросит, будете ли брать», – подумал Игорь Петрович, и по спине прошел мороз, потому что следующим вопросом – при каждом приобретении – обычно следовал вопрос: «Вам завернуть?»




 Тема


 Очередная встреча Сериканова с Козиным состоялась внезапно. Петр Владиленович просто позвонил и довольно-таки по-хамски приказал быть у него.
 «Что ж, – зло улыбнулся Роберт, – цыплят по осени считают…» Его складывающаяся зависимость от Козина была столь же иллюзорной, как и само положение все еще влиятельного бизнесмена. Однако все оказалось несколько серьезнее, чем думал Роберт.
 – Садись, – сделал на удивление дружеский жест Козин. – Говорить будем.
 – Вы о строительной лицензии? – попытался угадать Сериканов.
 – Об этом – потом, – отмахнулся бизнесмен.
 – А-а-а, – понял Роберт, – все-таки сделаете упор на то, что киоски хлебные? В суд решили подавать?
 – С киосками я сам разберусь, – все так же отмахнулся Козин и уставился Роберту в глаза: – Мне нужно что-то посерьезней. Что-то политическое…
 – Политическое? – удивился Роберт.
 До этих пор Козина политика не интересовала.
 – Нужна реальная подстава, – придвинулся через стол Козин. – Так, чтобы Лущенко небо с овчинку показалось!
 «Псих, – подумал Роберт, – совершенный псих!» Петр Владиленович вздохнул, отодвинулся и развалился в кресле.
 – Я понимаю, что и сам еле держусь, но, если Лущенко с Сабуровой не остановить, будет еще хуже. И ты мне поможешь.
 Роберт прикинул, сколько запросить.
 – Смотря что вы хотите Лущенко устроить, Петр Владиленович, – пожал он плечами, – «несогласных» на митинг пригласить – один тариф, тут же морду им набить – другой. А чтобы еще и ментов туда втянуть – третий. Сколько вы готовы отдать?
 Козин на мгновение отвел глаза: платить он не любил.
 – За деньгами дело не станет. Но шум должен быть такой – чтобы до самого Кремля!
 «Чтоб до самого Кремля…» – мысленно повторил Сериканов и старательно подавил улыбку. Петр Владиленович так и остался тем же – вечно голодным, безнадежно провинциальным пацаном, коим, по его рассказам, рос.
 – Может, сразу Еврокомиссию в город притащить? – язвительно улыбнулся Роберт.
 Козин прикрыл глаза и пожевал губами. Слово «Еврокомиссия» ему определенно нравилось.
 – Годится, – решительно кивнул он. – Пусть будет.
 Роберт, не скрывая сарказма, рассмеялся.
 – А всю команду мэра Лущенко – сборищем педерастов выставить? – потешно поднял он брови.
 Глаза Козина радостно блеснули.
 – Годится!
 – Ну, и семейку Сабуровой за уши в скандал втянуть? Например, ее любимого братца. Так его замарать, чтобы Алене до второго пришествия икалось!
 – То, что надо, – аж привстал от возбуждения Козин.
 Сериканов демонстративно вздохнул и развел руками:
 – А не выйдет, Петр Владиленович! Не того они полета птицы. Нравится вам это или нет.
 Козин помрачнел, но Роберт не дал себя прервать.
 – Стройлицензию у Алены отозвать помогу. Юридическое обоснование для суда по киоскам составлю – так, что комар носа не подточит! Но политика… это со-о-овсем другие бабки.
 Козин дернул головой, вышел из-за стола, тяжело ступая, подошел к Сериканову и наклонился:
 – Взялся – делай. За деньгами не постою. Но если подведешь…
 Роберт невольно отодвинулся. Видеть у своего лица тяжеленный козинский кулак было не слишком-то приятно.




 Дочь


 Алена молчала всю дорогу домой, а едва они переступили порог, у нее начался приступ активности.
 – Надо комнату ей приготовить, – проворковала она и метнулась наверх, в свой кабинет.
 Игорь Петрович кивнул, прошел в столовую – глянуть, что сегодня приготовила им Татьяна, и замер. Наверху слышались отчетливые звуки сдвигаемой мебели.
 – Алена! – крикнул он. – А этим обязательно заниматься самой? – И тут же понял, что как бы ему ни хотелось, а подниматься к жене все-таки придется. Вздохнул, не торопясь поднялся по лестнице, толкнул дверь и замер.
 Посреди комнаты горой валялись Аленины наряды, а диван был сдвинут.
 – Я должна все успеть приготовить, – пояснила она.
 – Алена, – укоризненно покачал головой Лущенко, – не с этого надо начинать.
 – Да, ты прав, – замерла на полпути жена. – Надо начинать не с этого.
 Подбежала к дивану, ухватилась за него и потащила к окну.
 – Алена! – рванулся к ней Лущенко. – Немедленно оставь. Пока у нас не будет всех нужных документов…
 – Тогда чего ты стоишь?! – оборвала его Алена. – Звони Кротову! Черту лысому! Хоть всю адвокатскую коллегию на уши подними! Пусть начинают работать!
 Лущенко взглядом показал на часы:
 – Половина девятого, Алена. Какая может быть работа?
 Она покачнулась и осела на сдвинутый диван.
 – Я не могу просто сидеть и ждать. Я не выдержу.
 Игорь Петрович сел рядом и обнял ее за плечи. Он и подумать не мог, что она так отреагирует. И, конечно же, она говорила правду: она не сумеет просто ждать. Алена ничего не произносила попусту.
 – Ладно, подожди, – попросил он, вытащил телефон и набрал номер адвоката Кротова. – Толик? Слушай меня, Толик… нужна твоя помощь. Да, юридическая, по усыно… удочерению. Да, связи тоже не лишние. Где буду я? – Он глянул на сжавшуюся жену. – А мы с Аленой отъедем в гольф поиграть. Что-то она у меня перетрудилась.




 Толик


 Анатолий Кротов никогда не приезжал вовремя – хоть на пять минут, но обязательно опоздает. А вообще, его появление в кругу мэра требует отдельного пояснения. Сам Лущенко не мог точно вспомнить, кто, как и когда подсунул ему этого вечно потеющего суетливого субъекта. Однако при внешней, мягко говоря, непривлекательности у Толика, как его все называли, было несколько важных качеств: он всегда соглашался с любым капризом и позицией клиента, поддакивал любым, даже самым пустым и безумным изречениям и затеям, никогда ни с кем не спорил и готов был на любые задания.
 Еще одно немаловажное качество Толика заключалось в том, что его знали практически все чиновники администрации, работники правоохранительных органов, депутаты и сенаторы. Казалось, что он существовал всегда и везде. В городе не обходилось ни одной тусовки без его участия. Он лез комментировать любое мало-мальски значимое событие во все газеты и телепрограммы. Редкий день обходился без того, чтобы его одутловатое, покрытое трехдневной щетиной лицо с рыбьими глазами не появилось на экране и он не бубнил что-то такое же пустое, как выражение его глаз, и никчемное, как все его обещания и советы. Несмотря на эти сомнительные достоинства, Толик был популярен не только среди клиентов, но даже среди девушек, хотя в том, что он традиционной сексуальной ориентации, сомневались многие.
 В окружение мэра он попал несколько лет назад и теперь периодически оказывал ему те или иные услуги. Лущенко пытался отказаться от его советов, но каждый новый адвокат, с которым он затевал очередное дело, по разным причинам начинал раздражать мэра. У одного голос был слишком визгливым, другой был слишком высокого мнения о своей персоне и смотрел свысока даже на президента, которого пару раз защищал, третий валял дурака и издевался над клиентами, четвертый просил неимоверные гонорары, пятый все время молчал, шестой говорил по делу, но при этом приближался к самому лицу собеседника, отчего можно было без труда не только разглядеть все пломбы, но и точно определить, что он только что съел.
 Игорь Петрович не сумел сработаться даже с Артемием Павловым.
 Однофамилец великого исследователя собачьих инстинктов не захотел выслушивать предложения мэра по делу и сократил все их встречи до 15-минутного общения, и понятно, что командные рефлексы Игоря Петровича сработали как надо, и к услугам Павлова, несмотря на блестяще проведенное дело, он более не прибегал.
 Впрочем, сейчас, как только стало известно, что Козин парализован, руки освободились как у Игоря Петровича, так и у Алены. Нерешаемых вопросов не наблюдалось, а с остальными вполне справлялся отлаженный, как часовой механизм, аппарат мэрии.
 Однако о том, что Лущенко с Аленой выехали именно в Эмираты, не знал никто – даже оставленный за старшего Сериканов. Сторонний человек мог предполагать, что они отправились в Подмосковье – тамошние поля для гольфа были ближе остальных. Хотя и впрямь перетрудившейся да еще и взвинченной увиденным в детдоме Алене вряд ли удалось бы там действительно отдохнуть.
 Самые лучшие поля ждали их в Испании, в районе Марбельи, но там было не продохнуть от новичков. Лущенко уже сталкивался с этой проблемой, ибо желающих сыграть с мэром или его женой всегда было многовато, и порой доходило до прямого подкупа персонала и журналистов – только бы выследить пути их перемещения. Собственно, поэтому Лущенко и выбрал Дубаи. И… не спасся.




 Информатор


 Нет, упрекнуть себя мэру было не в чем. Кто знал, что его персоной займется широко известный фотограф «Коммерсанта» Валерий Левадин, а информированность Левадина была поистине феноменальной. Он вполне мог бы работать и не фотографом, хотя это у него получалось выше всяких похвал, а индивидуальным информационно-аналитическим агентством. Крупная, ни с какой иной не сравнимая лысая голова Левадина, поросшая ярко-золотой щетиной, мелькала везде, где собирались городские VIP’ы, как их принято называть в среде журналистов, пиарщиков и халявщиков.
 Отщелкав одну вечеринку, он перемещался на другую, с нее на третью и так до десяти вечеринок за вечер, ночь и раннее утро. Именно он в это утро и подсказал кремлевскому функционеру Станиславу Чиркову то, чего не знали ни служба федеральной безопасности, ни даже Роберт.
 – Значит, в Дубаи… – хмыкнул Чирков, повесил трубку и занялся просмотром утренней корреспонденции.
 Длинный неуютный кабинет в четвертом корпусе Кремля он занимал вот уже седьмой год. За это время в нем побывали все лидеры не только парламентских партий, но и тех, кто никогда не только не выигрывал, но даже не имел шанса победить. Что ж, не все догадывались, что реальность такого шанса как раз и зависит от этого симпатичного худощавого молодого человека. Именно он мог безошибочно разглядеть под серым невзрачным свитером большое будущее нового лидера правящей партии. И именно он определял, что под шикарной тройкой тонкого английского сукна кроется пустоцвет и успешный кандидат в Бутырку. Одиннадцать шагов от двери приемной до стола хозяина кабинета иногда стоили карьеры мэру или губернатору, а иногда превращались в стремительный карьерный взлет ничем не приметного провинциального активиста.
 Чирков нажал кнопку селектора:
 – Татьяна!
 – Да, слушаю, Станислав Георгиевич, – отозвалась из приемной его бессменная помощница.
 – Подготовь мне обзор прессы по Лущенко за последнюю неделю. Ну, и просмотри, конечно, в Интернете. Особенно «компрофакт.ру»,
 – Поняла. Через час доложу.
 Татьяна бессменно работала на него все семь лет кремлевского заточения.
 И если она говорила «через час», это означало, что за пять минут до истечения срока на его столе будут лежать – в рассортированном и подшитом виде – все необходимые материалы, да еще и с цветными маркерными отметками.
 Цвет имел немалое значение. Зная характер и пристрастия шефа, Татьяна всегда отмечала зеленым интересные, насыщенные полезной информацией места, желтым – скандальные и порочащие сведения, а красным – прямые обвинения. Утопающего в информации Чиркова такой светофор более чем устраивал, и если какой-либо аналитик взялся бы рассматривать помеченные таким образом и прочитанные материалы, то наверняка вывел бы нехитрую закономерность. Чем больше желтых абзацев содержал текст, тем выше возрастал интерес шефа к очередному заинтересовавшему его клиенту. А чем больше появлялось красных строк, тем быстрее заканчивалась карьера политика.




 Гроссмейстер


 Понятно, что секрет действенности печатного слова заключался вовсе не в силе журналистского пера, а в постоянной политической борьбе, которую можно сравнить разве что с шахматным поединком длиной в избирательный срок. Временный арендатор неуютного кремлевского кабинета искренне считал себя гроссмейстером международной категории.
 До встречи с гениальным Джоном Тейлором, помощником президента США, Чирков вообще не видел себе равных. Однако невзрачный (в отличие от красавчика Чиркова), коротконогий, лысый, полноватый америкашка, построивший карьеру вот уже третьего президента, заставил-таки себя уважать. Что ж, это было вполне заслуженно: доказать всему миру, что ни сексуальный харасмент, ни бездарная война, ни рост налогов не могут устоять против грамотных политтехнологий – это чего-то да стоит!
 Пообщавшись с американским коллегой во время встреч лидеров двух стран, внимательно изучив имевшиеся в открытом доступе и специально подобранные службой безопасности материалы, Чирков честно сдался и признал за американским коллегой бесспорное лидерство. Он понимал, что никогда не станет Джоном Тейлором – хотя бы потому, что для этого надо родиться и вырасти в Америке, впитать в себя все передовые технологии и главное – поработать на реальных свободных выборах.
 Чирков легко вздохнул, подошел к окну, из которого была видна внутренняя площадь Кремля, заглянул в жерло Царь-пушки, которая по какому-то странному стечению обстоятельств была направлена именно в его окно, и усмехнулся своим ассоциациям. Слава богу, у нас – не США, и, хотя выборы никто не отменял, главное не как голосуют, а как считают.
 – А еще важнее, кто посчитает!
 Пора было звонить Игорю Петровичу – прямо в Дубаи.




 Партия


 Лущенко всплеснул руками и двинулся на девятое поле. Алена вела счет, опережая его на три мяча. Ее удары были увереннее и точнее. Ей вообще легко далась наука гольфа, и теперь Алена лишь набирала практику, столь необходимую для гольфиста, стремящегося к высоким достижениям в этом модном виде спорта. Что ж, она стремилась быть лучшей во всем!
 Если честно, во время игры Лущенко ею искренне любовался. Чтобы не мешать ей, он даже выключил мобильные телефоны и взял только прокатный телефон, полученный ночью в отеле, – для местной связи и экстренных звонков. И экстренность этого звонка была совершенно не очевидна.
 – Игорь Петрович?
 Лущенко удивился. Голос в трубке был до боли знакомым и до еще большей боли сух и самоуверен. Таким голосом вещает партийный босс, позвонив своему подчиненному коллеге по партии, чтобы изгнать из своих рядов без шума и рассчитать в двух словах. Таким тоном комиссар сообщает командиру армии о его разжаловании по политическим мотивам.
 «Неужели Чирков? Точно!» Командиром назвать Станислава было сложно, но вот боссом его считали практически все политики, независимо от окраса и программ.
 – Да. Слушаю вас.
 – С наступающим праздником! Это Чирков.
 – Спасибо! И вас от души с праздником, Станислав Георгиевич!
 – Я вас, кстати, еще и с победой на выборах не поздравлял. Поздравляю, поздравляю!
 Лущенко замер. Чирков ничего не говорил просто так.
 – Спасибо. А почему два раза «поздравляю»?
 – Одно поздравление вам, а другое – вашей очаровательной супруге.
 Лущенко махнул радующейся удару Алене рукой и усмехнулся. Станислав был, как всегда, безукоризнен. В словах, выражениях, интонациях. Ничего лишнего, и все с подтекстом.
 – Спасибо еще раз. Передам обязательно.
 – А как обстановка в городе? Я интересуюсь, потому что грядут выборы в Госдуму. Вы-то свой срок недосидели – пошли на повышение.
 – Так вышло, Станислав, вы же знаете! – он впервые назвал его по имени, считая, что подобное послабление теперь, когда он стал независимым мэром крупнейшего города, уже возможно.
 – Да уж, вышло! Слава богу. Но остальные, не столь счастливые и удачливые, продолжают бороться за мандаты. Сами знаете, покой им только снится…
 «Киоски…» – понял Игорь Петрович и лишь теперь признал все значение своевременной выдумки Знаменцева с экскаваторами и желтой лентой.
 – Если вы о попытке дестабилизировать ситуацию, то это в прошлом. Столь ожидаемого некоторыми силами цирка не будет.
 – Значит, со зрелищами вы разобрались?
 – Это точно. Зрелищ не будет!
 Лущенко подал знак насторожившейся Алене. «Подожди, милая, подожди!…»
 – Ну а как вы выходите из положения, когда не хватает хлеба?
 – В смысле? – опешил мэр. – Почему не хватает?
 Только сейчас он почувствовал неладное и понял, что вся эта прелюдия была лишь вступлением к самому главному вопросу. Чирков его просто прощупывал и, видимо, вполне убедился, что мэр несколько оторвался от земли и жизни, а значит, и потерял ощущение реальности.
 – Да в прямом смысле! – металлические нотки в голосе Чиркова резали слух и телефонный аппарат. – Я вас спрашиваю, Игорь Петрович, что у вас за перебои в городе с хлебом?! – Слово «хлеб» прозвучало так, словно речь шла о заканчивающемся воздухе где-нибудь в подводной лодке с обреченным экипажем.
 Лущенко подал решительный знак Алене. Впрочем, она и сама поняла, что стряслось нечто чрезвычайное, и уже бежала к мужу.
 – Я не знаю ни о каких перебоях…
 Алена добежала и, жарко дыша ему в лицо, приложила ухо к обратной стороне трубки.
 – Это меня больше всего и расстраивает! – чеканил Чирков. – В городе происходят волнения, а мэр ничего не знает.
 «Козин… больше некому!» – Лущенко глянул на Алену и понял, что она тоже это понимает.
 – Поверьте, Игорь Петрович… – Чирков сделал паузу и чуть смягчившимся, пониженным на тон голосом добавил: – Я очень не хочу вашей столь быстрой отставки. Но если доложат президенту, то проблемы примут необратимый характер. В наше время хлеб должен быть в магазинах. Тем более в национальные государственные праздники! Такие проколы непростительны для политиков вашего уровня, мэр Лущенко! Надеюсь, Алена Игоревна тоже все слышала!
 Алена резко отшатнулась, вытаращила глаза и отчаянно замахала руками.
 Этот человек не просто видел на расстоянии – он читал мысли и угадывал их!
 – Да, то есть нет, я все передам ей. Я все понял. Сейчас все решим. Не надо пока информировать президента.
 – Увы, Игорь, – в голосе Чиркова зазвенела невыразимая грусть, – кроме меня у президента есть еще десятка два ушей, глаз и языков. Они-то все уже докладывают.
 Лущенко мысленно матюгнулся, а Чирков снова понизил голос и сказал совсем уже по-человечески, по-товарищески:
 – Я не хочу вашей отставки. Даже несмотря на то, что вы мне уже успели подпортить кое-какие планы… Давайте быстро исправляйте ситуацию. Удачи вам, Игорь!
 Гудки резко оборвали разговор, и Лущенко посмотрел на Алену.
 – В аэропорт! – скомандовала она. – Еще успеем!




 Дефицит


 «Если в партию сгрудились малые, сдайся, враг, замри и ляг…» – так советовал незабвенный Владимир Владимирович. Его трактат о единице, которая, в сущности, и не единица даже, а «ноль», и об индивидуализме может вполне служить пособием по программе «разделяй и властвуй». Что ж, объединить единомышленников сложно. Объединить конкурентов практически невозможно. Но есть ситуации, когда даже отъявленные враги заключают мирные соглашения и объявляют перемирие, хотя бы и временное. Именно такая ситуация складывалась в городе буквально на глазах.
 У режима Лущенко – Сабуровой была масса обиженных, завистников, конкурентов, политических противников, уволенных сотрудников, отстраненных от распределителя городских заказов коммерсантов, и проч., проч., проч. Однако сколько-нибудь могущественных среди них было немного. Лучшая половина семьи градоначальника активно осваивала все новые и новые объемы финансовых ресурсов городского бюджета, одновременно наполняя его налогами, сборами и взносами. Понятно, что фирмы Алены становились городу все более необходимы, а фирмы ее конкурентов – все менее. И, конечно же, если бы не Козин, о том, что бизнес в городе был когда-то иным, позабыли бы все – еще с полгода назад. Но Петр Владиленович не умел отступать.
 Последние трое суток он почти не спал, курил больше обычного и не притрагивался к спиртному, что уже было дурным знаком для всех, кто его знал. По крайней мере, семейные старались не попадаться ему на глаза. Со стороны даже казалось, что Петр Владиленович обдумывает нечто важное, но это было не так. Во-первых, потому, что Козин не умел и не любил так долго думать, а во-вторых, потому, что ровно трое суток назад война уже началась.
 Сначала Петр Владиленович под отводящими подозрения предлогами плавно сократил поставки муки – как в свои точки, так и партнерам. А когда «переходящего запаса» муки осталось от силы на сутки, Козин сделал главное.
 Рано утром четвертого дня у его младшего сына Алексея зазвонил телефон.
 Сыновья привыкли начинать рабочий день в 5-6 утра, когда в их магазины и ларьки начинали завозить свежую выпечку. Алексей глянул на часы. Табло слабо светилось зеленым светом: 05.55.
 – Алло?
 – Леша? Это я, отец.
 – Да, пап! – Алексей подскочил со стула. – Что-то случилось?
 – Тише ты! Ничего не случилось. Хотя скорее случилось, чем не случилось. Слушай, короче, внимательно. Хлебовозы пришли?
 – Да, но не все. С первого комбината была машина. Восемь контейнеров. Затем… – он быстро перебирал разложенные на столе накладные, – так, пятый комбинат – шесть. И еще где-то «Звездный» здесь…
 – Хорошо. Значит, так. Сегодня пятница. Так?
 – Так… – не понимая, куда клонит отец, машинально повторил сын.
 – Завтра-послезавтра выходные?
 – Да.
 – В понедельник праздничный день. День какой-то там независимости. Так?
 – Так. Мы, пап, собирались с Ксюхой и мальчишками на дачу отскочить, а то жара… – заныл Алексей, подумавший, что отец задумал заставить его работать все выходные в городе.
 – Погоди ты ныть! Слушай сюда! Останавливай пекарни, а весь хлеб, что уже готов, перегружайте в грузовики и увозите прочь из города.
 – Как?
 – Иди да покак! – грубо ответил отец. – Ты меня понял?!
 – Понял. Но зачем, пап? Ведь сегодня все будут закупаться на три дня…
 – Вот молодец! Дошло наконец! – зло съязвил отец.
 – Ты уверен, пап? – осторожно попытался прояснить ситуацию Леша.
 Отец угрожающе зарычал в трубку:
 – Делай, что велено! Сам поезжай по точкам! Чтобы везде хлеб убрали. После этого бери людей и дуй на городские хлебозаводы. Лучше возьми машины подрядчиков. Наши слишком заметные. Забери все остатки с мелькомбинатов и тоже увози за город. Пошли наиболее доверенных, чтоб скупили все у конкурентов. Деньги выдай из кассы под отчет. Пусть приносят чеки и отдают булки. Собирай, и туда же.
 – Все понял, папа.
 – И еще! Всем рот закрой! Кто вякнет, пощады пусть не ждет. Все! Работай, сыночек! – последние слова он произнес ласково. – Целую!
 Алексей застыл с трубкой в руке, судорожно соображая, к чему приведет подобная акция накануне трех выходных дней, да еще и под государственный праздник, и зажмурился. Да-а, папаша умел создавать проблемы.




 Кризис


 Первым делом Лущенко – еще по пути в отель – позвонил Сериканову:
 – Что это за цирк?! Как это – нет хлеба?! Ты куда смотрел?!
 – А вы где?
 – Я-то в Эмиратах, но не обо мне речь, – отрезал мэр, – ты где был?!
 Роберт принялся объяснять, и с каждым его словом Игорю Петровичу становилось все хуже. Главное, Козину предъявить было нечего: весь хлеб из его хлебопекарен шел через дочерние фирмы, за которыми и были закреплены так называемые «хлебобулочные» киоски. Так что, подписав указ о сносе киосков, Лущенко как бы своими руками этот хлебный кризис и создал.
 – Но это же все туфта! – поначалу попытался возразить он и осекся.
 Козин все просчитал верно. Да, теоретически доказать, что ни киоски, ни дочерние фирмы фактически хлебом не торговали, а были созданы лишь для манипуляций с кассой, было можно – недели за две. Но, вот беда, если хлеба не будет хотя бы три дня, Лущенко снимут – и закон разыщут, и через городское собрание проведут. И понятно, что его счастливый преемник – кем бы он ни был – не будет слишком уж ковыряться в той грязи, что вознесет его на самый верх.
 – Что ты предпринял?
 – Обзваниваю соседей – всех, кто может завезти в город хлеб.
 – А наши хлебозаводы что же? – не понял мэр.
 – А наши на реконструкции! – язвительно напомнил Сериканов. – На первом две линии демонтировали, чтобы импортные поставить, второй вообще месяц как стоит. Будем всей администрацией в районы звонить, – Роберт вздохнул, – ну, и в соседние области. Завозить хлеб надо срочно. Старухи в магазинах уже всю муку подмели – мешками вывозили, сам видел.
 Лущенко устало матюгнулся. Ирония была в том, что хлеба, даже без козинских пекарен, даже за вычетом вставших на реконструкцию линий, для города хватало. Впритирку, но хватало. Но вот массовый психоз… он был способен разрушить самые точные расчеты. Ясно же, что те же старухи, тратящие свои пенсии прежде всего на дешевый сытный хлеб, постараются скупить все в округе. Выросшие в голодные годы, они по-другому реагировать на катаклизмы и не умели. А значит, хлеба не хватит их соседям, тем, кто сегодня был на работе.
 «А утром в субботу в магазинах начнется давка…»




 Сынуля


 – Але, пап!
 – Да, сынок.
 – Я все сделал, как ты велел.
 – Молодец, сына.
 – Все правильно, пап?
 – Правильно, сынуля.
 – Тебе что-нибудь нужно, пап?
 – Да нет, вроде все есть… Хотя вот, сыночек. Привези, пожалуйста, мне булочку.
 – Булочку?!! Какую, папа?!!
 – Ну, ту, что я люблю. С маком. Ты знаешь.
 – Да, да, папочка. Я привезу.
 – Спасибо, дорогой мой.
 – Ну ладно, папуль…
 – Ладно, сыночка…
 – Пока!…
 – До свидания!…




 Психоз


 Едва в магазинах началась давка, Доронин с неохотой признал, что ему придется посылать на внеурочное дежурство всех, даже офицеров.
 Взбесившийся город никакой логики не признавал и того факта, что и менты должны отоспаться после ночной смены, в расчет не принимал.
 Начальнику ГУВД эти дежурства были – нож к горлу, и, чтобы выяснить, сколько все это продлится и на что рассчитывать, он первым делом позвонил Игорю Петровичу. Однако разговаривать пришлось с Серикановым.
 – А где Игорь Петрович? – не понял Доронин.
 – В Эмиратах, – скупо отозвался Сериканов. – Они с супругой изволят в гольф играть.
 Доронин растерянно хлопнул глазами и, не сдерживаясь, выматерился – тяжело, от всей души.
 – И что теперь?
 – Хлеб-то мы завозим, но этот психоз… сметают все.
 – Я не о том, – оборвал его Доронин, – я так понимаю, у нас вот-вот митинги, никем не санкционированные, начнутся!
 – Начнутся, – так же скупо подтвердил Сериканов.
 – И какова позиция мэрии? Разгонять?
 – Не хочется… – вздохнул Сериканов, – да и кто приказ будет отдавать? Я? Так на меня же тогда всех собак и повесят! Ты?
 – Не-е, – открестился Доронин, – я – служака. Скажут – сделаю.
 Повисла долгая пауза.
 – Посмотрим, что Лущенко предложит, – вздохнул в трубку Сериканов. – Я думаю, он еще не раз и не два позвонит.




 Шанс


 Роберт Шандорович положил трубку и вдруг подумал, что это и есть его главный шанс. Да, всенародно избранным мэром ему не быть никогда.
 Кондовая средняя полоса России и поныне относилась к разного рода не «Иван Иванычам» с историческим подозрением и «мочила» на выборах всех, кто не проходил первичный фэйс-контроль. Сериканов его не проходил – никак. Но вот отсидеть в положении и.о. – хотя бы с полгода – было реально.
 «А ведь Козину подыграть надо… пусть подставится. А там…» За полгода в должности и.о. можно было создать очень даже приличное состояние, а то и войти в элиту! Главное, не спугнуть удачу слишком торопливыми «предварительными ласками».




 Цветы


 Знаменцев обогнул длиннющую очередь за «выброшенной», словно в советские времена, третьесортной мукой и двинулся к закусочной, на ходу обдумывая детали предстоящей операция. Ее не мог отменять даже внезапный «хлебный кризис».
 В модном городском ресторане «Эль Мар» подозреваемые встречались неоднократно, хотя добрая половина гостей вполне подходила под этот неприятный статус – каждый по-своему и в своей области. Сюда приходили нефтяные, газовые, фармацевтические и коммуникационные олигархи, успешные тележурналисты и телемагнаты. Ну, и крупные государственные чиновники не обделяли вниманием этот рыбный ресторан. А в последние два года в «Эль Мар» стали наведываться не столько вкусно поесть, сколько обсудить, или, как говорили в этой среде, «перетереть», некоторые важные вопросы представители криминала.
 Нет, в отношении всех названных гостей ресторана сомнений в их платежеспособности не возникало. А вот ставшее практически регулярным пиршество работников прокуратуры и милиции давно вызывало не удивление, а отвращение. Естественно, и те, и другие – тоже граждане: они имели право на любой отдых за свои собственные деньги, однако средний счет на человека без учета алкоголя в «Эль Мар» составлял 300-400 евро, а месячной зарплаты районного прокурора, которого с двумя заместителями считали здесь завсегдатаями, едва хватило бы на два-три таких обеда. Даже со всеми надбавками, спецпайками и премиями бюджет этих доблестных бойцов невидимого фронта не мог выдержать подобной гастрономической роскоши.
 Странно, но ни один из многочисленных комитетов, советов, комиссий, фондов по борьбе с коррупцией, наплодившихся в последние годы в стране, не обращал внимания на столь очевидный факт. Не обращал бы и Знаменцев – скрипел бы зубами и проходил мимо, но – не судьба. Чем больше он узнавал об этом ресторане, тем теснее завязывались узелки будущего дела, и начаться все должно было именно здесь – поимкой подполковника Брагина.
 Знаменцев нырнул в стеклянные двери и наскоро перекусил – не в «Эль Мар» – в одной популярной закусочной, где гарантировали неограниченное число подходов к шведскому столу из пятидесяти блюд всего за сто двадцать рублей. Затем прыгнул в свой сильно подержанный, справивший недавно 15-летие «Мерседес» и покатил в сторону Пушкинской площади. И понятно, что на перекрестке машину, как всегда, облепили попрошайки, продавцы поддельных часов и дети с букетиками цветов.
 – Дяденька, купи, позалуста, букетик! – настойчиво и шепеляво канючил один. – Ну, позалуста! Кусать нетего, мамки не-е-ет…
 Знаменцев не выдержал и приоткрыл окно.
 – Сколько хочешь за цветы?
 Мальчуган моментально проглотил слезы и бойким голосом отчеканил:
 – Пятьсот рублей!
 – Ты что, малец, обалдел?! – искренне удивился нахальству маленького торгаша полковник. – То тебе «кусать нетего», а то такие деньги требуешь. Вот сто рублей, больше не дам! Решай, а то светофор уже зеленый.
 Пацан схватил протянутую сотню и сунул букет в окно. Три аккуратненькие кустовые розочки, связанные ленточкой. Знаменцев рассмеялся, проводил ушлого мальца веселым взглядом и поднес розы к лицу. От них шел слабый, едва заметный и все-таки щемящий запах лучших времен.




 Гости


 Роберт Шандорович встретил мэра и его супругу в аэропорту.
 – Ну, что? – первым делом спросил мэр. – Хлеб есть?
 – Хлеб есть, – усмехнулся первый зам, – толку нет. Все сметают. Но хуже всего, что бонзы партийные фишку просекли.
 Лущенко поджал губы:
 – Чего хотят?
 – Митингов. Протестов. Пресс-релизов. Интервью. Скоро же выборы в Думу, самое время очки набирать.
 – Сволочи… – не выдержала Алена. – Мы же договаривались не раскачивать лодку… нет, все им неймется!
 – Ладно, – сосредоточился Лущенко, – с ними я поговорю. Что с хлебом делать?
 – Я займусь, – отозвалась Алена. – Будет хлеб, гарантирую.
 Лущенко покачал головой:
 – Завтра День независимости. Если хлеба с утра не будет, мне конец.
 – Если ты о Чиркове… – начала Алена и осеклась. Говорить о Чиркове при Роберте, да и вообще при подчиненных, не стоило.
 Хотя и обрывать фразу на полуслове – тоже…
 – Кстати, о Дне независимости, – сделал вид, что не оценил значения оговорки и последующей заминки Сериканов. – Игорь Петрович, к нам же на праздник делегаты прибывают – от Европарламента и европейских городов.
 Мэр застонал. Хлебный кризис никак не отменял протокола праздника, а это был тот еще «геморрой».
 – Что ж ты раньше не сказал? Кто там еще прибывает?
 Роберт успокаивающе замотал головой:
 – Да не волнуйтесь. Я вам докладывал еще месяц назад. Еще когда только приглашали.
 – Это я и без тебя помню! – оборвал его мэр. – Ни склерозом, ни провалами памяти не страдаю. Что нового? Ты ведь об изменениях в протоколе?…
 – О них, Игорь Петрович, – кивнул Роберт, – мы ведь кого приглашали?
 – Кого-кого? Мэров и депутатов.
 – Вот именно. А подтвердили приезд вовсе не мэры и депутаты.
 – А кто же? – удивился Лущенко.
 Роберт недовольно поморщился:
 – Да их замы и помощники. Все какие-то третьи-четвертые лица. Даже не первые замы.
 Игорь Петрович должен был отметить тот факт, что даже для Роберта – единственного первого зама мэра – пары соответствующего уровня среди гостей не находилось.
 – Ах, вон оно что… – мэр задумался. – Ну, и как с ними быть?
 – Как? – переспросил Сериканов и на мгновение погрузился в размышления.
 – Ну же, Роберт, не тяни. Я же знаю, что ты уже все продумал!
 Сериканов рассмеялся:
 – Да, есть кое-какие протокольные соображения.
 – Так, выкладывай.
 – Значит, так… Поскольку все они третьего-четвертого сорта, но в то же время вроде как гости, то встречать их должен заместитель. Скажем, Кисляк или Усачева.
 Мэр, не соглашаясь, замотал головой:
 – Ой, ну слушай, Галину давай не будем вмешивать! Ей и так не просто образованием заниматься. А Кисляк вроде как в отпуск отпросился… – Он задумался. – Слушай, Роберт Шандорович, а может быть, ты?
 Сериканов сделал негодующе-удивленное лицо.
 – Нет, нет, – замахал руками мэр, – я понимаю, что они и впрямь третьего-четвертого сорта ребята. Но, может, в виде исключения? Ну, сделай одолжение для города.
 Сериканов, изображая внутреннюю борьбу, нахмурился, а Лущенко, изображая свою глубокую зависимость от такого замечательного зама, молитвенно сложил руки:
 – Не для себя прошу, для города!
 – Ох, – вздохнул Сериканов, – чего только не сделаешь для вас, Игорь Петрович! Посвящу наступающий уик-энд коллегам евробуржуям. То есть евродемократам.
 – Вот это другое дело! – обрадовался мэр, и Сериканов тут же погасил его радость последним вопросом.
 – Игорь Петрович, там еще есть бизнесмены. Хорошо бы для веса и с нашей стороны кого-то адекватного.
 Лущенко задумался.
 – А кого я тебе дам? Алене сейчас не до того будет… ей хлебом надо заниматься.
 Сериканов ждал.
 – Кого же? Кого же? Слушай… а что, если… – мэр задумался, – а они хоть по-русски говорят?
 – Практически нет, – мотнул головой Сериканов, – придется переводчиков брать. Там такое разнообразие… голландцы, норвежцы, французы.
 Лущенко опустил голову и тут же повернулся к Алене:
 – Позвони-ка шурину моему ненаглядному. Пусть поработает…
 – Только не Васька! – вскинулась Сабурова.
 – Да не бойся ты, – отмахнулся Лущенко, – если что и ляпнет, переводчики подкорректируют. Вон Роберт с ними специально инструктаж проведет.
 Он повернулся к Сериканову:
 – Проведешь?
 Роберт кивнул. Игорь Петрович завел себя в подготовленную для него двусмысленную ситуацию ровно так, как надо, а главное, сам.




 Пощечина


 То, что самолет с Лущенко и его супругой сел, Знаменцев узнал на полпути в свой кабинет, мгновение подумал и, повертев предназначенные Марине цветы, двинулся к Доронину. Пал Палыч понимал, что Алена мгновенно возьмет на себя все проблемы, связанные с закупками хлеба, а Лущенко – переговоры с партбоссами. Это означало, что никаких митингов не будет, а его офицеров можно смело снимать с внеочередного дежурства. Возле лифта неожиданно столкнулся с Брагиным, который торопился к выходу:
 – О, Палыч, здорово! Цветочки прикупил? Неужто дама завелась? – нахально расспрашивал его боевой товарищ, новоиспеченный начальник отдела, подчиненный и главный подозреваемый по делу «оборотней».
 Знаменцев сделал вид, что очень рад встрече:
 – Да мальчишка на перекрестке уговорил купить. А ты куда торопишься? Вроде у тебя должны быть сегодня методические занятия. – Он демонстративно поглядел на часы, а затем вперил взгляд в перебитую переносицу подполковника Брагина. Тот явно занервничал, но тут же напустил на себя равнодушный вид:
 – Я эту тему уже отработал. Еще в Первую чеченскую. Ты же знаешь, Палыч. Да и важная встреча у меня сегодня. – Он наклонился к самому уху Знаменцева: – Понимаешь, влюбился. Встретил девушку небесной красоты. Ты же мужик, Палыч, понимаешь. Не могу отказать даме. – Он нагло посмотрел в глаза начальнику, подмигнул и заспешил к выходу из здания.
 Знаменцев проводил его взглядом. Ну-ну, влюбленный. Не дай бог ты сегодня тоже попадешься в сеть. Пощады не жди. Продолжая так рассуждать про себя, грозя предателю возмездием, он поднялся на третий этаж, где обреталось начальство управления. Заходя в свой кабинет, в приоткрытую дверь напротив он увидел, как рыжеволосая Юля украдкой смахивает слезы и всхлипывает. Пал Палыч поморщился: видимо, генерал опять сорвал на ней производственный гнев или устроил очередную сцену ревности, о которых по управлению уже ходили легенды. Он поднес цветы к лицу, вдохнул свежий аромат и шагнул в приемную Доронина.
 – Юля, Юленька, здравствуйте! А я вот совсем заработался. Даже к вам еще не заглядывал сегодня.
 – Здравствуйте, Пал Палыч, – в последний раз всхлипнула секретарша и слабо улыбнулась, – проходите.
 – А у меня сюрприз, – он протянул букетик. – Это вам, Юля. Такие же милые и красивые, как вы…
 Дверь генеральского кабинета распахнулась, и Знаменцев замер. На Доронине не было лица. Растрепанный. Без мундира. Злой. Очень злой.
 «Ну, я, блин, попал!» – Знаменцев уже отметил, что лампочка селекторной связи в кабинете Доронина горит зловещим красным огоньком, что означало, что приемную прослушивали.
 – Т-ты… – выдавил генерал, хаотично перемещая взгляд с роз на Знаменцева и обратно. – Т-ты как посмел?!
 Пал Палыч быстро положил букетик на стол, вытянул руки по швам и скороговоркой выпалил:
 – Рррзршите идти, трищ генррл? Есть!
 Не дожидаясь ответа, развернулся на каблуках и почти строевым шагом вышел из приемной.
 «Ну, я влип!» За дверью послышался генеральский крик, а затем – плач. Знаменцев стоял в коридоре и чувствовал себя дурак дураком. Вместо того, чтобы выйти вслед и сказать Знаменцеву все, что он о нем думает, – если уж на то пошло, – ревнивый генерал вымещал злость на Юле.
 «Это их сугубо личное дело, – зажмурился Знаменцев. – Меня, дурака, это не касается. Милые бранятся – только тешатся…» Но, судя по звукам, генерал и не думал останавливаться, а, напротив, распалялся все больше.
 «Мне ведь все равно нужно сказать ему, что офицеров надо снимать с дежурства… все-таки у них спецоперация на носу. Должны же люди отдохнуть?» Знаменцев, прогоняя последние сомнения, мотнул головой и, понимая, что единственный способ прекратить это безобразие – отчасти принять генеральский гнев на себя, вошел в приемную.
 – Разрешите? – с отмороженными глазами произнес он. – Николай Георгиевич, я по поводу предстоящей спецоперации…
 В этот момент он ее и ударил – наотмашь. Знаменцев рванулся к столу и закрыл секретаршу собой.
 – Николай Георгиевич! Товарищ генерал-лейтенант!
 И когда распалившийся генерал швырнул принесенные цветы в рыдающую секретаршу, Знаменцев понял, что его новая работа вот-вот закончится – едва начавшись. «Да, пожалуй, уже закончилась…»




 Эфир


 Когда Лущенко принял у себя Доронина, тот был злой и опасный, как адская собака или гремучая змея.
 – Войска надо запрашивать, – мрачно выдавил начальник ГУВД, – иначе потом поздно будет.
 – Откуда такая уверенность? – холодно поинтересовался мэр.
 Генерал сдвинул на переносице кустистые брови:
 – На окраинах уже началось. Где стекла побили, где стены лозунгами расписали…
 – Это не повод запрашивать войска, – отрезал мэр, но к сведению информацию принял и первым делом затребовал у местного ТВ «Круглый стол» – немедленно и в прямом эфире.
 – Стоп-стоп, подождите, – встревожился директор телецентра, – у меня же утвержденная «сетка»! Прямо сейчас начнется позитивная передача о народном движении «Свои», с репортажами с мест, затем…
 – Значит, снимайте с эфира «Своих», – рубанул воздух ладонью мэр, – спокойствие горожан важнее.
 Директор телецентра опешил:
 – Как – снимать «Своих»? Я не могу…
 – Сможете, – решительно сказал мэр. – Где тут у вас свободная студия? И поторопитесь! Слишком дорого мне обходятся ваши проволочки!
 – Давайте я вас на 34-й канал поставлю… – теряя надежду выпустить в эфир «Своих», предложил директор.
 – Его смотрит молодежь, – покачал головой мэр, – а панику сеют старухи. Наш канал давайте, самый главный, самый «электоральный»!
 И директор сдался, а спустя пять минут Лущенко был в прямом эфире внеочередного выпуска программы «Лицо города».
 – Хлеб в городе есть! – с напором стал убеждать он. – Городские комбинаты работают на пределе своих мощностей!
 – Но это же и говорит о том, что хлеба недостаточно, – возразил ему ведущий телепрограммы.
 – Правильно, – решительно кивнул мэр, – если каждый купит вместо одной буханки две, запасы хлеба сразу уменьшатся вдвое.
 – А мука? Как быть с мукой? – продолжил наседать журналист.
 Лущенко яростно повернулся к режиссеру.
 – Дайте-ка сегодняшнюю хронику… да-да, там, где мешками на колясках везут…
 А потом начались звонки в студию.
 – Игорь Петрович, это Семенов. Вы меня помните? Скажите, а почему пенсионерам и ветеранам не разрешают мирный митинг?
 – Завтра праздник, вот и продемонстрируете свое миролюбие, – улыбнулся мэр.
 Он знал, что Алена расшибется, но к завтрашнему утру завалит хлебом город. Любой митинг в такой ситуации будет смотреться смешно.
 – Скажите, Игорь Петрович, а недостаток хлеба не связан с ликвидацией столь удобных для простого народа «хлебобулочных киосков»?
 – С глупостью он связан, – отрубил мэр. – А киоски – это всегда грязь, уход от налогов и контрафакт. Народных интересов там нет и никогда не было.
 Лущенко знал, что вопрос подкинул кто-то из прихлебателей Козина, и ставил все точки над «i» решительно и однозначно. Дабы не было иллюзий относительно значимости «хлебобулочных киосков».
 – Игорь Петрович, мне вот сестра из соседней области позвонила. Она говорит, что к нам направляют войска.
 Мэр на мгновение замер, но тут же взял себя в руки.
 – Зачем? – удивленно поднял он брови.
 – Хлебные мятежи подавлять.
 Лущенко развел руками:
 – Не смешно. Мы даже наряды милиции у магазинов стали снимать. Слава богу, народ у нас, я бы сказал, сознательный и неглупый. И не такое переживал – вполне, кстати, достойно.
 А потом ему позвонил Чирков.
 – Внимательно слежу за вашими успехами, Игорь Петрович, – проронил он. – Справляетесь… вижу…
 – Спасибо, Станислав… – начал мэр и… все-таки добавил: – Георгиевич.
 – Да, кстати, а что там за история с ТВ? Мне доложили, что вы решили сами формировать сетку телевидения?
 «Уже доложили…» – ненавидяще зажмурился Лущенко.
 – Я занял только тридцать минут. А что… я совершил нечто необратимое?
 – Как сказать… – задумчиво произнес Чирков. – Вы же знаете, как болезненно реагируют ветви власти на вопрос разделения полномочий. Вы вторглись в чужие владения, и это оценивают.
 Лущенко сглотнул. Он не мог так сразу сообразить, какая из ветвей власти в претензии.
 «Четвертая? Кто там у них за СМИ отвечает? Или само отключенное от эфира народное движение «Свои»?» Назвать их стройные колонны пятой властью язык не поворачивался.
 – Желаю вам отпраздновать День независимости России без отхода от протокола, – ровным голосом произнес Чирков.
 – Спасибо, – похолодел Игорь Петрович.
 Сейчас у него под контролем было все, однако намек на возможные инциденты был слишком явен. А в течение ближайшего получаса в приемную администрации позвонили сразу два журналиста и четыре инспектора ГИБДД.
 – В город движутся колонны внутренних войск.




 Языки


 Когда ему позвонили, Василий неторопливо резал колбаску под пиво и поглядывал в телевизор, где только что показывали мужа его сестры Алены.
 – Василий Игоревич?
 – Да, это я, – стараясь не испачкать жиром телефон, приложил поудобнее трубку к уху Василий. – А кто говорит?
 – Это Сериканов. Роберт Шандорович.
 – Здрасте.
 – Василий Игоревич, администрация города в моем лице официально просит вас выступить представителем городского бизнеса на встрече иностранных гостей.
 – Меня?
 – Да. Именно вас рекомендовал Игорь Петрович.
 Василий аккуратно прижал трубку к щеке и принялся вытирать руки салфеткой.
 – А Алена что говорит?
 – Алена Игоревна не возражает.
 Василий задумчиво хмыкнул. Иногда сестра поручала ему то или иное дело, хотя с ее состоянием она вполне могла нанять еще с две-три сотни квалифицированных функционеров. Как раз для таких случаев.
 – Машину я пришлю… – продолжил Сериканов.
 – У меня с языками…
 – Там будут переводчики. Если что – подскажут. Да от вас там ничего и не потребуется. Встретим, свозим в ресторан, а утром проследим, чтобы им выделили достойное место в праздничной колонне.
 – И это все? – поразился Василий.
 – Это же обычный протокольный визит, – рассмеялся собеседник. – От нашего брата требуется одно: присутствовать и говорить дежурные комплименты.
 Василий кивнул. Он уже понимал, какого рода это поручение.
 – Ну как, есть еще вопросы? – поинтересовался Сериканов.
 – Скажите, Роберт… Шандорович, а что это за войска в город идут? Мне жена сказала, а ей – соседка.
 Сериканов рассмеялся:
 – Это обычный слух. И довольно бредовый. Так что не берите в голову, Василий… Игоревич. Нам с вами главное – завтра Игоря и Алену не подвести.




 Войска


 Едва Сериканов позвонил, Петр Владиленович сорвался с кресла и схватил трубку:
 – Роберт! Что это за войска? Я ни фига не понимаю!
 Сериканов устало вздохнул:
 – Не бери в голову, Петр. Слух это, и довольно бредовый.
 – Какой слух? Мне уже раз двадцать позвонили! Они же в полусотне километров от города!
 – Никто никаких войск в город не вводит, – твердо произнес Роберт. – А ты, Петр, лучше бы меня о другом спросил.
 Козин насторожился:
 – Ты что… что-то сделал?
 – Я все сделал, – с невероятной усталостью в голосе выдохнул Сериканов. – Но ты не представляешь, во что мне это обошлось. Аванса уже нет, мне своими бабками пришлось добивать.
 Козин, не веря в то, что услышал, зажмурился и переспросил:
 – Ты сделал все, как я просил?
 – Абсолютно, – отрезал Сериканов. – И Лущенко, и Алена, и мэрия… попали все. Я платил, как ты сказал, – до результата.
 Козин глотнул:
 – Базара нет. Возмещу каждый цент.




 Третья колонна


 Лущенко обзвонил всех, кто мог хоть что-то понимать, но никто ничего не понимал. Ничего не понимал генерал Доронин, хотя, судя по голосу из трубки, был он в полном смятении духа и принял на грудь уже не один стакан «чая». Ничего не понимал замначальника ФСБ, хотя уже тот факт, что его шефа почему-то в городе не было, настораживал. И даже надежный многоопытный Роберт Сериканов также не понимал ровным счетом ни-че-го.
 – Бред какой-то! – разводил он руками. – Ну, полный же бред!
 Ясно, что ни Чиркову, ни кому другому из верхнего эшелона Игорь Петрович звонить не мог. Во-первых, потому, что была ночь, а во-вторых, задать столь узконаправленный и неудобный вопрос часто означало нарваться на слишком неудобный ответ! Лущенко вообще предпочитал задавать Кремлю только те вопросы, ответы на которые он знал заранее.
 Помочь могли федеральные связи отца Алены, однако ее телефон, когда бы он ни позвонил, или был вне доступа, или был занят – каждый раз! И это заставляло ежиться от пробегающего по спине холодка. И лишь когда ему сообщили, что три колонны из четырех со всех, кроме севера, сторон подошли к черте города, Алена позвонила – сама.
 – Ты где? – выдохнул Игорь Петрович.
 – Уже рядом.
 – Ты министру обороны позвонить можешь?
 – Зачем? – удивилась Алена.
 – Он же друг твоего отца. Мне сообщают, что в город идут войска… – начал Игорь Петрович и в этот самый миг все понял. – Это ты, что ли?
 – А кто же еще? – устало рассмеялась Алена. – Кто может дать столько транспорта без того, чтобы сорвать свои собственные контракты? Только армия. Слава богу, папины друзья помогли. И, слушай, запарили меня эти гаишники. Если б я возле каждого дятла колонны с хлебом тормозила, мы бы и послезавтра не поспели…
 Лущенко ударил себя ладонью в лоб и тихо, немного истерично рассмеялся:
 – Ты замечательная жена, Алена… но, бог мой, как же с тобой непросто!
 – Зато интересно! – отрезала она. – А ты бы лучше улицы от лишнего транспорта очистил – не все одному тебе сиреной и мигалкой обывателей пугать. Дай уж и мне с почетом хоть раз проехать. Мне кажется, я заслужила.




 Чайник


 Алена с малых лет умела управлять автомобилем. Сначала это был маленький детский «Москвич» на педалях. Потом – отцовская «двадцать первая» «Волга».
 Уже в четырнадцать лет она смело садилась за руль и везла всю семью на дачу, несмотря на габариты и вес машины. Генеральскую машину с «блатными» номерами знали все гаишники города и области, а командир дивизии Сабуров был легендарным воякой и считался воспитанником самого Георгия Жукова. Они даже соседствовали дачами.
 Алена сохранила в своих детских воспоминаниях и образ великого маршала тоже. Однако с того памятного случая – во время грозы – поперек дороги упало дерево, и Алена на одном из первых в городе джипов перевернулась, она за руль не садилась и ездила только с водителем.
 Отгрузка хлеба шла полным ходом. Солдатики с удовольствием вырвались из душных казарм, развернули походные пекарни и теперь развозили выпеченные булки. Алена не стала никого отвлекать от дел и, когда последняя машина двинулась в назначенный район, накинула платок и вышла на сумеречный утренний проспект. Ее лимузин безнадежно застрял где-то в пригороде. Водитель менял сразу два лопнувших колеса. Доехав до последнего магазина на военном «газике», она решила вспомнить студенческие годы. Подняла руку перед старенькой «шестеркой», и белый автомобиль, взвизгнув тормозами, остановился. За ним, несмотря на слишком ранний час, остановились еще три машины, из которых выглядывали разномастные и разновозрастные мужчины.
 – Куда, красавица? – высунулся из окошка пожилой водитель, чем-то похожий на Николая Крючкова в роли таксиста. – Или ты не для этого голосуешь?
 Не понявшая двусмысленности сказанного, Алена села на заднее сиденье и назвала адрес мэрии. Терпеливо дождалась, когда «жигуленок» наберет скорость, и решила-таки соблюсти приличия и начать беседу.
 – Скажите, а что вас в такой час гонит на улицу?
 – Ух ты! – восхитился водитель. – Ну, ты, дочка, спросила! Что гонит? Да не что, а кто! Кто? Моя старуха. Вот захотелось ей на старости лет в Карловы Вары. Говорит, всю жизнь мечтала! Ну что ты с ней поделаешь? Вот и работаю по ночам.
 – Ну а почему по ночам-то? Ведь опасно.
 – Так я, дочка, и по ночам, и по вечерам, и по утрам, и даже днем работаю. Так уж получается. Чтобы на эти Вары скопить, зарабатываю копейку. Эх, жизнь – копейка, судьба – злодейка!
 – Ясно. Это хорошо, что о жене заботитесь!
 Алена с удовлетворенным видом кивнула, отчего волосы рассыпались из-под косынки, и она принялась их убирать. «Крючков» посмотрел в зеркальце заднего вида на взлохмаченную, но, несмотря на это, очень красивую женщину и – было видно – заинтересовался.
 – А вот ты чего, дочка, так поздно стоишь одна, да еще и простоволосая, среди города? Неужто тоже по этому делу?
 Алена не услышала последней фразы и принялась отвечать:
 – Да я, отец, вроде как тоже на заработки вышла. Вот мужу помогаю производственные проблемы устранять. У него проблемы, понимаешь? Ну, я и заступила на вахту.
 – А-а-а! Я так и понял. Спросить, знаешь, неудобно было…
 Старик смотрел на нее через зеркало как-то странно: не то с сочувствием, не то с укоризной.
 – А почему вы так странно на меня глядите?
 – Почему странно, дочка? Да что ты! Ты меня не стесняйся, старого! Я всякое видал в жизни-то. Да и жизнь моя что? Так. Тьфу! Копейка. А вот ваша, если на часы посчитать, так тянет на многие тысячи. Сколько там сейчас у вас тариф-то? Долларей сто или уже двести? Инфляция!
 Тут до Алены дошел смысл его вопросов и взглядов. Она покраснела и рассердилась. Хотя сердиться приходилось на саму себя, за то, что так двусмысленно отвечала.
 – Ой, да вы что!! Все вы не так поняли! Я вовсе не из этих! Не из ночных бабочек! Я правда мужу по работе помогала и сейчас вот домой тороплюсь! К нему же! Никаких тарифов. Я вам не проститутка!
 – Ага! Понял. Понял. Так и я не сутенер. Я ж только спросил тебя, дочка, а ты ругаешься! Эх, жизнь – копейка! – Старик, видимо, все равно не верил ее ответам. Она решила больше с ним не говорить. Зачем и кому доказывать, что ты ночью спасаешь мужа от отставки, а город от хлебного кризиса? А тем паче кто тебе поверит, что ты и есть жена мэра города? Ночью, в таком виде? Да уж! Выглядело не очень убедительно. А «Крючков» продолжал рассуждать:
 – Ну, положим, и это ремесло не самое плохое. Что ж плохого в любви и ласке? А если люди в жизни такого не видали?! Или такая красавица, – он кивнул в зеркало на отражение Алены, – никогда не подойдет? А тут – пожалуйста! Есть деньги – плати и люби! Нет – проходи дальше!
 – Так вы, значит, за продажную любовь?
 – Продажная! Эк ты хватила, девонька! Любовь не продается! Ни за какие деньги! Ты же и сама, дочка, небось знаешь. Любовь не вздохи на скамейке…
 – О, да вы поэт?
 – Нет, дочка! Я не сочиняю, я ж только рассказываю. Я, когда со своей старухой встречался, много ей стихов читал! О любви! Ну, вот, например: «Любовь – маяк, мерцающий в ночи, не гаснущий во мраке и тумане! Любовь – звезда, которою моряк сверяет путь свой в океане!»
 Алена рассмеялась:
 – Браво! Это, если не ошибаюсь, Уильям наш Шекспир?
 – Ай да девонька! Молодец! Умница! Ну, вот и приехали. Вон наша городская власть, дай бог ей здоровья! А вон твой дом, если тебе, конечно, туда, – он указал на освещенные здания. Алена протянула пятьсот рублей.
 Водитель не спешил брать, повернулся к ней и посмотрел внимательно в глаза. Потом взял ее за руку:
 – Девонька, не возьму я с тебя денег. Красивая ты! Шекспира знаешь, про любовь все понимаешь. Ты вот что. Не мое это, конечно, дело. Но ты попробуй как-то это дело бросить! Попробуй, а?
 Он смотрел на нее так умоляюще, что Алена подавила смешок и с суровым лицом кивнула:
 – Обещаю, отец! Этим заниматься больше не буду! Брошу прямо сейчас.
 Старик быстро наклонился, чмокнул ее в руку и тут же отпустил. Алена вышла и проводила ушедшую машину взглядом.
 «Как там говорил этот «Крючков»? Жизнь – копейка, а смерть – полушка. Судьба – злодейка, а любовь – ловушка!»




 Мамаша


 Алена отошла от рейда в «хлебные города» только дома – после ванной и двадцати минут массажа… Игорь как раз говорил по телефону с Серикановым:
 – Нет. Нет. Я сказал, нет! Ни вашим, ни нашим! Никому нельзя. Пусть радуются празднику частным порядком. Не в колоннах.
 – Ну-ка, ну-ка, – насторожилась Алена, – я не ошиблась? Ты запретил «Своим» выйти на парад своей колонной?
 – Да, – заявил мэр.
 – Неумно, – покачала головой Алена, – очень неумно…
 Игорь Петрович поджал губы.
 – Извини, Алена, – через силу процедил он, – я не могу сейчас это обсуждать.
 Алена всмотрелась в мужа и признала: все так. Хлебный кризис ударил по нему очень болезненно.
 – Ладно, – согласилась она, – пусть так. Утро вечера мудренее. Выспишься – сам поймешь, что не прав.
 Игорь Петрович пожал плечами, углубился в чтение разложенных на столе документов, и Алена вдруг подумала, что снова оказалась в той же ситуации, что и перед Эмиратами.
 – Кротов по удочерению что-нибудь сделать успел? – села она прямо в халате с обернутым вокруг головы полотенцем на стол мужа.
 – Нет, – оторвался от документов Игорь Петрович.
 – А если у нас что-то не получится? Я ей не понравлюсь? Мне вожжа под хвост попадет?
 Лущенко улыбнулся:
 – Всем мамашам иногда под хвост что-то попадает. Что ж им теперь – детей не заводить?
 Алена покачала головой:
 – Я очень боюсь не угадать. Все-таки эта Леночка – живой человек.
 Игорь Петрович пожал плечами:
 – А как тут угадаешь? Не будешь же их перекладывать, словно рубашки на полке. Одну примерил – не подходит, вторую…
 – Так я об этом и говорю, – печально произнесла Алена.
 Игорь Петрович бросил бумаги на стол и поднял глаза.
 – Давай не будем торопить события. Пока документы подготовим, все равно какие-то новые мысли появятся. Но мне эта девочка понравилась…
 Алена вздохнула:
 – Мне тоже. Третий день глаза ее не могу забыть.
 Лущенко, уклоняясь от дальнейшего разговора о девочке, пожал плечами, и она вздохнула, сползла со стола и, обхватив его голову, прижала к груди.
 – Алена, мне еще надо о протоколе праздника подумать, – пробубнил изнутри объятий муж.
 – Чего-чего? – насмешливо спросила Алена. – Не слышу!
 – Мне надо о протоколе праздника подумать, – кое-как вывернул голову из рук жены Игорь Петрович. – Роберт звонил, они уже приземлились. Только что в ресторан повезли. Братишка твой Вася не подведет?
 Алена выпустила Игоря из объятий и ласково провела по ежику его волос:
 – Откуда я знаю? Да там невозможно что-то напортачить. Ты и сам это знаешь: протокол есть протокол. Не выскочишь.




 Тост


 Пол-Ален прибыл на встречу точно в указанное время. Он хорошо знал свою роль и обычно с ней справлялся. Не требовалось от него большего и теперь. Он – в роскошном костюме от Валентино – и Роберт – само собой, в костюме классом пониже, достойно встретили гостей, достойно произнесли отвечающие случаю речи и так же достойно, с коротким заездом в отель, доставили парламентариев в модный ресторан «Кафе Лермонтовъ». И, конечно же, ужин удался на славу.
 Сначала гости по кругу представились, и выяснилось, что кое-кто даже говорит по-русски, хотя вызванные Робертом толмачи, конечно же, переводили. И, бог мой, кого здесь только не было! Вице-бургомистр Франкфурта Курт Вайнеманн, заместитель председателя парламента Люксембурга Иоган Кюль, вице-мэр Парижа Патрик Дю Буа, председатель международного комитета Риксдага Норвегии Йоп Ян Схерт, депутаты Европарламента Ив Боннэ и Маурис Клема. В конце концов слово взял Пол-Ален.
 – Мне от лица всех, как и всем в моем лице, выпала эта честь.
 Переводчики на голландский и французский панически переглянулись и вопросительно уставились на Сериканова.
 – Эту честь я хотел бы для вас и нас озвучить, ну и там, значит, отметить вклад и высокое доверие. Которое у нас и у вас теперь будет всегда.
 Роберт Шандорович сделал переводчикам страшные глаза:
 – Работать!
 – Поэтому за всех, значит, и предлагаю, чтобы, как говорится, все были! Ура!
 Но переводчики так и пребывали в ступоре – до тех пор, пока Сериканов красноречиво не показал им под столом кулак:
 – Сгною…
 И как же понравился тост гостям! Даже те, кто изучал русский и пытался выудить из массы знакомых слов хоть какой-то смысл, наконец-то сообразили, что имеют дело с непереводимой поэтикой великой русской культуры. И что здесь не стоит пытаться что-то понять – это надо чувствовать.
 Затем с тостом выступил каждый из гостей, и каждый подчеркивал, что прибыл не просто для посещения концерта и парада, а как полноправный участник самого парада. И тосты все продолжались и продолжались, а точные европейские формулировки: «право безгранично», «имеют право», «личные свободы неотчуждаемы», «свобода любви», «право собираться», «права гражданина и человека» – сыпались и сыпались. И с каждым тостом Пол-Ален все лучше и лучше понимал, насколько великую, могучую и вожделенную для всей этой братии страну имеет честь представлять.
 И в конце концов Пол-Ален притянул за лацкан пиджака соседа справа и дыхнул на него смесью выпитого алкоголя, маринованных огурцов и аджики:
 – Эй, ты, Йопс, как тебя там?!
 – Меня звайт Иоп Ян Схерт.
 – Да. Верно. Херр Йопст! Ты нас уважаешь?
 Пол-Ален притянул его еще ближе, и норвежец после секундного колебания кивнул и осторожно приобнял Пол-Алена за талию.
 – Я есть Йоп Ян Схерт. Это есть не легко сказать. Так.
 Пол-Ален задумался, а норвежец, понимая сложность задачи для его русского друга, положил руку на его плечо и даже легонько погладил.
 Сидящие за столом и уже изрядно захмелевшие иностранцы слегка застонали, а Пол-Ален покачал головой и неожиданно для себя всхлипнул:
 – Ой, Йопс, а кому же сейчас легко?!
 Он вдруг вспомнил, как пару лет назад уже встречался с норвежскими бизнесменами. Но те были обычные дельцы – сухие и неэмоциональные.
 – Йопс… – сграбастал нового друга в объятия Пол-Ален. – Дружище Йопс…
 Норвежец был таким душевным, таким ласковым, таким своим… Пол-Ален снова всхлипнул – еще надрывнее.
 – Нет, – с тревогой заглянул ему в глаза новый друг, – нет плакать. Меня можно звайт легко – брур.
 – Бру-ур? – всхлипнул Пол-Ален.
 – Я-я. Брур, – нежно погладил норвежец Пол-Алена по руке. – Это есть значайт «брат».
 – Братишка! – обнял Пол-Ален нового друга. – Бра-а-ат…
 Сидящие за столом окончательно перестали есть, а французы из Европарламента взялись за руки – не разорвать.
 – Я-я. Брур. Ты есть майн брур. Я есть твоя брур, – прошептал Василию в ухо Йоп Ян Схерт и, приобняв своего нового «брага», прижался щекой к щеке. У Пола-Алена закружилась голова.
 – Брур, братишка… бру-ур…




 Свои


 У Роберта Шандоровича все складывалось – лучше не надо. Время от времени названивая Козину и подогревая его нетерпеливое желание ответить Лущенко «равно», он успевал присматривать и за разошедшимся Василием Игоревичем Сабуровым, и за счастливым от столь удачной «сессии» фотокорреспондентом. А когда упившихся в стельку парламентариев бережно развезли и разнесли по номерам, началось главное.
 – Не знаю, как быть, Екатерина Ивановна, – пожаловался он председателю горсуда Егориной. – Лущенко запретил «Своим» идти собственной колонной.
 – Что? – не поверила Екатерина.
 – Точно, – горестно вздохнул Сериканов. – Вот я и думаю, а не подадут ли «Свои» на мэрию в суд?
 Екатерина яростно фыркнула:
 – Стыдитесь, Роберт! Вы же юрист! Почему я должна вам объяснять столь очевидные вещи?
 Затем был звонок прокурору, затем – генералу Доронину, затем – спикеру гордумы… и всем Роберт повторял в общем-то одно и то же. И опытные чиновники все понимали как надо, а точнее, как оно есть, – без иллюзий.




 Демократизатор


 Знаменцев понимал, что вопрос о дальнейшем его пребывании в этой должности был практически решен – ровно в тот миг, когда генерал Доронин в растрепанных чувствах вылетел из своего кабинета. Ну, может быть, на пару минут позже – когда он вошел в приемную во второй раз. И, разумеется, у Знаменцева был выбор: держаться за место всеми зубами, периодически переживая несправедливые нападки, или просто уйти – не дожидаясь момента, когда его сделают козлом отпущения в какой-нибудь заведомо проигрышной ситуации.
 Второй вариант нравился Знаменцеву много больше, а потому он решил, что подаст рапорт, едва завершит оба действительно серьезных дела: поможет городу пережить завтрашний день и возьмет Брагина с поличным.
 – Что ж, посмотрим, каковы завтрашние ставки… – пробормотал он, едва открыл список приглашенных, и тут же поймал внимательный взгляд Марины.
 – Нет, я не о скачках на ипподроме.
 Список приглашенных на День независимости руководителей европейских столиц выглядел весьма и весьма внушительно. Здесь были: вице-мэр Парижа, заместитель председателя правительства Каталонии, глава комитета по международным делам норвежского парламента, мэр Роттердама, члены Европарламента и многие другие. Принимать таких высоких гостей, по мнению Знаменцева, означало встать с ними в один ряд и войти в дружную семью лучших европейских городов.
 Более того, на параде ожидался либо премьер, либо один из Первых вице-премьеров. Те самые, что последний год вели отчаянные соревнования за знание будущего преемника, хотя до конца президентского срока оставалось более полутора лет. В общем, публика солидная.
 Так же внушительно смотрелся и сценарий празднества. Плотные кордоны милиции должны были оцепить Центральный проспект. Именно по нему пройдут участники парада.
 Знаменцев быстро проглядел порядок: колонна ансамбля барабанщиц, военный окружной оркестр, студенты университета, далее – колонны по районам и префектурам. Шествие заканчивалось у здания мэрии, возле специальной трибуны.
 – Если все пройдет без сюрпризов…
 Сюрпризы быть могли. Заступивший на дежурство по городу и, более того, назначенный «ответственным», Знаменцев лично просмотрел ориентировки и аналитические прогнозы, а потому гарантировать мэру, что все пройдет гладко, не взялся бы ни за какие коврижки. О том, что, пойди что не так, голову будут снимать с него и только с него, Знаменцев знал. Начальник горуправления Доронин срочно сказался больным, хотя всем было известно, что он уехал со своей помощницей-секретарем Юлей в Сочи.
 – Видимо, зализывает ей нанесенные сердечные раны…
 – Вы что-то сказали?
 Знаменцев поднял голову:
 – Шли бы вы домой, Мариночка… поздно уже.
 Марина начала собираться, а Знаменцев уткнулся в справки и сводки по организаторам несанкционированных шествий и демонстраций. Уж здесь отметились общественники и политики всех цветов радуги: прокремлевские «Ваши» и «Свои», прокоммунистические «Народ и партия» и «Старые большевики», оппозиционные «Каспарята» и «Касьяновцы», а также вполне определенного голубого оттенка «Братья Радуги» и «ГС – гейсила».
 – Эге-гей! – картинно раскрыл миру объятия Знаменцев. – Си-ила!
 На слух это звучало ужасно мужественно.
 – Тьфу!
 Эти последние особо активно досаждали городским властям, пытаясь устроить шествие нетрадиционно ориентированных граждан в самом центре города. Им предлагали, по-хорошему, провести свое мероприятие в свободном, экологически чистом, а главное, безопасном для них самих месте. В том же новом районе Жгутово, что возле городского кладбища. Лучше места для гей-парада и не придумать! Никакая гопота не помешает. Отказались. А зря-а-а…
 – Справлюсь, – подвел итог Знаменцев. – Не дурак, слава богу. А умом не справлюсь, так руками себе помогу.




 Сон


 Игорь Петрович в который раз видел один и тот же сон. Он, явно еще мальчишка лет семи, бежит по огромному полю пшеницы, и полю не видать ни конца, ни края, а сил все меньше и меньше. Но остановиться нельзя: за ним неотступно летит огромная черная тень, вот-вот готовая накрыть. Обычно это преследование длится довольно долго, и в тот момент, когда тень, наконец, настигает мальчика, перед ним, всегда неожиданно, возникает мать – такой, какой он ее запомнил: в простой неновой кофте, подпоясанная грубым холщовым фартуком, в грубом же платке и белом ситцевом сарафане. Она, не улыбаясь, молча протягивает к нему руки, и он, тогда еще просто Игорек, падает в спасительные объятия.
 Во сне фартук такой же, каким он его запомнил, – мягкий, с запахом домашних пирогов. Задыхаясь, он хочет сказать о том, что за ним по пятам летит тень, но звуки застревают в пересохшем горле, а ставшие вялыми ноги и руки отказываются служить. Но мать знает его страхи, а потому, прижимая его к себе, срывает с головы платок и набрасывает сверху. Платок накрывает и его, и ее, и поле, и весь мир…
 Игорь Петрович проснулся и прикрыл взмокшее лицо руками – сон был не из легких. Будильник пропищал положенные шесть раз и автоматически включил радио на любимой «Городской волне». Бессменный ведущий утренней программы «Соколиные стрелы» Всеволод Соколов уже вещал о предстоящих в городе событиях:
 – …А всех любителей конного спорта во всех его проявлениях приглашаем на Кубок мэра, состязания состоятся сегодня на городском ипподроме в честь Дня независимости. Спешите! Очаровательные кобылки и мускулистые жеребцы ожидают вашей поддержки в борьбе за Кубок нашего дорогого мэра Лущенко.
 Игорь Петрович оторвал руки от лица и сел. Алены рядом уже не было.
 «Что-то его понесло…»
 – Пользуйтесь уникальной возможностью в последний раз взглянуть на нашего градоначальника с женой Аленой на городском ипподроме, – вещал Соколов.
 Лущенко тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Ведущий скользко намекал, что мэр и есть один из вышеназванных жеребцов, ожидающих поддержки масс.
 А его жена…
 «Они что… совсем обалдели?! Несут, что ни попадя, в эфире! С ума сошли!»
 И радиоведущий словно услышал его…
 – Нет, нет, не стоит волноваться за судьбу нашего городского головы и тем более за его прекрасную половину Алену Игоревну Сабурову. Повода для беспокойства нет. А вот старейший и, впрочем, единственный городской ипподром к концу года будет снесен. На его месте запланировано строительство нового района.
 «Выкрутился…» – не мог не оценить мастерства ведущего Лущенко.
 – Как обещает мэр и его супруга, с недавних пор возглавившая городской строительный бизнес, этот проект должен обеспечить жителей города, то есть нас с вами, дорогие мои, – в голосе Соколова послышалась явная издевка, – доступным, комфортным, современным и, заметьте, недорогим жильем.
 – Ну язва! – не мог уже сдержаться мэр.
 – Что-то не верится в такую волшебную формулу: четыре в одном флаконе. Ведь ни для кого не секрет, что за все время руководства Лущенко цена квадратного метра только росла и росла – гораздо быстрее наших с вами доходов.
 «Помолчал бы про свои доходы! – со злостью и обидой подумал мэр и решительно хлопнул по кнопке «snooze». – А то я не знаю, кто тебе оплачивает все твои «кампании» и эскапады!» Утро начиналось отвратительно.
 – Ну, что, ты подумал?
 Игорь Петрович обернулся. Алена, только что вышедшая из душа, испытующе смотрела ему в глаза.
 – Да, ты права, – признал он. – Пусть все идут своими колоннами, как им нравится. Меньше вони будет.
 – Ты, главное, не опоздай, – сбросила халатик Алена, – на площади в это время как раз все формируется. Сейчас звони – и Сериканову, и Доронину, и остальным.




 Мероприятие


 Радиоведущий был настолько неприличен в своем изобличительном кураже, что даже не любящий мэра Знаменцев не выдержал и убавил звук. Над городом занималась заря, и пора было выходить на место проведения мероприятия.
 Знаменцев глянул на часы. Собственно, «мероприятия» начались еще глубокой ночью, когда ОМОН провел зачистку, ну, то есть, конечно, проверку Центрального проспекта и прилегающих к нему дворов и улиц. Как раз сейчас, к 6.00, они должны были замкнуть оцепление и встать на полное боевое дежурство.
 Знаменцев переоделся в городской защитный камуфляж [3] и убрал пистолет в сейф – от греха подальше. После боевых командировок он перестал бояться многого, но взамен получил новую фобию – страх случайного или неоправданного применения оружия. Ну а в 6:15 он был уже на месте.
 Увидев замначальника ГУВД, к нему поспешили командиры всех задействованных в обеспечении безопасности праздника подразделений ОМОНа. По очереди представились, доложили, и Знаменцев кивнул, поздоровался с каждым за руку и, не теряя времени, начал инструктаж.
 – Так, парни, на рожон не лезьте. На провокации не отвечать. Если увидели бросок бутылки, камня, палки – фиксируйте, откуда. Передайте группе поддержки ориентиры и приметы нападавшего. Они задержат.
 Он внимательно оглядел командиров.
 – Из оцепления никому не выходить. Строй не нарушать. Обо всех подозрительных перемещениях докладывать лично мне. – Знаменцев достал рабочие записи. – Теперь по лицам, находящимся в розыске. Все ознакомились?
 Офицеры молча кивнули, кое-кто сказал: «Так точно!», и Знаменцев, удовлетворенный ответом, кивнул.
 – Хорошо. При выявлении – решение принимать самостоятельно. На месте. Сразу докладывать. Несанкционированные митинги – пресекать жестко, но не грубо. Без хамства, пожалуйста. И без крови. Очень прошу, парни. – Знаменцев глянул в листок. – Так. Частота – 14, запасная 41. Пароль – «Питер», отзыв – «Владимир». Все ясно?! Вопросы?
 – Есть вопрос, – проронил плотный и рослый подполковник – начальник прибывшего на помощь областного ОМОНа, – движение и перемещения в толпе. Кто фиксирует? И еще. Если видим проблемы в колоннах?
 Вопрос был правильный.
 – Понял тебя, Виктор Алексеич, – кивнул Знаменцев. – Значит, так. По толпе работают техники. Видео, фото, аудио. Все пойдет. Пишут. Если в колонне несанкционированное движение: провокация, пьяные, хулиганка – доклад мне и ориентируемся по ситуации. При положительном решении – рассекаем колонну, принимаем объект, выходим.
 Он оглядел командиров.
 – Задерживает подразделение, которое ближе всех к зоне конфликта. Еще раз повторяю – принимать жестко. По двое, по трое на одного. Очень надеюсь, что не придется: на входе чекисты работают. Присматривают, чтобы лишних не было. Еще вопросы?
 – Да, Пал Палыч, – теперь в разговор вступил старый приятель, боевой товарищ Знаменцева, командир ростовского ОМОНа. – Куда грузим задержанных? В наши автобусы или за вторым оцеплением?
 – Так. По возможности грузим в свои автобусы до полной и вывозим. Принимают 64-е и 53-е отделения. У водителей должны быть точные карты и координаты. Автобусы на внешнем периметре – запасные. Они уйдут в дальний отдел, на окраину, в 152-е и 161-е отделения. Их задействуем только в крайнем случае с моего ведома. Еще вопросы? Нет? Тогда, братцы, с богом. Вперед! Через час-полтора начнется.
 Милиционеры дружно развернулись и, не теряя времени, двинулись к своим подразделениям.
 На площади начинал собираться народ. Вдалеке, в начале проспекта, уже подтягивались люди с транспарантами, костюмированные участники праздника и демонстранты, а бойкие молодые люди в одинаковых костюмах формировали колонны.
 В этот момент и позвонил Доронин.
 – Слушай меня внимательно, Пал Палыч… Лущенко разрешил шествие всем… не препятствуй, пожалуйста.
 Знаменцев растерялся.
 – Есть, – ответил он озадаченно и фыркнул. Колонны уже вовсю формировались, и если начать перестраивать ряды ради коммунистов, «Каспарят» и прочих… да еще одновременно…
 «Надо всех этих ненормальных со второй улицы, на перекрестке, поочередно заводить, – понял он, – как в советское время. Иначе свалки не избежать».




 Первая леди


 Алене предстоял трудный день. Она давно подвергалась ожесточенной критике разных «демократических» изданий из-за своего энергичного характера и неугомонной предпринимательской деятельности. Даже в ближнем окружении периодически крутились какие-то невероятные слухи о молоденьких любовниках, океанических яхтах, домах на Лазурном Берегу и прочей чепухе. И когда вставшая раньше всех домработница Татьяна изложила ей вкратце «наезд» по радио, Алена сразу поняла, что Соколову кто-то дал «добро» вновь поднять «мэрский вопрос» в эфире.
 «И кто? Неужели «Свои»? Игорь определенно ошибся, когда, вымотанный хлебным кризисом, запретил шествия всем, кроме костюмированных профессионалов. Политики – публика мстительная и, увы, не всегда адекватная. Так лягнут… Ладно, справимся… сегодня же все и утрясем».
 День был расписан до четверти часа, и главным событием лично для нее оставалась встреча с норвежскими бизнесменами, прилетевшими из Европы одним рейсом с политиками. Еще вчера, в то время, когда Васька оттягивался в кабаке с евродемократами, Алена созвонилась с отелем, переговорила через переводчика с руководителем делегации бизнесменов, и уже к обеду эта важная встреча должна была состояться. Но до той поры приходилось играть навязшую в зубах роль Первой леди, и как же она эту свою роль не любила!
 Выслушивать бесконечные льстивые комплименты лишь для того, чтобы тут же услыхать какую-нибудь гадость, сказанную шепотом за спиной по поводу ее прически, макияжа или платья, – занятие отнюдь не приятное! На весь этот День независимости приходилось откладывать дела и эмоции, чтобы три часа простоять на трибуне с мужем, аплодируя акробатам и музыкантам, проходящим перед трибуной. Ей-ей, она бы с куда большим удовольствием позанималась в тренажерном зале или почитала «Файнэншл таймс»! Понятно, что приходилось терпеть, царственно махать рукой и улыбаться – третий год подряд. И хуже всего в этот, последний раз было то, что половины тех, ради кого она и выходила в свет, попросту не было на трибунах.
 Нет, депутаты городской думы во главе с новым спикером Понтоновым были здесь и сидели сразу за спиной Игоря. Но вот дальше… Алена не увидела генерала Доронина со своей рыженькой пассией. Затем с удивлением узнала, что начальник УФСБ города уехал в командировку, а прокурор города, похоже, просто проигнорировал приглашение мэра.
 Ну, с прокурором Джунгаровым все было понятно. Игорь окончательно испортил с ним отношения, как только остановил строительство нового здания городской прокуратуры. Но Алена не видела и председателя горсуда Егориной.
 – А где Егорина? – склонилась она к Сериканову.
 – Наша Екатерина Великая, – назвал председателя по прозвищу Роберт, – сказала, что не видит необходимости.
 – Необходимости в чем? – насторожилась Алена. – Точнее, пожалуйста, Роберт, точнее.
 Роберт неловко усмехнулся.
 – Цитирую: «Не вижу необходимости и смысла в поддержке праздника тщеславия и сумасбродства, процветающих под вашим руководством».
 – Чего-чего? – не поверила Алена. – Она так и сказала?
 Роберт кивнул, и в душе у Алены возникла тревога. В городе происходило что-то крайне опасное.




 Голубки


 Чирков позвонил Игорю Петровичу, едва первая колонна тронулась с места.
 – Что там у вас с политическими силами вышло?
 – Уже ничего, – с облегчением выдохнул мэр, – с утра все они получили разрешение.
 Лущенко ждал следующего вопроса, но Чирков молчал.
 – Станислав Георгиевич?
 – Значит, меня побеспокоили напрасно?
 Лущенко задумался и похолодел. Он ведь так и не ответил на прямо заданный вопрос: «Что там у вас вышло?»
 – Моя ошибка, Станислав Георгиевич. Вот… исправил.
 – Значит, все получили разрешение?
 Лущенко кивнул:
 – Ну… разве что кроме геев.
 – Ну, ваша позиция известна. Правда, предыдущие градоначальники хоть и не разрешали эти марши, но и сильно не выпячивали эту проблему.
 – Станислав Георгиевич, простите, – вздохнул Игорь Петрович, – но при всей терпимости христианской я этого терпеть не могу.
 – Напрасно так узко смотрите, Игорь Петрович. Ну, да это ваше дело. Смотрите, а то побегут ваши оппоненты в Европейский суд. Отдуваться-то придется стране-матушке, а не вашей мэрии. Не подставьте государство!
 Лущенко замер. В голосе Чиркова прозвучала явная угроза.
 – Не беспокойтесь. Мне юристы сочинили такое основание, что не придерется ни один суд. Даже Европейский.
 Чирков удивился:
 – Позвольте полюбопытствовать?
 – Постановлением горсуда признано проведение шествия гомосексуалистов и лесбиянок, извините, невозможным. Невозможным, так как в соответствии с Конституцией при реализации этого права должны быть обеспечены права и свободы всех граждан.
 Чирков удивился еще больше:
 – А чем же, извините, мирное шествие нарушает права граждан?
 Лущенко язвительно усмехнулся:
 – Власть не может гарантировать безопасность самих участников шествия. А раз не может, то целесообразно, в их же интересах, не выпускать такое шествие на улицы города.
 – Хм! Ловко. Хорошие юристы у вас. Постарались.
 – Да уж потрудились. Даже председатель горсуда и та согласилась.
 Чирков некоторое время помолчал.
 – И ваши городские меньшинства с этим тоже согласились?
 Лущенко проводил взглядом колонну акробатов.
 – Честно говоря, я особой активности не наблюдаю. Ну так, завесили город подсолнухами. Правда, клей хороший. Еле отскребли.
 – Вы меня удивляете все больше, – признал Чирков. – А чем вам не нравятся подсолнухи?
 Лущенко вспомнил, как это было, и криво улыбнулся:
 – Станислав, вы знаете, я был как-то раз с думским визитом в Нидерландах. Смотрю, а у одного из депутатов стоит в горшке подсолнух. Небольшой, но явно настоящий подсолнух.
 – Интересно. А зачем? Спросили?
 – Спросил. И вот что он мне говорит. Мы, говорит, партия гомосексуалистов и лесбиянок. А подсолнух – потому, что все семечки, они бесполые, одинаковые. А все мы сидим на одном большом стволе. А ствол толстый и крепкий, как… сами знаете что.
 – Хм!…
 – Вот такая, Станислав Георгиевич, символика… – вздохнул мэр и прищурился.
 В конце проспекта появились первые шеренги демонстрантов с большими плакатами в первых рядах. И было там что-то…
 – Извините, Станислав Георгиевич…
 Плакатов было три. Первый изображал широкую радугу, поперек которой шла надпись «STOP HOMOFOBIA!!!». А на втором мощные руки держали толстый ствол распустившегося подсолнуха.
 – Что?!! – вскочил мэр.
 – Звоните, если что… – проронил в трубку Чирков. Лущенко вдруг услышал смешок, а затем долгие частые гудки.
 А тем временем колонна приближалась. Семечки подсолнуха выстроились в две черные буквы «ГС», по лепесткам шла надпись: «ГЕЙ-СИЛА – GAY POWER».
 И, наконец, третий плакат, небесно-голубого цвета, призывал: «МЫ ВСЕ – БРАТЬЯ! Я – ВАШ БРАТ!»
 – Господи Боже! – охнула рядом Алена. – Смотри, Игорь! Как его туда занесло?!
 Лущенко прищурился. Третий плакат нес Вася Сабуров. Широко улыбаясь и помахивая плакатом, Пол-Ален отыскал глазами на трибуне сестру, явно обрадовался и замахал плакатом что было сил.
 – Мама дорогая… – выдохнул мэр.
 Он уже видел то, чего пока не видела потрясенная закидоном братца Алена.
 На перекресток с перпендикулярной улицы выходила колонна крепких ребят в одинаковой полуспортивной одежде. И встретиться, а точнее, столкнуться в центре перекрестка они должны были от силы через 10—15 секунд.




 Зачистка


 Начальник службы безопасности мэра Иван Иванович Свирин первым оценил обстановку, грозящую взорваться каждую секунду. Он рванулся с трибуны к выходу. В три прыжка добежал до оцепления, на ходу вызывая по рации ответственного дежурного по городу, который обеспечивал проведение мероприятия.
 – Второй, Второй! Говорит Трибуна. Ответь!
 – Второй на связи. Слушаю вас, Трибуна!
 – Срочно убирайте первую шеренгу! Срочно! Это приказ хозяина!
 – Что случилось, Трибуна? Повторите. Кого убрать?
 – Всех убирай! Срочно! Всех убирай! Первая шеренга! Действуй быстрее!
 – Есть! Я Второй, вызываю Орлят! Орел-1, Орел-2, Орел-3, Орел-4, Орел-5. Всем внимание! Срочно принимаем первую шеренгу. После прохода трибуны принимаем! Валите их, Орлята! Срочно! Как поняли?
 – Второй, я – Орел-1. Понял вас. Работаю сам. Нужна поддержка сзади и от трибуны. Кто рядом – ответьте!
 – Орел-1, я – Орел-5. Даю поддержку от Трибуны. Бойцы выдвигаются. Работаем!
 – Я – Орел-3. Завожу бойцов сзади. Даю прикрытие. Работаем с вами, Орел-5. Орел-1, командуй!
 – Принял командование! Я – Орел-1. Три, два, один, начинаем. Вали их, ребята. Орел-2, открой проход слева. Выводим, выводим. Скорее, скорее! Внимание, камеры справа и спереди. Прикрывайтесь, выводите, выводите.
 – Я – Второй. Что у вас там, Орел-1? Что происходит?
 – Второй, я – Орел-1. Работаем. Выводим. Есть проблема. Чужие мешают. Пытаются отбить. Работаем. Орел-3, Орел-5, докладывайте, что происходит. Что за возня? Кто там?
 – Второй, Орел-1! Я – Орел-3. У нас прорыв оцепления. Нападение. Напали на демонстрантов. Не то баркашовцы, не то лимоновцы. Какие-то в черном с повязками. Отбили задержанных.
 – Как отбили?!! Вы что?!! Валите всех!!! Задерживайте! Задерживайте!! Принимайте!!! Всех принимайте!!! Орел-4! Резерв, вперед. Помогите им!
 – Я – Орел-4, Второму. Понял вас, выдвигаюсь на позицию. Отсекаем колонны. Приняли семь, нет, восемь, девять, одиннадцать. Да, одиннадцать боевиков. Какие-то чернорубашечники. Все! Орлы, можно работать по демонстрантам! Мальчики, вашу мать! У вас справа еще прорыв! Закрывай! Закрывай! Оцепление восстановите! Ерш твою медь! Ел…, вы что? Куда смотрите? Этих пид…ров снова отбили! Второй, мы не справляемся! Дайте резерв! Их снова отбили.
 – Да кто их отбил?! Вы что?! Парни, какого хрена!!! А ну вперед! Там всего девять человек! Принимаем! Вперед!
 – Второй! Это Трибуна! Какого… вы там вошкаетесь?! Все камеры уже на вас смотрят! Погоны положите! Даю две минуты! Вперед! Вперед! Зачищайте площадь!
 – Понял, понял, Трибуна! Работаем! Орлята, две минуты! Две минуты! Зачищаем площадь!!! Резерв вперед! С переулка выводи, выводи! Грач-2 и Грач-3, выводи, выводи! Отсекай колонны! Зачищай площадь!
 – Я – Грач-2! Понял тебя.
 – Я – Грач-3! Есть!
 – Грачи, вперед, по периметру. Разошлись, разошлись! Бегом!!!
 – Так, так, парни, работаем. Зачищаем! Орел-1, где эти гомики? Кто принял?
 – Здесь, здесь! Я – Орел-1. Держим троих. Остальные пока у толпы. Они их тискают.
 – Да ты что! Орел-1! Срочно забирай! Вперед, вперед! Всех в автобус.
 – Я – Орел-3. У меня двое. Автобусы заблокированы. Не могу пробиться! Толпа требует отдать гомиков! Что делать? Второй? Ответь!
 – Орел-3, Орел-5, Орел-1, задерживайте и пробивайтесь к дальнему кордону. На внешний периметр. Грузите в автобусы. Грачи, как зачистка?
 – Я – Грач-2! Закончил. Периметр наш.
 – Я – Грач-3! Завершил. На позиции.
 – Так, Грачи, быстро организовать проход! Орлята, через Грачей уходите на внешний периметр! Понятно? У переулка открыть проход. Возвращайтесь к Трибуне и в переулок за мэрией! Вперед! Вперед! Ходу!
 – Понял вас, понял! Возвращаемся. Еще двоих отбили.
 – Второй!!! Куда вас несет!!! Вы что, совсем охерели!!! Куда на площадь! Куда под трибуны!!! А ну назад!!! Я – Трибуна, назад!!!
 – Трибуна, Трибуна! Вас не понимаю, я – Второй. Это единственный способ выйти. Действую по плану. Орлята, вперед! Бегом, бегом! Дайте проход, Трибуна! Проход откройте!
 – Я – Трибуна, открыть проход Орлятам и Грачам! Ну, бл… Второй, ответишь!!!
 – Не слышу вас, Трибуна! Отвечу, отвечу. Все! Закрывайте проход. Прошли. Орлята, ответьте, кто где?
 – Я – Орел-1. Вышел за периметр, у меня пятеро. Грузим в автобус. Никого не ждем, отправляем!
 – Действуй, действуй!
 – Я – Орел-3. У меня двое. Выхожу на периметр. Здесь еще группа. Пытается отбить задержанных. Уходим переулками. Выходим через Соколят. Сокол-1, дай поддержку. Отсекай!
 – Я – Сокол-1. Понял тебя, Орел-3. Иду навстречу! Вперед, вперед, Соколята! Поддержим хлопцев! Прикрывай, прикрывай. Ой! Бл… бутылка. Еще, еще. Вот суки!!! Осторожно! Еще!!! Быстрее, быстрее. Все, закрываем… Щиты, мальчики, щиты!!! Куда ты лезешь! Осколки!
 – Я – Орел-5. У меня трое. Сдал. Автобус ушел в сто шестьдесят первое!
 – Молодец, Орел-5. Трибуна, Трибуна, я – Второй! Закончил. Повторяю, закончил. Груз отправлен.
 – Я – Трибуна. Понял тебя, Второй. Есть. Открывайте площадь. Готовьтесь к разбору полетов. Все! На приеме!




 Партнеры


 Алена оставила Игоря Петровича в состоянии шока.
 – Поручи Свирину отыскать Ваську, – на мгновение прижалась она к его щеке своей, – и держись! А у меня встреча.
 Она понятия не имела, как он выкрутится.
 «Роберт… это все Роберт, – пришло внезапное озарение. – Козин такого устроить не мог. Мелковат он для такой подставы».
 Алена села в автомобиль.
 «Но Роберт мог и не знать, что все эти евродемократы – обычные педерасты. Он мог вообще ничего не знать. Кто бы ему сказал?»
 Но сердце упрямо твердило свое.
 Алена вздохнула и насильно заставила себя переключиться и начать думать о предстоящем деле. Оно вовсе не было простым.
 Эта линия ее бизнеса началась давно, когда Игорь был еще начинающим, не слишком удачливым депутатом. Город, область и страна задыхались от нехватки упаковочного материала, а западные гиганты вроде французского ОТОРа, норвежского ТЕТРА-КАПа не спешили заходить на полный рисков русский рынок. И тогда Алена Сабурова рискнула – единственная в стране.
 В считанные дни она организовала производство картонных коробок, а затем одноразовой бумажной посуды. Параллельно открылся цех штамповки ячеек для куриных яиц и, наконец, венцом бумажно-картонного бизнеса стало торжественное открытие гиганта туалетно-бумажного назначения. Рулоны с запахом клубники, лимона, мяты и лаванды заполонили уборные горожан, магазины города, области, страны и даже попытались выкатиться за пределы границ государства. Вот тут-то и очнулись западники.
 «Педерасты…» – беззлобно – даже не ругнулась – констатировала факт Алена.
 Огромные концерны легко пресекли попытки «новой русской» подорвать устоявшийся европейский рынок предметов гигиены, одноразовой посуды и упаковки и перешли в контратаку. Ну, а теперь… теперь Алену бесстыдно пытались поглотить – пусть и под видом союза.
 Игра, а точнее, война шла серьезная, с подключением всех, даже околокремлевских ресурсов – причем с обеих сторон. Трижды тетра-каповцы присылали своих парламентариев, предлагая объединиться, и Алена – по сути, средних размеров шхуна в море мирового бизнеса – каждый раз умудрялась избежать «дружеского слияния» с идущим ей в лоб «Титаником» – ТЕТРА-КАПом.
 Нет, она понимала: что-то уступить придется. Вопрос – на каких условиях, а тут многое зависело от процедуры. Где-то прочитав, что японец никогда не соглашается на первое же предложение, сколь выгодным оно бы ни было, Алена именно этого принципа сейчас и придерживалась. Первый раз она вообще сыграла в «моя твоя не понимай». Второй раз послала на решающую встречу наделенного всеми нужными полномочиями братца Пол-Алена, и, разумеется, он все подписал, – как всегда не читая. А между тем по этому контракту норвежцы получали право контролировать предприятия Алены и получать половину прибыли. Алена улыбнулась. Даже представлявший интересы норвежцев адвокат Артем Павлов был в недоумении. Когда-то учившийся на разведчика, адвокат всей шкурой чуял подвох, но в чем он состоит, знала только Алена. Теперь предстоял третий раунд.
 Алена решительно вошла в свою просторную приемную, просмотрела подготовленные помощницами бумаги, не торопясь выпила стакан обычной пресной воды и с улыбкой повернулась к дверям. Норвежцы уже входили.
 Как и в прошлый визит, их сопровождал адвокат Павлов. И Алена видела: в отличие от своих клиентов, адвокат понимает, что приглашение от самой Сабуровой, неожиданно пришедшее через несколько дней после подписания контракта, да еще и в выходной день, ничего хорошего не сулит.
 – Добрый день, господа! – двинулась навстречу Сабурова.
 Норвежцы разулыбались. Алена предстала во всей красе. Строгий брючный костюм. Коса убрана в пучок. Легкий загар. Отличный макияж. Хоть сейчас пиши картину «У бизнеса – женское лицо!».
 – Добрый день! – нестройно, но на русском раздались в ответ приветствия.
 Норвежцы, окрыленные подписанным контрактом, явно принялись изучать русский язык. Чтобы легче было общаться и налаживать рабочие контакты с подчинившимся сектором русского бизнеса.
 – Я хотела бы вернуться к подписанному недавно контракту. – Алена бросила в сторону Павлова короткий насмешливый взгляд и достала из стола папку. – Мой брат, будучи Первым вице-премьером, подписал данное соглашение…
 Норвежцы с удовлетворенным видом закивали.
 – Так вот, вынуждена огорчить вас, господа. Контракт недействителен. – Она повернулась к адвокату. – Господин Павлов, переведите вашим клиентам, пожалуйста, поточнее, а то не поймут нашей специфики. Вы ведь хорошо владеете норвежским языком?
 Озадаченный Павлов кивнул.
 – Как я сказала, договор не имеет силы, – сосредоточившись, проговорила Алена. – Во-первых, Первый вице-президент превысил свои полномочия.
 Павлов удивленно открыл рот и вдруг широко улыбнулся. Адвокат определенно понял, что Алена Игоревна лишила Пол-Алена полномочий в самый последний миг.
 – А во-вторых, по уточненному положению такого рода контракт может быть заключен исключительно с согласия большинства акционеров.
 Павлов прищурился, усмехнулся и перевел заключительную фразу:
 – Итак, подписанный без одобрения акционеров контракт возвращается в исходное состояние. То есть становится бумагой. И годится лишь для переработки.
 Алена демонстративно швырнула столь страстно желаемый норвежскими коммерсантами контракт в стоящую возле рабочего стола корзину. И, надо сказать, броску позавидовал бы даже Шакил О'Нил.
 Гости недобро молчали. И только Павлов, лучше других понимавший, какой на самом деле дерзкий двойной финт выполнен Аленой Игоревной, откровенно любовался ею.




 Потерпевшие


 Первым делом Игорь Петрович подозвал Свирина:
 – Найди-ка мне Пол-Алена. Скорее всего, он где-то в отделении.
 – Сделаем, – кивнул начальник службы безопасности.
 И только затем подошла очередь Сериканова.
 – Что за сюрпризы, Роберт? Что, кроме этих педерастов, некого было из Европы пригласить?
 Бледный Сериканов мотнул головой:
 – Игорь Петрович, голову на отсечение даю… клянусь, не знал.
 Мэр задумался. Формально Сериканов действительно мог не знать, хотя практика скорее говорила об обратном: обычно первый зам знал все. Но вот беда, решение принимал не Роберт, решение принимал он сам.
 «Ну и влип…» Протокол праздника позволял отчасти заретушировать неприятность, но вот замазать ее совсем было нереально. Лущенко уже отметил и взвинченных, изумленных, с камерами наперевес операторов Центрального ТВ, и, само собой, парочку весьма удовлетворенных фотосессией журналистов крупнейших западных СМИ.
 «Вовремя Доронин в Сочи улетел… – подумал Игорь Петрович. – И кто мне теперь за все это ответит? Первый зам? Как там его? Кажется, Знаменцев…»
 Он достал телефон, отыскал, правда не сразу, первого заместителя, и ему тут же ответил злой запыхавшийся голос:
 – Да! Слушаю, Знаменцев! Говорите же!
 – Это Лущенко, – весомо представился мэр, – что там с этими иностранцами? Можно без шума обойтись?
 – Уже нет, Игорь Петрович, – возбужденно отозвался Знаменцев. – У нас пострадавшие с обеих сторон.
 – А по-хорошему, без лишнего…
 – Игорь Петрович! – недослушал Знаменцев. – Если я сказал, что пострадавшие – с обеих сторон, значит, так оно и есть! И если к вашим гостям из Европы будет иск…
 – Все, хватит, – враждебно оборвал его мэр, – я вас понял.
 Знаменцев был прав, и в такой ситуации было умнее перестраховаться, а не замазывать вину гостей. Ибо одно дело сказать, что наши побили иностранцев, и совсем другое, что иностранцы завязали драку с нашими, за что и получили. Но вот этот тон первого заместителя начальника ГУВД ему очень не понравился.
 – Слушай, Роберт, – повернулся он к Сериканову, – тебе не кажется, что этот Знаменцев слишком много на себя взял?
 – Кажется, – кивнул Сериканов. – Доронин им тоже недоволен.
 – А вообще о ситуации что скажешь? – поинтересовался мэр.
 Сериканов развел руками:
 – А тут все ясно, Игорь Петрович. Во-первых, надо пару десятков снимков с озверевшими педерастами, лупящими нашу ни в чем не повинную политгопоту плакатами по головам, показать – об этом я с Центральным ТВ, ну и с ФСБ поговорю… Они снимали все, а значит, должны подыскать…
 – А во-вторых? – нетерпеливо оборвал его мэр.
 – Сажать кого-нибудь придется, – поморщился Роберт, – например, того же Знаменцева или кто там у нас в ГУВД крайний… ну, или хотя бы уголовное дело завести. На всякий случай. Если в обратную сторону отмашка пойдет…
 Лущенко забарабанил пальцами по спинке рядом стоящего стула. Формально Роберт был прав, но руководство ГУВД столь ненавязчиво и столь грамотно помогло разрешить ему проблему с киосками, что мэр до сих пор чувствовал себя перед ними обязанным…
 – Да вы их не жалейте, – зло хмыкнул догадливый Роберт, – знаете, скольких приличных людей эта братия ни за что сажает? Будьте уверены, сколько на мента ни нагрузи, а все одно – лишнего не будет.




 Ну а девушки?


 Неприятные известия, как правило, выбирают самое неподходящее время и место, чтобы застать человека врасплох. Оттого они и неприятные. Бывает, только захочешь порадоваться жизни, а гадость уже тут как тут. Входит без стука и без приглашения в дом и начинает пожирать все ваше жизненное пространство, время и чувства. Однако есть профессии, которые не только приучают людей к неприятным новостям, но и помогают другим с ними справиться. Прежде всего это, конечно же, разного рода спасатели: пожарные, милиция, «Скорая помощь». А если кое-где у нас порой кто-то попадает в застенок, на сцену выходит спасатель иного рода, адвокат.
 Артем Андреевич Павлов завершил утреннюю гимнастику, поколотил манекен, набитый песком, посидел в позе лотоса и принял душ. С тех пор как Настя, получив уникальное предложение пройти стажировку у самого мэтра Кокто, уехала в Париж, так и начиналось почти каждое его утро. Расставание было недолгим, но печальным, и, останься девушка хотя бы еще на неделю, он бы непременно сделал ей серьезное предложение. Но, как это иногда бывает, любимая вдруг огорошила сообщением, что где-то там, в Париже, какой-то там мэтр, дай бог ему здоровья, предлагает одно место в группе, которую он набрал на год для своих мастер-классов.
 Что ж, Павлов прекрасно знал, что такое мастер-классы. Он сам давал их иногда. А после знаменитого захвата тригорского НИИ «МИКРОТОЧМАШ» адвоката буквально рвали на части с просьбами прочитать коронную лекцию по антирейдерским захватам. А потому Артем, хоть и чувствовал себя уязвленным, собрал все свое терпение, улыбнулся, прижал к себе волнующуюся Настю и благословил.
 Она улетела на следующий день. И снова потянулись холостяцкие будни с неизбежным риском пасть жертвой рыщущих по всей светской тусовке охотниц-одиночек. Эти акулки, волчицы и пираньи мониторили окружающее пространство в поисках подходящей жертвы с нужными параметрами.
 Необходимо и достаточно иметь дом на Лазурном Берегу или хотя бы на Рублевке. Лучше в районе Жуковки или Барвихи, однако клевали также на Николину Гору и даже еще мало раскрученные Корабельные Сосны. В комплекте к дому прилагался «Бентли» или хотя бы «Мерседес» класса S.
 Понятно, что остальные, менее заметные качества, как то: духовный мир, принципы и нематериальные ценности – особого значения не имели, а потому и финал возникших таким образом отношений был до зевоты прогнозируем.
 Как-то Артему удалось помочь обездоленной жене олигарха развестись со своим благоверным, и дамы потянулись к нему чередой. Сначала они рыдали, затем просили рома или виски. Затем, слегка взбодрившись, начинали долгий, исполненный трагизма рассказ, как подлый Васечка, Петюнчик, Ленечка, Димуля или Борюся, заработав первый миллион, купил машину, со второго – дом, с пятого – яхту, а с десятого – модельное агентство «Звезды подиума». Заканчивались эти исповеди банально и своекорыстно: попытками охмурить адвоката, а затем, поместив его имя в персональный список побед, попользоваться его юридическими услугами бесплатно.
 Спасло одно – работа. Вот и сейчас, когда Алена Игоревна расставила все точки над «i», он, проводив норвежцев до отеля, в деталях разъяснил суть происшедшего и распрощался. В этом городе у адвоката было еще одно дело – уголовное, а потому, по сравнению с «норвежским», затяжное и неприятное.




 Задержались


 Однако едва он собрался выйти из дома, ему позвонили, и взволнованный голос с явным северным акцентом сообщил:
 – Господин Павлов? Это беспокоит консульство Норвегии. Мы хотели бы вас информировать, что наш подданный Иоп Ян Схерт был, значит, задержан. Это утро милиция. Вы понимать?
 Артем хмыкнул. Что ж, и такое случается.
 – Да-да. Йаг фештоор! Ду канн таала норщка! Вар гут оо беорья! [4] 
 – О-о! Такь со мюкке! Дэ ээ лэттаре феор мей, [5] – собеседник принял приглашение адвоката и перешел на родной язык. – Как я уже сказал, нашего подданного Йоп Ян Схерта задержали. Его арестовали и сейчас держат в тюрьме. Или, точнее, в камере предварительного заключения отдела милиции. Кажется, так это называется. Не могли бы вы прибыть в этот отдел милиции и защитить права нашего гражданина?
 – Иасс-ссо! [6] – охотно согласился Павлов.
 Вытаскивать прибывших к нам в страну фирмачей всегда было забавно. Как только они попадали в кутузку, то первым делом припоминали всю прочитанную ранее информацию о ГУЛАГе, тюрьмах НКВД-ГПУ-КГБ и начинали молить о пощаде. Ясно, что и нашим ментам не хотелось становиться причиной международного скандала, и, если с фирмача содрать было нечего, его старались поскорее отпустить восвояси. Ну, а если к делу подключались адвокаты, все решалось еще быстрее. В отсутствие серьезного криминала иностранца выгоднее было просто отпустить.
 Павлов записал данные норвежца, накинул куртку-ветровку, захватил ключи от своего нового спортивного «Ауди R-8», купленного у главы группы «АУДИ» Оскара Ахметова, и достал карту. 161-е отделение располагалось на самом краю города, и даже по нумерации домов этот был последним.
 Сонный, уже немолодой капитан встретил Павлова неласково, но, опознав, мгновенно подобрел и первым делом попросил оставить автографы для жены и дочерей:
 – Их у меня трое…
 Артем покачал головой: виду капитана был очень угнетенный.
 – Да вы не расстраивайтесь, капитан, – приободрил он отца семейства. – Девочки – это очень хорошо. Будет кому воды подать в старости. А если удачно выйдут замуж, то, считайте, приобретете еще и сына!
 – Ваши бы слова да богу в уши… – вздохнул немолодой милиционер.
 – Скажите, капитан, а где у вас тут задержанные после демонстрации? Мне нужен один из них.
 Капитан понимающе кивнул, открыл журнал учета и прочитал по слогам:
 – Значится, так. У нас на сегодня таких трое: Маркс Климат, Полалин, или Полялин, и этот, Ёп, или Иоб. Хрен поймешь! Вот ведь чурки нерусские! Короче, Ян Херст. Тьфу ты, что за имечко!
 Павлов, услышав знакомую фамилию, хотел было сразу сообщить, что именно за этим «нерусским» он и пришел, и… остановил себя на полуслове.
 – Капитан, а что за Полалин? Может, Пол-Ален? Можно глянуть?
 – А что… вы его знаете? – настороженно посмотрел на адвоката капитан.
 Артем уверенно кивнул:
 – Мне кажется, да. Потому что Пол-Аленов всего два. Один сейчас где-то в районе Силиконовой долины, а второй, видимо, у вас.
 – Ну что? Посмотрите? – выжидающе уставился капитан.
 Павлов поднял брови и с просящим выражением на лице проговорил:
 – Если можно.
 Капитан, всем своим видом показывая, сколь важное одолжение он прямо сейчас оказывает, закряхтел, развернулся и крикнул куда-то в глубь дежурки:
 – Садчиков! Выведи этого, из третьей. Ну, с демонстрации. Того, что помельче. Пройдите в дежурку, господин Павлов.
 Через две минуты перед Павловым стоял сам Василий Игоревич Сабуров.




 Коллега


 Прокурор Джунгаров был в затруднении, и наиболее очевидная трудность была в том, что приглашение гомосексуалистов, пусть даже из Европы, на парад противоречило однажды принятому решению городского суда.
 – Что скажете, Екатерина Ивановна? – первым делом позвонил он Егориной.
 – Я свое решение уже вынесла, – отрезала председатель городского суда.
 – Но кто виноват в его нарушении? – задал следующий вопрос Джунгаров. – На кого собак будем вешать? На мэрию или все-таки на милицию?
 – Мне это безразлично, – сухо ответила Егорина. – Кому иск предъявят, того и судить буду.
 Джунгаров хмыкнул:
 – Эк вы хватили! Нет бы помочь коллеге… подсказать.
 – Послушайте, Рашид Абдуллаевич, – уже с раздражением произнесла Егорина, – кого именно привлекать, решать прокуратуре. Суд лишь выносит свое решение. Так что не пытайтесь переложить на меня вашу ответственность.
 Председатель городского суда бросила трубку, и Джунгаров застонал и схватился за голову. Он прекрасно понимал, что Европа этого так не оставит, а значит, Чирков как-то отреагирует, а значит, кого-то назначать виновным придется. И Рашид Абдуллаевич как-то сомневался, что жертвенной крови столь второстепенной фигуры, как Знаменцев, будет достаточно.
 Прокурор вообще подозревал, что здесь без воли верхнего эшелона не обошлось. По крайней мере, якобы состоявшаяся ссора генерала Доронина с секретаршей вовсе не была поводом бросать город в канун Дня независимости. А отъезд руководителя ФСБ днем раньше и вовсе выглядел странно. Однако подозрительнее всего выглядело поведение мэра города.
 Этот нелепый, слишком поздно отмененный запрет на участие в параде для «Своих», пусть и замаскированный подобным запретом для всех остальных, наводил на мысли о «Каспарятах», касьяновцах и прочих самоназначенных оппонентах вертикали.
 «Но зачем?! Зачем это Лущенко?! – размышлял Джунгаров. – Мятеж? Ерунда! Дешевый предвыборный пиар? Возможно. Но до выборов-то еще как до Берлина в 42-м! Зачем Лущенко так дебильно подставляться?!» Джунгаров ничего не понимал.




 Туча


 Знаменцев ходил мрачнее тучи.
 – Пал Палыч, вас посадят, – первой сообразила внимательная и вдумчивая Марина.
 – А если это удар против Лущенко? – возразил Знаменцев.
 – Это нелепая случайность, – не согласилась Марина, – я все просмотрела. Заговором против мэра здесь и не пахнет, да и позиции его, согласитесь, прочнее некуда.
 – Он совершил политическую ошибку, – не согласился Знаменцев.
 – Он ее тут же исправил, – парировала Марина, – а главное, за ним – Сабурова, а она умная женщина – знает, как с кем разговаривать.
 Знаменцев нахмурился:
 – Но Лущенко допустил хлебный кризис.
 – А Алена его устранила. И потом, все же понимают, что за всей этой историей с хлебом стоит Козин.
 – Ну-у… с Козиным поступили несправедливо, – напомнил Знаменцев.
 Марина покачала головой:
 – Козин – бандит, мелкая сволочь. Или крупная – разницы нет. Козин не нужен никому. А Алена Игоревна – серьезный, реальный бизнесмен. Или бизнесвумен. Можете называть как угодно.
 Знаменцев задумался.
 – А если это выпад против Алены?
 Марина замерла.
 – Возможно. Но кто тогда – Фрид? Но он вроде человек другого полета, ему эта дешевая потасовка с педерастами не нужна. Вот если бы Алена влезла на его территорию…
 Знаменцев развел руками. Всяких «если бы» оставалось чересчур много, а он пока не мог разобраться в простейшем: например, куда исчез Пол-Ален.
 Розыск по всем отделениям милиции не дал ровно никаких результатов – В. И. Сабуров не числился ни в одном. Ясно, что Алена наседала на мужа, а тот, в свою очередь, пригрозил руководству ГУВД. И сделал он это весьма неприятным для Знаменцева образом – через министра.
 «А ведь Марина, кажется, права…» Министр был поставлен в известность, что городские силы правопорядка не справились со своей основной задачей. В результате Знаменцев, ответственный за проведение Дня независимости, получил предупреждение о возможном увольнении. И вовсе не потому, что увидел генерала Доронина в столь неприглядном виде, а за вполне конкретный прокол.
 «Вот только прокол этот – не мой, а мэрский…» Похоже, Лущенко, скорее всего по согласованию с Дорониным, и впрямь пытался подложить Знаменцева под карающий меч Фемиды вместо себя.




 Брат


 Артем почесал затылок. Вид у брата самой могущественной предпринимательницы был плачевный. Хлюпая разбитым носом и кося здоровым глазом, он смотрел на милиционеров и адвоката так затравленно и виновато, словно только что познал самые сомнительные радости однополой любви. Правая, неестественно вывернутая ладонью наружу рука висела плетью. Очевидно, при задержании крутили руки. Плюс ко всему, он подошел, хромая на обе ноги, а в спутанных редких волосах виднелись какие-то веточки, спички и даже окурок. Ну, и запах был еще тот…
 «Н-да. Вот тебе, Васенька, и день гомосека. Видела бы тебя сестрица!» – подумал Артем и, быстро подмигнув Пол-Алену, сделал серьезнейшее выражение лица.
 – Здравствуйте, господин Пол-Ален.
 Но тот лишь хлюпнул кровавыми соплями.
 – Вы хотите сделать какие-либо заявления? – сурово поинтересовался Павлов и сам подсказал ему ответ, чуть мотнув головой.
 Милиционеры в ожидании ответа заметно напряглись.
 – Нет. Не буду.
 – Тогда больше вопросов не имеем, – деловито констатировал адвокат и повернулся к милиционерам: – А у вас есть какие-либо претензии к моему клиенту?
 Милиционеры задумались, тут же вполголоса перекинулись парой слов, а Павлов отошел в угол, набрал телефон помощника Вани и попросил без лишних расспросов подъехать к отделению милиции. Ваня, на счастье, был в городе.
 – Ну, что? – повернулся Артем и уперся взглядом в переносицу старшего милиционера. Иногда этот прием неплохо срабатывал.
 – Да в принципе нет, – за всех ответил дежурный, – если вы без претензий, то и мы можем по-человечески. Были там какие-то команды. Типа, сверху. Но никто так за весь день и не перезвонил, а время задержания все равно истекает. Забирайте его с богом.
 – Хорошо. Присаживайтесь господин Ален. И еще, капитан, двоих других я тоже забираю. Речь идет о Яне Йоп Схерте и Маурисе Клемма.
 Дежурный удивился, но Павлов говорил уверенно, без запинки, а затем развернул какую-то бумажку, и взгляд дежурного к ней буквально прилип.
 – Да забирайте, – пробубнил он, – подпишите протокол и забирайте.
 Павлов укоризненно покачал головой:
 – Господа! Мы не можем подписать протокол без консулов Норвегии и Франции. Сами понимаете, что своей инициативой будем провоцировать международный скандал. Неужели вы хотите, чтобы эти почтенные граждане подали жалобы в Совет Европы? А в жалобах они укажут ваши фамилии и должности, которых вполне можно и лишиться к моменту рассмотрения этих заявлений. Давайте расстанемся с миром. Господам нужно помыться, переодеться, а вы нарушаете их санитарно-гигиенические права.
 Милиционеры переглянулись, и капитан подошел к Павлову ближе:
 – Ладно. Забирайте их всех и уезжайте. От греха подальше.
 Через две минуты помощник на джипе повез двух норвежцев в отель, а адвокат Павлов с Пол-Аленом на пассажирском месте выехали к Алене Игоревне Сабуровой.




 Сестра


 Алена работала как заведенная, и главным в сфере ее интересов был столь не вовремя оставшийся в ГУВД за старшего Знаменцев.
 – Пал Палыч, есть что нового? – каждый час названивала она ему. – Почему? Я знаю, что не успеваете. Сама том же положении. Но брат у меня один, и пропал он благодаря вам. Пусть не вам лично. Мне что – самой ваших сержантов обзванивать? Вот это другое дело. До связи.
 – Толик, ты не забыл о бумагах на удочерение? Да! Прямо с понедельника! Я знаю, что ты завален. Слушай меня, Толик, если мой… если этот ребенок останется в этой тюрьме хотя бы одни лишние сутки, я сама, лично, с тебя скальп сниму! До связи.
 – Игорь, а ты не думаешь, что это Роберт? – наконец-то сумела она пробиться на телефон мужа. – Ты лично подписал? И как ты мог не заметить на печатях гей-символа? Не знаешь? Я вижу, что ты устаешь… Ладно, целую.
 А потом кто-то пробился и на ее телефон.
 – Алена Игоревна?
 – Да. Кто говорит?
 – Добрый день! Павлов беспокоит.
 Алена удивленно вскинула брови. Она полагала, что решила с норвежцами все вопросы.
 – И снова здравствуйте, Артемий Андреич. Вы не слишком вовремя…
 – Я догадываюсь, – не дал ей возможности сослаться на занятость адвокат. – Но, думаю, вам есть смысл меня выслушать.
 Алена поморщилась: «Неужели он отыскал для своих клиентов какую-то лазейку?»
 – Мы вроде все решили! И что вы хотите мне сказать?
 – Дело в том, что ваш брат, которого задержали сегодня утром, находится со мной рядом.
 Алена опешила:
 – Рядом с вами?!!
 – Могу передать трубку…
 – Вы где?! Выезжайте ко мне прямо сейчас! Это возможно? На месте поговорим.
 – Да, мы уже в пути.




 Брат-2


 Алена Игоревна вызывала у Павлова странные и самые противоречивые чувства. При ее абсолютной недосягаемости, Алена была близка и понятна, и, если честно, ему было бы намного приятнее помогать ей, чем выступать на стороне ее оппонентов. В Сабуровой привлекало и восхищало все: ее манера говорить, ясные и выразительные слова, четкие уверенные движения, стать и взгляд – каждая часть образа этой, несомненно, выдающейся женщины.
 Жизнь впервые свела их три года назад – при не самых удачных обстоятельствах и не в самый лучший для знакомства момент. Хотя… кто знает, что есть удачно или неудачно под этим солнцем?
 Артем бросил короткий взгляд на хлюпающего носом Васю. Мало того, что побитый и морально раздавленный В.И. Сабуров при оформлении задержания назвался Пол-Аленом, так дежурный еще и записал его как Полалина. Дальше – больше! Вместо того, чтобы тут же связаться с сестрой и назваться настоящим именем и фамилией, Вася только хлюпал в отделении расквашенным носом и бубнил, что им это даром не пройдет, хотя нормальных – кого только в своей жизни не «вязавших» – милиционеров этим испугать было попросту невозможно.
 «Что ж, нет худа без добра», – усмехнулся Артем и, поддерживая постанывающего Пол-Алена под целый, невывернутый при задержании локоток, завел его в офис Сабуровой. И, конечно же, первое, чему он стал свидетелем, был град пощечин.
 – Скотина! – вымещала на братце свои переживания Алена. – Ты обо мне подумал? О жене подумал? Чего тебя туда понесло?!
 Павлов крякнул и отметил, что все присутствующие моментально выскочили из кабинета. Быть свидетелями ярости Алены Игоревны было чуть менее опасно, чем стать очевидцем мига ее слабости.
 – Роберт сказал… – всхлипывая и прикрываясь уцелевшей рукой, принялся оправдываться Пол-Ален.
 – Сериканов? – опешила Алена, вспомнила о Павлове, бросила в его сторону извиняющийся и благодарный взгляд и вдруг всхлипнула и прижала Васю к себе. – Как ты? Больно?…
 Алена гладила брата по грязным свалявшимся волосам, с ужасом и оторопью осматривала полученные в схватке с гомофобами боевые ранения и в конце концов поцеловала в запекшийся кровоподтек на щеке.
 – Давай-ка отдыхай, братишка. Сейчас приедет врач. Осмотрит тебя. Даст таблеточку. И поезжай, отдыхай. Я с ними со всеми разберусь.




 Роберт


 К вечеру Лущенко определился.
 – Да, – прямо по телефону признал он правоту Алены, – Роберта надо снимать.
 – Чем скорее, тем лучше, – взволнованно проговорила жена, – я тебе говорю, он в этом деле как-то замешан!
 Улик против первого заместителя, прямо скажем, не было никаких. Более того, Роберт всегда делал все, что бы ни сказал ему Лущенко, точно и юридически грамотно. Однако картинка в целом складывалась против Сериканова. Два раза подряд оказавшись по уши в «политике», Лущенко мысленно оглядел огромное городское хозяйство и с досадой признал, что на деле контролирует всех, кроме Сериканова. Да, назначенные лично Игорем Петровичем администраторы порой противились его решениям, а то и поднимали мелкие мятежи, но вот «генеральную линию» держали. И лишь доставшийся в наследство от трех предыдущих мэров и очень даже покладистый Роберт каждый раз умудрялся чуть-чуть, но искривить ее.
 «Или выпрямить?» Лущенко давно знал, что жизнь, как она есть, не укладывается в прокрустово ложе закона целиком – как не текут по линейке реки и не растут в шахматном порядке леса. Именно в этом разгадка оглушительных провалов чрезмерно «прямых» управленцев, не умеющих ни прочесть между строк, ни договориться, ни грамотно обойти устав. Правда, здесь была тонкость: если придерживаться устава можно было с помощью одного-единственного способа, то обойти – десятками. И вот это самое поле тайных обходных тропинок до сих пор контролировал зам по правовым вопросам Сериканов. А никак не Лущенко.
 «А ведь Козин только поэтому пока еще и барахтается…» – внезапно осенило мэра.
 – Что ж, Роберт, – устало пробормотал Игорь Петрович, – печально, однако в мою команду ты так и не вошел. Придется прощаться.




 Батюшка


 Его высокопреосвященство митрополит Гермоген столь позднего визита не ждал, но вид у супругов был такой измученный, что он сразу простер объятия.
 – Алена свет Игоревна! Игорь Петрович! Вы вместе! – Владыка перекрестился. – Слава богу, что дожил я до сего прекрасного дня!
 Гости виновато замялись.
 – Милая вы моя, что ж мы стоим у дверей?! И вы, Игорь Петрович! Проходите, проходите в дом.
 Трижды поцеловав каждого, он стал слегка подталкивать их внутрь дома и сразу рассадил вокруг чайного столика, на котором уже дымился самовар и стояло простое, но вкусное угощение: варенье четырех сортов, мед в сотах, пастилки, зефир, баранки и пряники.
 – Простите, святой отец, что мы к вам без гостинцев, – через силу улыбнулась Алена, – это все он виноват: «Я по делам, по делам!» – Она так похоже передразнила Игоря Петровича, что оба – и владыка, и мэр – вполголоса рассмеялись, и, видя это, Сабурова приободрилась.
 – Но весь ужас, владыка, знаете в чем?
 – Не смею даже предположить, дорогая вы моя Алена Игоревна! – с удовольствием подыграл ей владыка.
 – Это просто тягчайшее преступление с его стороны!
 Гермоген поразился: только что, казалось, совершенно обессиленная, Алена уже играла – легко, непринужденно, забавно и талантливо! Семижильная женщина!
 – В чем же обвиняется сей достойный муж?
 – О-о, – многозначительно протянула Алена, – я обвиняю своего названного мужа, Игоря Петровича Лущенко, во многом…
 Мужчины замерли.
 – В недостаточном внимании к жене! В тайном поедании сладостей и вкусностей! В то время, как трудолюбивая и преданная жена его посажена – им же – на принудительную диету и раздельное питание.
 Лущенко рассмеялся, а Гермоген покачал головой:
 – Поедание сладостей и снеди не есть преступление, коли совершается в доме слуги Божьего, по его же благословению, с должным смирением и разумностью.
 – И он выкрутится? – с деланым возмущением толкнула мужа локотком в бок Алена.
 – А вот за невнимание к столь славной дщери мой подзащитный заслуживает наказания, – призвал к вниманию владыка, – но по причине начала выходных и праздника подлежит амнистии, кою я и провозглашаю! Аминь!
 – Помилован! – Игорь Петрович не удержался и чмокнул жену в затылок, за что получил увесистый тычок локтем в грудь. Алена, не глядя, отмахнулась от нетерпеливого мужа и зарделась от смущения:
 – Ох и балуете вы его, святой отец! – Алена улыбнулась и хитро посмотрела на любимого, который потирал ушибленную грудь и растерянно переводил взгляд с владыки на жену.
 – Ну что ж, коли и балую иногда? В том грех небольшой! И я каюсь! Но по мне, лучше баловать достойного, благодарить за труды благоугодные. Скромный человек ваш Игорь Петрович. Скромный! За то и люблю его, ценю и всячески благодарю. Дай бог вам здоровья, многая и благая лета! – Митрополит поднялся и вдруг густым шаляпинским басом запел: – Мно-о-о-о-ога-а-айяа-а ле-е-е-та-а-а! М-мно-о-ога-а-айя-а-а ле-е-е-е-ета-а! М-мно-о-о-о-о-о-о-о-о-о-ога-а-а-а-а-а-а-ая ле-е-е-е-е-е-е-е-эээ-э-эта-а-а-а!
 Алена и Игорь замерли, зачарованные пением и необыкновенным голосом отца Гермогена. Хотелось аплодировать, но владыка лишь перекрестил протянутые руки и жестом усадил всех за стол.
 Так, перешучиваясь, они принялись пить чай, и постепенно лица супругов стали умиротворенными.
 – Ну, и какие у вас планы? – нашел удобный случай подтолкнуть разговор Гермоген. – Скажем, на ближайшие дни.
 Игорь и Алена переглянулись.
 – Послезавтра нам в Италию предстоит ехать, в Бари, – за обоих ответил мэр.
 Владыка удивленно подмял брови:
 – Воистину, все в руках Господних. А с какой целью едете?
 На этот раз ответила Алена:
 – Официальная делегация, владыка. Я – от Совета бизнесменов, Игорь – по линии Кремля.
 Гермоген потрясенно покачал окладистой бородой.
 – А в чем дело, владыка? – заинтересовалась Алена.
 – Дети мои, – всплеснул руками Гермоген, – хочу просить вас об одолжении.
 Гости переглянулись.
 – Есть у меня брат родной, священник, отец Серафим. Так у него младшая доченька – Поля, Полинка. Ей только исполнилось шестнадцать. Девочка необыкновенная, светлая, чистая, нежная, умненькая.
 Бездетные – так уж вышло – супруги на глазах погрустнели.
 – Вот я ей, значит, как дядька, сделал подарок. Как раз поездку в город Бари! И как раз на послезавтра! Воистину, пути Господни неисповедимы!
 Игорь и Алена опешили.
 – Она мечтала отцу нашему, святителю Николаю Мирликийскому, поклониться.
 – Ой, как здорово… – в один голос подхватили гости.
 Впрочем, Гермоген уже видел: Алена задумалась.
 – Поехать с ней некому, а одну отпускать боязно. Вот и прошу я вас, мои любезные Игорь и Алена, не соблаговолили бы вы взять мою племянницу под опеку? Буду вам премного благодарен.
 Супруги переглянулись и, не сговариваясь, кивнули. Владыка улыбнулся: Алена должна была вспомнить, о чем обычно просят в городе Бари особо почитаемого на Руси святого Николая Чудотворца, Архиепископа Мирликийского. Конечно же, о детях. О даровании счастья материнства и отцовства.
 – Я лично знаю несколько историй, когда святой помогал – самым чудесным образом!
 Алена замотала головой:
 – Простите, владыка, что прерываю. Я очень ценю вашу тактичную подсказку, но меня сейчас мучает другое.
 Гермоген опешил. Обычно он в намерениях людей не ошибался.
 Алена сглотнула и опустила глаза:
 – Девочку мы хотим из детдома взять… – Она помедлила. – И если честно, я очень боюсь.
 «Ай да Алена!» – оценил открытость и отвагу этой женщины Гермоген.
 – А удастся или не удастся мне забеременеть благодаря помощи святителя…
 Гермоген замахал руками:
 – А теперь вы извините меня, что прерываю.
 Алена покорно вздохнула, и Гермоген понял, что расскажет ей недавнюю историю, свидетелем и даже участником которой он был сам.
 Это была история чудесного спасения девятерых китайских рабочих во время урагана. Люди оказались в эпицентре настоящего торнадо, сметавшего на своем пути и машины, и дома. Рабочие-китайцы попробовали призвать к помощи великого Мао, но ураган лишь усиливался. Тогда один из них вдруг вспомнил, что русским помогает их бог и какой-то «Николай». Так они вдевятером и молились «русскому богу Николаю», пока стихия вовсе не смирилась. Ну, а после чудесного спасения все девять молодых людей явились к владыке и попросили их крестить.
 – Вот я их и вопрошаю: «Дети мои, какие имена возьмете?» – улыбнулся Гермоген. – А старший выходит и говорит: мы все решили зваться Николаем!
 – Вот это да! – не удержавшись, хохотнул мэр, и Алена тут же ущипнула его за бок.
 Гермоген поспешил на выручку Игорю Петровичу:
 – И я, признаться, так сказал. Не вслух, конечно. А вслух объяснил, что вовсе не против. Раз люди искренне считают себя спасенными, благодарят святителя Николая Чудотворца, то пусть и носят его славное имя.
 Алена с Игорем молчали.
 – Так вот и приняли мы девять новых христианских душ, – подытожил Гермоген, – дай бог здравия и всякого благополучия новопросвященным рабам Божьим: Николаю, Николаю, Николаю, Николаю, Николаю, Николаю, Николаю, Николаю и Николаю.
 Супруги невольно улыбнулись.
 – А все это рассказано к тому, – не принял этой улыбки Гермоген, – что у Бога всякого добра много. Кто, кроме Господа, знает, сколько детей может быть даровано вашей семье? Один? Два? Девять? Приняв сироту, вы, в глазах Господа, не закрываете для себя ни одной двери, а, может быть, открываете их все.




 Рапорт


 Знаменцев сухо кивнул рыженькой Юленьке, прошел к Доронину и, доложив о прибытии по форме, выложил перед генералом две увесистые папки: подробный рапорт об инциденте на празднике Дня независимости и бумаги по предстоящей операции «Чистые руки». Мгновение подумал и, дабы не осложнять генералу выбор, достал и выложил один тоненький листок – рапорт о переводе.
 Доронин с каменным лицом взял тоненький листок, прочитал, потянулся за ручкой, но на полпути передумал и отложил в сторону – неподписанным.
 – У тебя все?
 – Все, – кивнул Знаменцев.
 И только когда он вышел, Доронин открыл папку с многостраничным рапортом о Дне независимости, быстро ее перелистал и понял, что его добровольный осведомитель Брагин прав и «разбора полетов» не избежать.
 – Ой, полетят чьи-то головы…
 Собственно, он уже думал, что в этой ситуации лучше всего «слить» Знаменцева, но лишь теперь картина предстоящих высочайших разборок лежала перед генералом как на ладони. Так что нерешенным оставался лишь один процедурный вопрос: подписать рапорт Знаменцева «до» или «после».
 «Его все равно пришлось бы убирать…» – подумал генерал.
 Да, Знаменцев был отличным работником, настоящим профи, но вот этот чрезмерный профессионализм и делал его каким-то неудобным. У генерала даже было такое чувство, что Пал Палыч так и оставался единственным, кого он все еще не контролировал – до сих пор. Доронин вздохнул, прокашлялся и поднял трубку телефона засекреченной связи ЗАС.
 – Алексей Трофимович, здравствуйте! Генерал Доронин на проводе. Да-да, я тоже очень рад слышать! Как семья, супруга? Ну, и хорошо. А я вам по делу звоню. Да, это срочно. Нужна ваша помощь. Да, хорошо. Готов встретиться прямо сейчас. Мне до вас минуты три. Да, договорились, буду!
 Генерал повесил трубку, поправил галстук, пригладил волосы и с усилием провел двумя указательными пальцами по своим роскошным пышным бровям.
 Быстро и уверенно встал и, на ходу застегивая китель и прижимая локтем к боку кожаную потертую папку, вышел из кабинета. Через три минуты, как и обещал невидимому собеседнику, он стоял перед массивной дубовой дверью с бронзовой табличкой: «Начальник Второго Главного Управления Федеральной Службы Безопасности генерал-полковник ГРАЧ А.Т.». Доронина ждали. Вежливый майор проводил в кабинет, а через двадцать секунд из задней комнаты отдыха вышел и хозяин кабинета.
 – Ну, так что у тебя стряслось, Георгии? Выкладывай.
 – Алексей Трофимович, – заволновался Доронин, – вы наверняка знаете, что по приказу министра мы проводим завершающий этап операции «Чистые руки».
 При упоминании этого названия генерал-полковник Грач поморщился, но продолжал внимательно слушать.
 – Так вот: нам удалось собрать доказательства, дающие нам основания подозревать некоторых высокопоставленных сотрудников нашего ведомства в преступной деятельности, связях с организованной преступностью, коррупции и совершении других тяжких и особо тяжких…
 – Так, – перебил его Грач, – а если конкретнее, чего ты от меня хочешь? Ведь операцию проводит твое министерство, а не наша служба.
 Доронин прокашлялся.
 – Я хочу максимальной объективности при проведении расследования. А здесь речь идет о моем первом заместителе.
 – Заместителе? – удивился Грач.
 – Да, – сухо подтвердил Доронин, – это человек, который имеет весомый авторитет среди оперативного состава управления и может оказать влияние на ход операции.
 Грач поморщился и ожесточенно потер виски.
 – Подожди… ты кого имеешь в виду? Неужели Знаменцева?
 Доронин со скорбным видом кивнул.
 – Вот бы не подумал никогда, – хмыкнул Грач. – Вроде у нас и компромата на него никогда не было. Хотя… – он кисло улыбнулся и поморщился, – после того, как генерала Ганинова осудили на двадцать лет, я уже ничему не удивляюсь. Ну, ладно, выкладывай подробности. Если убедишь, поддержим.
 Совещание продлилось около пятнадцати минут, и к его концу за столом в кабинете Грача сидели, помимо хозяина и Доронина, два заместителя, командир группы спецназа и начальник отдела оперативно-технических мероприятий. Грач, ставя в известность о планируемой акции прокуратуру, разговаривал с Джунгаровым. Еще через пятнадцать минут из ворот Второго управления стали выезжать один за другим огромные черные внедорожники с густо затемненными окнами. Операция «Чистые руки» переросла в межведомственную силовую акцию «Закат».




 «Закат»


 Лучшим местом в ресторане «Эль Мар» считался столик возле огромного аквариума с омарами и крабами, а мягкий диванчик дополнял комфорт. За этим аквариумом и расположились шестеро мужчин; один приставленный к торцу стола стул оставался свободным.
 Ресторан был полон, как это обычно бывает вечерами, когда солидные люди собираются поужинать и неспешно подвести итоги прошедшего дня. Гости за столом у аквариума вполголоса вели деловой разговор и практически ничем не отличались от остальных посетителей, но пытливый наблюдатель мог без труда отметить их странный вид и движения.
 У троих топорщились пиджаки в районе левой подмышки, а у одного на пояснице под пиджаком угадывался какой то прямоугольный предмет. Ну а главное, под столом стояли два чемоданчика, и во время разговора они постепенно перекочевывали с одной половины стола на другую.
 Видимо о чем-то договорившись, мужчины заказали бутылку красного вина «Петрюс» 1989 года, тут же без помощи официанта разлили напиток и выпили. В этот момент за стол на свободный стул присел седьмой товарищ. Он что-то спокойно, но очень настойчиво стал втолковывать молчаливо сидящим товарищам, которые в ответ не кивали, не отвечали, а лишь пристально смотрели то на него, то на сидящих за соседними столиками гостей. Наконец все дружно встали и двинулись к выходу. При этом никто не позаботился о чемоданчиках, и официант, не успевший рассчитать гостей, подхватил забытые вещички и бросился к выходу.
 Компания в этот момент уже выходила на улицу, где их ждали вышедшие навстречу из трех черных иномарок и очень похожие на них мужчины в черных и серых костюмах. Внешне все выглядело солидно и пристойно – ну, за исключением официанта, бегущего с чемоданчиками и счетом за ужин. И лишь когда почти все уселись в машины, улица вдруг наполнилась движением и гулом. Выезды заблокировали огромные черные джипы с зеркальными окнами, а со всех сторон к иномаркам побежали люди в черных масках и с оружием наперевес. Суровый голос, усиленный мегафоном, сотряс улицу:
 – Внимание! Проводится спецоперация по захвату особо опасных преступников! Всем оставаться на местах! Не двигаться! Оружие медленно опустить перед собой на землю! Поднять руки! Любое лишнее движение расценивается как вооруженное сопротивление! Открываю огонь на поражение без предупреждения!
 Люди в черных комбинезонах и масках по двое подбегали к уже севшим в автомобили мужчинам, вытаскивали их, заковывали в наручники руки и ноги и тут же перегружали в подъезжающие и мгновенно отъезжающие после загрузки джипы. Остальные цепью расположились вдоль улицы и ресторана, создав живой коридор. Через пять минут все было кончено – «погрузили» даже официанта. И только на тротуаре остался одиноко лежать так никем и не оплаченный счет.
 Милицейская операция «Чистые руки» с треском провалилась.
 Межведомственная операция «Закат» была с блеском завершена.




 Разнос


 Планерку в понедельник Лущенко начал с разносов – пусть и вполголоса, и в первую очередь досталось тем, кто все еще не понял, что половина городских бед ведет начало от Петра Владиленовича Козина. Понятно, что с планерки Игорь Петрович вернулся разозленным, но – работа есть работа – ему предстояло еще разгрести последствия испорченного Дня независимости России. Да, формально это было дело прокуратуры, но в таком деле оставаться не в курсе событий – себе дороже.
 – Роберт, – позвонил он Сериканову, – что там по инциденту? Знаменцев тебе основные бумаги отправил? Ну, копии заявлений о побоях, экспертное заключение…
 – А Знаменцева уже взяли, – жизнерадостно отрапортовал Сериканов. – Как только Доронин из Сочи вернулся, так и взяли…
 – Как – взяли? – не понял мэр. – Куда? Он же нам еще отчет должен…
 – Если не ошибаюсь, во внутреннюю тюрьму ФСБ, – щегольнул осведомленностью Роберт, – оборотнем Пал Палыч оказался, хоть и в полковничьих погонах.
 Лущенко вытаращил глаза:
 – Первый зам начальника ГУВД – и оборотень? Не крутовато они взяли?
 – Нормально… – отмахнулся Роберт, – иначе городу от претензий по избиению педерастов не отвертеться.
 – Но… – начал мэр и замер.
 Сериканов был прав. Однако, по той же серикановской логике, следующей жертвой должен стать кто-то из мэрии.
 – Кстати, Роберт Шандорович, а ты никогда не подумывал о смене работы?




 Лишние


 Петр Владиленович узнал о предстоящей атаке на свои торговые точки в числе первых; ему позвонили как из налоговой, так и из остальных снаряженных на «зачистку» служб. И даже всемогущий Брагин теперь осторожничал и от каких-либо обещаний о поддержке уклонялся.
 – Подожди, Петя, мне сейчас не до тебя, – вот, собственно, и все, что он отважился сказать.
 Козин понимал, что не он один в подобном положении. Почти в каждой области страны обязательно была своя «Сабурова» или свой «Сабуров», пользующиеся безоговорочной поддержкой власти – всегда за счет остальных. Прочно севшие на главные финансовые «трубы», именно они диктовали цены, а главное, формировали новые рынки. Именно они спонсировали не внесенные в бюджет, а значит, выведенные из-под критики оппонентов «нужные» политические проекты. И, конечно же, именно рядом с ними, на перегретых финансовых «трубах», словно бомжи в мороз или грачи на проводах, рядками сидели их невидимые, но влиятельные акционеры – с самого верха.
 – Ну, я вам устрою… – бормотал Козин. – Думаете, загнали меня в угол? А на-ка, выкуси, Игорь Петрович!
 Никто, кроме Сериканова, не знал, во что это обошлось Петру Владиленовичу, но и он, и его старший сын Андрей были-таки включены в состав отправляющейся в Италию официальной делегации. И Козин хорошо представлял, каково будет изумление Алены Игоревны, когда он не просто вынесет сор из избы, а еще и посыплет этим сором головы высоких VIР-делегатов. А поздним вечером, за восемь с половиной часов до вылета, ему позвонил представитель оргкомитета.
 – Будьте любезны господина Козина!
 – Я слушаю.
 – Петр Владиленович?
 – Да, да. Слушаю! С кем я говорю?
 – Я занимаюсь вопросами организации визита официальной делегации в Италию.
 Петр Владиленович насторожился:
 – Понятно.
 – Есть небольшие накладки, Петр Владиленович.
 Козин почувствовал неприятную дрожь в области живота.
 – А в чем дело?… Я спрашиваю вас, в чем дело?
 – Вы не волнуйтесь, Петр Владиленович! Дело в том, что вылет отменяется. Есть проблемы с самолетом. Часть делегации вылетит другим рейсом, а часть позже.
 «Ага!» – понял Козин.
 – Ну, и в какой части я?
 – Сейчас я гляну…
 Послышался шелест страниц, но Петр Владиленович уже знал и что происходит, и что его фамилии в основном списке не найдут.
 – Так. Вот. Козины Петр Владиленович и Андрей Петрович. Да, все здесь указаны.
 – Что именно указано? – холодно поинтересовался Козин.
 – А указано, уважаемый господни Козин, – вдруг необычно твердо и спокойно заговорил собеседник, – что вы и ваш родственник в состав основной делегации не вошли. Впрочем, вы можете частным порядком вылететь в Италию…
 – Стоп, – оборвал его Козин, – позвольте спросить, а чем же это мы так не вошли и не вышли?
 – Простите?
 – И как быть с визами? – вспомнил этот нюанс Петр Владиленович. – Нам сказали, что виза общая на всю делегацию. Как нам теперь быть? Можем воспользоваться?
 – К сожалению, нет. Групповая виза на вас в данном случае не распространяется. Для пересечения границы в частном порядке вам потребуется оформление соответствующих документов в консульстве республики Италии.
 Это был полный и бесповоротный «отлуп».
 – И что же вы предлагаете как организатор? – процедил Козин.
 – Как организатор, я предлагаю вам поддержку и консультацию…
 Петр Владиленович покачал головой. Он прекрасно видел почерк твердой руки заклятой конкурентки Сабуровой.
 – Ну-у… жена мэра Лущенко, разумеется, в первый состав вошла…
 На другом конце телефонного провода поперхнулись.
 – Всего доброго, господин Козин. Если нужна помощь – звоните. Всего наилучшего!
 Пошли гудки, и Петр Владиленович, уже поднявший трубку, чтобы грохнуть ею об стол, замер и, не попадая в кнопки, набрал Сериканова.
 – Роберт! Это что за… фокусы?! Почему я не в делегации? Я тебе за что платил?!
 – Вы на что это намекаете, Петр Владиленович? – ледяным тоном поинтересовался Сериканов. Козин опешил:
 – Так это…
 – Или вы хотите сказать, что дали мне, первому заместителю главы администрации города, взятку? Я вас правильно понял? Ну? Что же вы молчите?
 Козин выронил трубку и осел в кресло. Он прекрасно понимал, насколько жуткий сигнал только что получил от держащего нос по ветру Сериканова. Это было начало конца.




 Вина


 Кoe-какие документы по «битве отечественных гомофобов с импортными гомофилами» легли на стол Чиркова еще воскресным вечером, так что свое мнение об инциденте он составил уже к понедельнику. Но когда утром во вторник, уже после отлета делегации в Бари, Станислав Георгиевич узнал, что ему пытается дозвониться Сериканов, он заинтересовался:
 – А ну-ка, Татьяна, соедини.
 И, конечно же, Роберт Шандорович был сама лояльность, сам патриотизм и сама забота о благе общества.
 – Значит, во всех бедах города виноват этот «оборотень в погонах»? – иронично уточнил Чирков. – Я правильно вас понял?
 Сериканов шумно, так, что это услышал даже Чирков, сглотнул:
 – Мэрия… не отрицает своей доли вины… Станислав Георгиевич. Ни в хлебном кризисе, ни в инциденте на Дне неза…
 – Мэрия – в вашем лице? – поднял брови Чирков.
 Испуг Роберта Шандоровича был так силен, что передался даже по проводам. По крайней мере, Чирков его почувствовал. И тогда он удовлетворенно улыбнулся и просто положил трубку.




 Однокашники


 Исторический факультет МГУ выковал немало замечательных характеров, и многие его выпускники добились весьма серьезных высот в политике, бизнесе и общественном служении. Именно там в одной группе коротали учебные часы Алена и Слава. Молодой человек жил в общаге и страдал комплексом лимитчика, девушка проживала на Тверской в роскошной сталинской шестиэтажке. Папино генеральское прошлое и мамино кремлевское настоящее обеспечивали Алене беззаботное существование. Ну а как выкручивался Слава, знает только он. Наверное, поэтому они не были даже друзьями – так… однокашники.
 Однако прошло время – врожденный талант, усердие и, как следствие, стремительная административно-президентская карьера Славы сделали-таки свое дело. Теперь даже Алена Сабурова нет-нет да и называла Станислава Чирков своим «университетским другом». Верные люди доносили Славе ее слова, и он лишь сдержанно улыбался. Годы в Кремле научили его многому.
 Впрочем, и Алену минувшие годы кое-чему научили. Умная, энергичная молодая дама быстро привыкла не строить иллюзий и находить друзей, так что, когда они встретились – впервые за много лет, перед Чирковым сидел готовый партнер. Или оппонент. Здесь уж как повернуть.
 – Слушай, Алена, а как там твой муж в Думе? – поинтересовался Чирков, когда все сплетни об однокурсниках были обсуждены, а взаимные предпочтения – выверены.
 – Ой, Славка, да какая Дума, – по-девичьи надула красивые губки миллионерша, – он все время в своем округе. То газ им ведет, то канализацию. Жену совсем забросил.
 Чирков понимающе кивнул и решился:
 – А как насчет служебного роста? Например, в том же округе? Там как раз вакансия намечается.
 Глаза Алены полыхнули. Опытная бизнес-леди давно знала, как помогает поддержка власти, а потому, по сведениям Чиркова, активнее всего вкладывала свои миллионы именно в округе мужа. И уж конечно, она знала, что за должность такая там вот-вот освободится.
 – Славочка, – подалась вперед Алена, – а ведь такие предложения не делаются с бухты-барахты бывшей однокашнице.
 – Почему с бухты-барахты? – сделал каменное лицо Чирков. – Просто вижу, Игорь у тебя мужик деловой, хваткий.
 Алена прищурилась, но он хорошо видел за ресницами этот знакомый ему стальной блеск.
 – Я знаю, Слава, что Игорь деловой и хваткий. И что дальше? Ты-то чего хочешь взамен? А, мой кремлевский друг?
 Чирков невольно съежился. Такой она была всегда, поэтому даже профессора и преподаватели предпочитали с Аленой не спорить.
 – А мне ничего не нужно, – уклончиво сказал он, – я за страну радею.
 – За страну? – иронично изогнула бровь Алена. – Ты – и за страну?
 Чирков не выдержал напряжения и принялся ковырять ложечкой кофейную гущу.
 – Мой новый шеф ищет союзников для великих дел, – не поднимая глаз, объяснил он, – вот я и помогаю. Сама знаешь, один в поле не воин…
 Алена расслабленно откинулась на спинку стула:
 – Ну, наконец-то, Славик. Разродился. А то я думала, так и будешь врать…
 Чирков – тоже с облегчением – вздохнул:
 – У нас все честно, Алена. Ты помогаешь Игорю, Игорь – мне, я – шефу, шеф – стране. Ну, а страна… соответственно тебе, своей опоре.
 На следующий день уже готовый к посадке мэр, плача от счастья, подписал все нужные бумаги и, не теряя времени, растворился на просторах Вселенной, а страна – в лице Станислава Чиркова – выдала Алене первый кредит доверия.




 Заказчик


 Если честно, к такому повороту событий Рашид Абдуллаевич Джунгаров не был готов совершенно.
 – Я говорил с Чирковым, – зашел к нему Сериканов, – в Кремле считают, что распять одного Знаменцева недостаточно.
 – Подождите! Не так быстро. – тряхнул головой Джунгаров. – Что именно он сказал о деле Знаменцева?
 Первый зам пожал плечами:
 – Он поинтересовался, верно ли он понял, что во всех бедах города будут обвинять этого «оборотня в погонах». О-очень язвительно поинтересовался.
 Внутри у прокурора дрогнуло.
 – А кого же тогда обвинять?
 – Не меня – точно, – с явным удовольствием произнес Роберт Шандорович. – Неприятно это признавать, и Станислав Георгиевич не признал за мной права отвечать от имени мэрии.
 Челюсть у Джунгарова поехала вниз.
 – Тогда Лущенко?!!
 – Понимайте как знаете, – пожал плечами первый зам, – а я, уж простите, за что купил, за то и продаю.
 Сериканов повернулся, чтобы уйти, и прокурор вскочил:
 – Постой, Роберт!
 – Да?
 – Что он сказал точно?
 Сериканов сосредоточился и, зло пародируя Чиркова, сделал прохладное выражение лица и поднял брови:
 – Мэрия – в вашем лице!
 Джунгаров глотнул:
 – И это он сказал по поводу…
 – …по поводу того, кого придется принародно четвертовать, – завершил фразу Сериканов.
 Джунгаров похолодел:
 – Ладно… спасибо, Роберт. Ты меня убил.




 Жилье


 Едва Роберт вышел, Рашид Абдуллаевич осел в кресло и обхватил голову руками. Ему было страшно. Хотя, конечно же, Лущенко заслуживал наказания, и Джунгаров знал это лучше других. Лущенко не просто нарушал все мыслимые приличия – он делал это демонстративно!
 Так, едва дочь Рашида Абдуллаевича вышла замуж, двухсот метров жилья – пусть и в центре города – стало остро не хватать. Понятно, что Джунгаров подал заявление в созданную мэром городскую комиссию. Естественно, он обращался не лично, и письма подписывала его – к тому времени уже беременная – дочь. И, само собой, к заявлениям прикладывались справки, выписки, подтверждения, рекомендации – все честь по чести… Но комиссия – наверное, впервые за всю историю города – отказала.
 – Я не пойму, Роберт Шандорович! – орал в трубку старший советник юстиции. – Я что, прошу чего-то невозможного?!
 Сериканов промямлил что-то невнятное.
 – Или до меня никто не расширялся?!
 Зам по правовым вопросам промолчал. Он увеличивал свои «метры» неоднократно, в последний раз буквально за пару недель до прихода нового мэра.
 – У меня семья вдвое больше стала! – уже с отчаянием закричал Рашид Абдуллаевич. – Это хоть они понимают?!
 – Новая метла по-новому метет… – вот, в общем-то, и все, что мог сказать Роберт.
 Разумеется, Джунгаров подозревал, что Сериканов помочь в состоянии, но дело было даже не в этом. Сама ситуация, когда старший советник юстиции, один из лучших судебных прокуроров России просит о чем-то, и кого?! – обычную городскую комиссию, – была невыносимо унизительной.
 «И если бы пострадал только я!» – с горечью думал Джунгаров. Лущенко насолил всем! Даже председатель горсуда Егорина, вовсе не за манию величия прозванная Екатериной Великой, получала от Лущенко отказ за отказом – на том несмешном основании, что выделение квартир судам и судьям производится исключительно из федерального бюджета!
 «Такой вопрос не может решаться на местном, региональном или муниципальном уровне, – дал прохладную отписку мэр, – а подобное выделение жилья прямо запрещено законом и конституцией». Да, за этой формулировкой виднелся Роберт, но ведь отказывал-то Лущенко!
 «А ведь можно и посадить…» – взволнованно зашагал по кабинету прокурор.
 За Лущенко, как и за всяким управленцем, числилась масса грехов, в том числе и однозначно «смертных» – от запрета шествия «Своих» до отъема земельного участка у прокуратуры.
 – Надо ж, придумал! – возмущенно пыхнул Джунгаров. – Нашел у кого отнять!
 «Позвонить Егориной? Нет! Не стоит… Опять скажет: не взваливайте на меня свои функции… а кому? А никому не надо звонить! – внезапно озарило прокурора. – Кому звонить, если сам Кремль «сигнал» подал?»
 Не так давно получивший звание «лучший судебный прокурор страны», Джунгаров уже чувствовал, что может превратить «дело Лущенко» в свой личный триумф.
 – Что ж, – энергично потер он ладони, – пора будить оперов!




 Заявление


 Переговорив с Джунгаровым, подполковник Брагин задумался.
 Во-первых, он как-то не верил, что Лущенко сумеют завалить. В отличие от Знаменцева, за мэром стояла Алена, а за Аленой – понятно кто.
 «Не-ет, лично я подставляться не стану…» – сразу решил Брагин и позвонил Козину.
 – Петя, нам бы встретиться.
 Козин пробурчал что-то в ответ. Он явно был не в духе.
 – Для тебя есть возможность поквитаться, – объяснил Брагин.
 – Реально? – мгновенно оживился Петр Владиленович.
 – Реальней некуда. Наш общий знакомый всех уже достал, даже Джунгарова, а Рашид Абдуллаевич – очень конкретный человек. Кому как не тебе знать.
 Козин, которого не без советов Лущенко таскали в прокуратуру едва ли не по три-четыре раза в год, возбужденно рыкнул. Однако, едва они встретились и Брагин изложил свою схему, черный от переживаний Петр Владиленович покачал головой:
 – Хрень все это. Выкрутится. Лущенко надо реально валить.
 – И как? – иронично поднял бровь Брагии.
 – Я же говорю – реально! – скрипнул зубами Козин и, изображая взрыв, вскинул руки: – Бу-ух! И кишки наружу.
 Брагин рассмеялся:
 – Тебе что, западло заяву накатать?
 – Западло, – кивнул Козин. – Ты бы лучше мне адресок взрывника хорошего подкинул.
 Брагин вздохнул. Петр Владиленович многого не понимал.
 – Ты, Петя, видел, как Свирин работает?
 – А что?
 – Ну, укажу я тебе специалиста. Ну, установит он заряд на мэрскую машину. Все как полагается: с маскировкой, с электронным управлением… и Свирин эту чужеродную электронику при первой плановой проверке обнаружит!
 И тогда Козин рассмеялся:
 – Ты меня совсем за лоха держишь? А это ты видел?
 Петр Владиленович сунул руку в карман и вытащил пульт автосигнализации – самый обычный.
 – А где смеяться? – иронично поднял бровь Брагин. – Или ты думаешь, я пульта никогда не видел?
 – Там внутри – точная копия с программы пульта господина мэра.
 Брагин открыл рот.
 – Откуда? Откуда это у тебя? – И тут же понял, что ответа не получит.
 – Ну, что? – испытующе посмотрел на собеседника Козин.
 – Ладно, – после недолгой заминки вздохнул Брагин, – но… в обмен на заяву. Ну, и говорить с человеком будешь сам. Мое дело – сторона.
 Петр Владиленович усмехнулся:
 – Вот это – другой разговор.
 И ровно в этот момент Брагин вдруг подумал, что на самом деле ему на руку оба варианта возможных событий. Случись Лущенко взлететь на воздух, и кресло под Дорониным зашатается, а в отсутствие Знаменцева следующим кандидатом в генеральское кресло был он – Брагин. Ну, а случись Лущенко сесть, все вообще будет замечательно, ибо кресел будет… как рыбы в море.




 Специалист


 Насколько серьезен был Брагин, Петр Владиленович осознал, когда спустя два часа ему позвонили.
 – Господин Козин?
 – Да, – недовольно отозвался Петр Владиленович, – а вы кто?
 – Мне сказали, вы ищете специалиста, – обронил незнакомец. – Я – специалист.
 Козин тряхнул головой:
 – Какой специалист? Я никого не искал…
 – Извините, видимо, я ошибся номером…
 – Подождите! – вскинулся Петр Владиленович. – Вы что – серьезно? Так быстро?!
 Незнакомец хмыкнул:
 – Мне сказали, надо срочно.
 Петр Владиленович сглотнул:
 – Где мы можем встретиться?
 – Нигде.
 – А как же… деньги? Задаток там…
 – Никакого задатка. Вы оставляете деньги и пульт, я исполняю. В удобный лично мне момент. Без вариантов.
 – А какие гарантии?
 – Абсолютные. Разве вас подводили?
 Козин задумался. Брагин был порою крайне неудобен, однако, в отличие от того же Роберта, заказ выполнял качественно и в срок.
 «А если Лущенко все-таки посадят?»
 – Ну, что? – напомнил о себе специалист.
 – Подождите, я думаю.
 «А если не посадят? Опять все сначала?»
 – Хорошо.




 Гости


 Их обветренные лица выглядели скорбно: настолько угрюмые и усталые, что вполне готовы были позировать для картины «Бурлаки на Волге». Встречая таких людей на улице, мы либо сочувственно вздыхаем, либо, что бывает гораздо чаще, презрительно ворчим и, обходя стороной, клеймим их расхожей фразой «Понаехали тут!». Эти обветренные усатые дядьки нанимаются на самые тяжелые работы, готовы грузить, таскать, убирать, ремонтировать, копать – в общем, на все готовы. Но этим ранним утром они вовсе не собирались ничего копать или ремонтировать. Они еще с позднего вечера тайно забрались в закрытую стоянку и вот уже пять часов лежали под машиной и о чем-то вполголоса переругивались.
 – Мыкола, ты ще робишь? Це ж нэ справедливо!
 – Че, че?! Усе справедливо. Кто был бригадиром?
 – Ну?!
 – Не ну, а я був! Я був бригадиром! А ты був простой забойщик!
 – И шо?!
 – Шо, шо?! Я – начальник. Мне и доля больше.
 – Ни-и-и-и! А хто скрав тою цебулю? А? Хто, я табе спрашиваю?
 – Ну и шо?
 – Шо-шо?! Я! Я скрав!
 – Ну, ты! Ты! А я начальник! Голова!
 – А я хто? Задница? Ты сам задница!
 – Ерш твою двадцать! Ти ты не хочешь грошей?
 – Как это не хочу?! Хочу! Ишо как хочу!
 – А ежели хочешь, то молчи и помогай! На, цепляй этот шнур и батарейку давай сюды!
 – Та я уже уставил батарейки и причепив той шнур. Чо ж табе ишо надо?
 – Да ничего! Ставь сюды и иди отсель.
 – А гроши?! Гони давай, а то знова мэне пидманешь!
 – Да не гоношись ты! Получишь свою монету.
 – Ни-и-и-и! Давай счас!
 – От же упырь! На! На, подавись!
 – Э-э-э, так не пойдет! Ты шо ж мэни дав?! Двести долларив? Гроши гони ишо!
 – От же жидоба! Щоб ты подавился теми грошами!
 – Ты не лайся як пес. Я тоби не холоп, я такий же, як ты, чуловек!
 – Чуловек, чуловек! Поганый ты, Петро, чуловек, вот шо я тебе кажу. Усе?
 – Усе! А зараз утекаем, Мыкола!
 Они выползли из-под машины и ползком добрались до дальнего угла стоянки, где в вентиляционном окне была снята решетка и отверстие прикрыто тряпицей. Проскользнув наружу, они молча побежали прочь от паркинга.




 Шанс


 Если честно, опытный подрывник и штатный осведомитель нескольких спецслужб по кличке Безрукий менее всего желал ввязываться в это дело, ибо сомнительным оно было со всех сторон. Сомнительной была фигура заказанного: персоны такого масштаба всегда проходили по особым спискам и держались под особым контролем. Сомнительной была и фигура заказчика: Козин выглядел в этой истории «полезным дураком», провокатором, призванным отыграть свою роль и отправиться в пожизненное заключение.
 Сомнительной была и роль Брагина. Безрукий прекрасно осознавал, что первым делом подполковник должен был поставить в известность о заказе ФСБ, однако органы молчали, и это могло означать, например, что убрать Игоря Петровича по каким-то причинам разрешено.
 «И что затем станет со мной?» Ответа не было.
 Однако сумма заказа – 250 000 американских долларов – была абсолютно реальной, а в условиях всеобщего молчания шанс, что Безрукому разрешено эти деньги заработать, был тоже реальным. И после двух часов напряженного размышления кем только не битый Безрукий решил заказ принять, но собственной головы не подставлять.
 В следующие сутки он шаг за шагом сделал все, что был должен: взял с Козина деньги, передал рапорт о заказе, приобрел по чужому паспорту свежую SIM-карту, подобрал на скупке старый мобильный телефон и, за полчаса избавившись от корпуса, клавиатуры и дисплея, изготовил простейший дистанционный взрыватель. Стоило заказчику набрать нужный телефонный номер, и SIM-карта просыпалась, а телефонный аккумулятор выбрасывал искру, вполне достаточной для подрыва заряда температуры.
 Тогда и настала очередь этих хохлов.
 – Хозяин хочет получить за свою машину страховку, – объяснил им Безрукий, – и дает на все две штуки баксов: одну штуку я даю вам сразу, а вторую – когда взрывчатку поставите, точно там, где я сказал.
 – А это не покушение? – засомневались гастарбайтеры. – Убийства точно не будет?
 Безрукий с усмешкой продемонстрировал пульт для отключения сигнализации.
 – Мне его лично хозяин дал.
 А спустя пять часов ожидания, когда хохлы поставили взрывчатку на лишенную защиты машину и выбрались-таки из паркинга, мокрый от напряжения Безрукий понял, что с него хватит. Четверти миллиона хватало и на новые документы, и на то, чтобы прожить остаток дней на берегу теплого южного моря.




 Хранитель тел


 Начальник службы безопасности мэра Лущенко Иван Иванович Свирин служил своему шефу верой и правдой – так, как и привык это делать. На дальней пограничной заставе, в дозорах и караулах, в военном училище, на боевых дежурствах – везде Свирина помнили в первую очередь как человека долга. Потом была Ангола, Сирия, Афганистан, Буркина-Фасо, Сомали – собственно, память о Свирине хранили почти все актуальные в то время горячие точки.
 В последние годы он помогал формировать бригады, отправляющиеся в другие горячие точки – уже на карте современной России, и пройти курс спецподготовки у Свирина считалось чем-то вроде посвящения или даже своеобразного предбоевого крещения. Его учеников было видно и в бою, и в мирной ситуации – все аккуратные, расчетливые и необыкновенно терпеливые.
 Единственным неудачным проектом своего спецкурса Свирин считал нового начальника – мэра Игоря Петровича Лущенко. Более нетерпеливого, неусидчивого, негибкого политика и руководителя он, пожалуй, не встречал в своей жизни. Сам Свирин совершенно спокойно избавился бы от такого ученика или стажера, но вот проблема: Лущенко не был ни тем, ни другим, он был шефом. Нет, выбор у Свирина был: работать на Родину, на «контору» или на себя, но, поскольку он выбрал последнее, приходилось мириться.
 Не складывались у Свирина и отношения с Аленой. Супруга мэра подозревала начальника службы безопасности в главном грехе всякого бизнеса – желании подзаработать. Поэтому любое предложение Свирина рассматривалось прежде всего как попытка «освоить» новые средства и «заработать» на их семье.
 Ну а наивнее всего смотрелись ее попытки уличить Свирина в ошибках, коих попросту не было, или – что еще смешнее – вынести собственное экспертное заключение о степени опасности или безопасности.
 Поэтому, когда на его звонок мэру отозвалась Алена Игоревна, Свирин в первую очередь попытался выйти-таки на шефа.
 – Я хотел бы переговорить с Игорем Петровичем.
 – Он занят. Что у тебя?
 Свирин сосредоточился и мысленно послал ей пожелание всех благ. Он слышал в трубке и шуршание душа, и то, как его шеф во все горло поет легкомысленный куплет из оперетты: «Без женщин жить нельзя на свете, нет…»
 – Алена Игоревна, мне срочно нужен шеф.
 – Говори, я передам.
 Свирин поморщился. Алена, конечно, передаст, но вот как…
 – Я не рекомендую вам возвращаться домой в эту пятницу.
 – Ты очумел? У нас билеты на руках, да и виза групповая… Говори, что стряслось, не морочь голову!
 – Во-первых, у чекистов появилась информация о готовящемся покушении. Правда, она не подтвердилась.
 – Уже хорошо, – вздохнула Алена Игоревна. – Дальше что?
 – А во-вторых, Джунгаров запросил у Сериканова ряд подписанных Игорем Петровичем документов.
 – Ну и что?
 Свирин вздохнул:
 – Хорошо. Я скажу по-другому: Сериканов передал бумаги мэрии двум операм – Гулько и Пятакову.
 – Мне эти фамилии ни о чем не говорят, – отрезала Алена.
 – А мне говорят…
 Свирин пожалел, что сказал это, сразу же. Алена – там, в Италии, тут же вспыхнула и явно изготовилась поставить его на место.
 – Простите, Алена Игоревна, – тут же извинился он, – но этих оперов, как правило, используют для грязной работы.
 – А при чем здесь мой муж?
 Алена определенно не могла провести никаких параллелей между двумя обычными операми и мэром крупного города. Если бы Свирин знал только одно это, он бы тоже тревожился меньше. Но тревожных симптомов становилось все больше! Одна беда: разложить их все перед Аленой вот так, на расстоянии, было нереально.
 – Доверьтесь моей интуиции, Алена Игоревна, – попросил Свирин, – задержитесь в Италии до понедельника. Я уверен, что вы сможете это устроить. А я уже в пятницу буду многое знать.
 – Хорошо, я ска…
 – Иди ко мне, моя любез-зная! – призывно пропел где-то рядом с трубкой голос Лущенко, Алена счастливо взвизгнула, и связь оборвалась.
 Более Свирину дозвониться до супругов не удалось.




 Постановление


 Заявление в прокуратуру от некоего гражданина, всерьез полагающего, что мэр Лущенко нарушил закон, доставили вечером в среду. Джунгаров прочитал, поморщился и тут же вынес постановление, а едва он созвонился с Егориной, появился Брагин.
 – Ну, что скажете, Рашид Абдуллаевич?
 Джунгаров сокрушенно покачал головой:
 – Что, ничего серьезнее не нашлось?
 – Не беспокойтесь, я все сделаю, – усмехнулся Брагин, – вы, главное, дело возбудите.
 – Уже, – выложил на стол подписанное постановление прокурор, – вот, проверишь заявление и доложишь.
 Брагин сунул постановление в папочку, но уходить не спешил.
 – Что еще? – насторожился прокурор.
 – Свирин икру мечет, – пожал плечами Брагин, – как бы не помешал…
 – А я-то здесь при чем?
 Брагин снова усмехнулся:
 – Телефончик бы перекрыть. Не надо, чтобы Свирин звонил.
 Джунгаров нахмурился:
 – Распечатки телефонных переговоров Лущенко уже у тебя? Вот и хватит.
 – Этого мало, – покачал головой Брагин. – Я вообще не понимаю, почему вы с чекистами контакт не наладите. Знаменцев же у них сидит?
 – Ну, и что? – поджал губы Джунгаров и тут же замахал руками: – Даже не думай! Знаменцев – оборотень! А что у меня на Лущенко есть? Сомнительная истории с арендой заштатного магазина? Даже Козин пока в стороне.
 Брагин улыбнулся:
 – Козин принципиальное согласие на сотрудничество уже дал. Главное, чтобы судью нормального назначили.
 Джунгаров пожал плечами:
 – Егорина сказала, Колтунов будет.
 Брагин на мгновение ушел в себя.
 – Что ж, Колтунов – значит, Колтунов.




 Конфискант


 Дмитрий Владимирович Колтунов пропорол колесо на бог весть откуда взявшейся арматуре за два квартала от дома. Вышел, матюгнулся и полез в багажник. Старенький, пригнанный тестем из Германии семь лет назад «Фольксваген» давно уже требовал не ремонта, он умолял об утилизации.
 Колтунов достал запаску, затем – перепачканный маслом домкрат, а когда он вытащил и рукавицы, едущий мимо «Мерседес» резко затормозил.
 – Бог в помощь, Дмитрий Владимирович!
 Колтунов дернулся и обернулся. Это был Брагин.
 – Тьфу на тебя! Что мне бог? Сам не будь плох!
 Начальник городского отдела по борьбе с оргпреступностью хохотнул и выбрался из машины.
 – Здравствуйте, – протянул он руку.
 – Извините, – виновато улыбнулся Колтунов, – руки маслом испачкал, не могу пожать.
 Брагин усмехнулся.
 – Ничего, ничего, будет время отмыться…
 «На что он намекает? На то, что я арест Знаменцева разрешил?»
 – Вы на что намекаете?
 Брагин рассмеялся и замотал головой:
 – Упаси бог меня на что-то намекать! А Знаменцев свое заслуженно получил.
 – Еще не получил, – сварливо возразил судья и подсунул под днище машины домкрат.
 – Ну, так получит, – равнодушно махнул рукой Брагин, присел рядом и присвистнул: – Ого! На что это вы налетели?
 – Арматура, – мрачно отозвался Колтунов и принялся качать ручку домкрата. – Спасибо нашему мэру за дороги…
 Брагин покачал головой, поднялся и оглядел судейский «Фольксваген»:
 – А почему вы машину не смените?
 – С каких шишей? – прокряхтел уже вращающий ключ Колтунов.
 Брагин распрямился, уперся руками в поясницу и раскатисто захохотал:
 – А вы думаете, я свою красавицу за взятки купил?!
 «А за что же еще?» – мрачно подумал Колтунов и с усилием стащил колесо.
 – Не смешите, Дмитрий Владимирович, – отмахнулся Брагин, – сейчас таких дураков нет. Все проще.
 Колтунов заинтересовался:
 – И насколько проще?
 Брагин пожал плечами:
 – Ну, вот прямо сейчас, например, наши смежники партию конфиската реализуют. Симпатичные такие джипчики. Может, заскочите? Кое-что еще осталось.
 – И почем? – заинтересовался Колтунов. Брагин презрительно махнул рукой:
 – Копейки. Даже судейский бюджет выдержит.
 Колтунов заволновался:
 – И что, правда можно, чтоб не дорого и солидно?
 Внезапно открывшаяся возможность решить вопрос с транспортом совершенно выбила его из равновесия.
 – Какие разговоры? – по-свойски отмахнулся Брагин. – Если не нам, не служакам, то кому же? Вон, коллега подтвердит…
 Он мотнул головой в сторону стоящего рядом с ним молчаливого худого господина в хорошем сером костюме, и господин холодно улыбнулся.
 «Где-то я его видел… – отметил Колтунов. – Уж не в городском ли управлении службы безопасности?»
 – И… когда можно подъехать?
 Колтунов и сам чувствовал, что засуетился совершенно неприлично, но остановиться уже не мог. Брагин улыбнулся:
 – Да хоть завтра. Или погодите, давайте я кому надо скажу, а с утра вам позвонят и все подскажут, – он двинулся к своей машине, – утром ждите звоночек. Ну, удачи! Руки, извините, не протягиваю… ужинать собрались.
 Брагин захохотал, и «Мерседес» рванул с места и скрылся за поворотом.
 «Ну, и хрен с тобой, – подумал Колтунов, – лишь бы ты слово сдержал!»




 Отбой


 Брагин рванул с места, и господин в хорошем сером костюме развернулся к нему вполоборота:
 – Повторите мне все еще раз и поподробнее…
 – Я не могу подробнее, – покачал головой Брагин, – я вам все сказал. Козин хотел заказать мэра Лущенко, я его вывел на нашего общего осведомителя Безрукого и на всякий случай продублировал и сообщил вам. Остальное – не мое дело.
 Господин хмыкнул:
 – Ну, Безрукий пропал, машина у Лущенко чистая – мы со Свириным каждый миллиметр обыскали. Козин будет молчать, хоть режь его, хоть закапывай, а значит, и ваших слов подтвердить некому. Кстати, а откуда у Козина этот пульт?
 – Я не знаю, – покачал головой Брагин, – об этом я его первым делом спросил. Я же предоставил вам аудиозапись разговора!
 – Фрагмент записи, – поправил Брагина собеседник.
 – Это очень подробный и внятный фрагмент, – не согласился Брагин. – А главное, что вы в меня так вцепились? Что взрывчатки на машине Лущенко не оказалось и заказ не состоится, так это даже хорошо. А что Безрукий с деньгами свалил… так это вы сами недоглядели.
 Господин в сером костюме молчал, и Брагин знал, почему. Звездочка за раскрытую попытку покушения на крупного государственного деятеля срывалась… потому что завтра Лущенко посадят, и он мгновенно станет никому не интересен. Но тут уж Брагин помочь ему ничем не мог.




 Мишень


 В пятницу утром на стол Джунгарова легли два главных документа: протокол допроса гражданки Каштановой, как-то однажды изгнанной мэрией из арендуемого помещения, и… протокол допроса господина Козина. И допрошенный оперативником Пятаковым бизнесмен совершенно внятно заявил, что конкурсы строительных подрядов Лущенко проводил вопреки правилам, что и нанесло г-ну Козину уже подсчитанный главным экономистом компании ущерб.
 – Ну, наконец-то… – с облегчением вздохнул Джунгаров.
 Участие в иске столь крупной фигуры, как Петр Владиленович, само собой отводило от прокурора всякое внимание. Теперь главной мишенью, повернись что не так, становился опальный бизнесмен.




 Посадка


 Самолет приземлился точно по графику, легко и мягко. Так и должно было заканчиваться путешествие влюбленной семейной пары по святым местам.
 Алена и Игорь, обнявшись, сидели, ожидая полной остановки машины, и не расцепили объятий, даже когда подошла старшая стюардесса – высокая стройная блондинка.
 – Игорь Петрович, Алена Игоревна, с прибытием вас! – приветливо улыбнулась бортпроводница. – Через пять-семь минут можно будет выходить. Не желаете напитки? Чай, кофе, вода, сок, шампанское?
 Супруги переглянулись и мягко покачали головами – им и так было хорошо.
 Стюардесса понимающе улыбнулась и обратилась к Лущенко:
 – Игорь Петрович, можно вас на минутку? Командир просил уточнить кое-что.
 Алена с неудовольствием посмотрела на стюардессу. Не то чтобы та была слишком красива, но какое-то смутное сомнение вдруг потревожило Сабурову. Лущенко встал, положил руку жены на подлокотник и ободряюще кивнул:
 – Я быстро… две минуты, и вернусь.
 Помощник капитана открыл дверь, впустил мэра, и широкая бронированная дверь мягко захлопнулась. Седой, с угловатым лицом героя вестерна командир экипажа повернулся к Лущенко, и тот протянул руку. Мэр часто пользовался услугами именно этого чартера, а потому знал командира борта в лицо.
 – Игорь Петрович, присядьте, – не принял рукопожатия немолодой летчик.
 Мэр нахмурился:
 – В чем дело, командир?
 – Не волнуйтесь. С земли мне дано указание… только поймите правильно…
 Он смотрел в глаза мэра строго и печально.
 – Ну же, говорите! – разозлился Лущенко.
 – Мне дано указание задержать вас, Игорь Петрович.
 Лущенко опешил:
 – Как? Мы же уже приземлились. Точно по расписанию…
 – Вы не поняли, – поморщился летчик. – Игорь Петрович, я обязан вас задержать по указанию прокуратуры. И передать им из рук в руки. Вы не можете покинуть это помещение.
 Самолет встал на стоянку, и двигатели мягко и плавно умолкли. Снаружи слышался механический шум подъехавшего трапа, а мужчины так и смотрели друг на друга – молча и неотрывно.
 Наконец мэр тряхнул головой и машинально обернулся к двери кабины. Она, разумеется, была закрыта на кодовый замок.
 «Почему?! На каком основании?! За что?! А главное, кто?» Там, за дверью, послышались мужские голоса, а затем в кабину забарабанили чьи-то нетерпеливые руки. Помощник посмотрел в глазок и кивнул командиру. Тот ответил таким же кивком. Дверь щелкнула и открылась.
 Лущенко напрягся. Четверо плотных мужчин с мрачными, неприветливыми лицами, одетые в серые костюмы и черные кожаные куртки, топорщащиеся на животах и под мышками, ввалились в кабину и тут же до отказа заполнили собой все свободное пространство.
 – Игорь Петрович Лущенко? – сухо и даже как-то механически поинтересовался ближний, видимо старший, опер.
 – Да, это я.
 Лущенко внимательно смотрел на бойца, но почему-то в голову лезли совсем не нужные в такой момент мысли, например каким тоном этот молодой мужчина говорит с детьми, женой или родителями.
 «Ну… я ему не родитель…» Скорее всего, опер надевал эту «маску терминатора» только на работе. В свободное же время он вполне мог собирать марки или спичечные коробки.
 Или даже играть на мандолине.
 Лущенко представил себе опера, согнувшимся над мандолиной – с высунутым от старания языком – и насмешливо фыркнул.
 – Ребята, давайте без ажиотажа! А? Всем хватит мэрского тела. Я сейчас спокойно выйду, и мы поедем куда скажете. Пару слов жене скажу и…
 – Не положено! – отрезал старший, секунду подумал и жестко добавил: – Скажите спасибо, что наручники не надеваем.
 – И правда, спасибо! – с язвительным видом покачал головой мэр. – Что ж, тогда вперед! Ну же! Проход освобождайте!
 Он взял руководство задержанием на себя почти машинально, даже не задумываясь, и опера – так же машинально – подчинились этому командному тону, мешая друг другу, развернулись и повалили к трапу.




 Наблюдатель


 Свирин приехал в аэропорт за полтора часа до приземления борта. Тщательно проверяя и перепроверяя каждую потенциально опасную деталь, осмотрел территорию, расставил своих людей, а едва самолет коснулся полосы, все изменилось.
 – Первый, я Овод-2, – тревожно прозвенел в наушнике телефона голос, – у выхода гости.
 Свирин резко развернулся и замер. За высокими стеклянными дверями аэропорта с визгом тормозили автомашины – одна за другой, с огромным черным внедорожником во главе.
 «Так, номера забрызганы…» – прикусил губу Свирин.
 Его самые худшие предчувствия уже сбывались.
 – Удерживать. Я иду.
 Однако, когда он подбежал к дверям, незваные гости уже прорвались внутрь, и одного – из областной прокуратуры – он знал.
 – Что, удостоверение показать? – нагло улыбнулся в лицо начальнику безопасности опер.
 – Очень обяжете, – не теряя из виду бугрящееся под куртками оружие, проронил Свирин.
 Оперативник сунул ему в лицо удостоверение, затем – ордер, терпеливо дождался, когда Иван Иванович изучит подписи и печати, но все попытки потянуть время пресек сразу.
 – Не надо, Свирин. Не мешайте правосудию. Хуже будет.
 И начальник службы безопасности отступил.
 Нет, Иван Иванович не боялся, и если бы мэру удалось покинуть самолет, эти опера, несмотря на численное преимущество, были бы вынуждены глотать тягучую от обиды и пустой злости слюну. Однако Овод-6 сообщил, что мэр не вышел, и это означало одно: Лущенко уже арестован и заперт в кабине.
 – Первый! Первый! Я Овод-3. Что с гостями-то делать, Иваныч?!
 – Пропускай… – двинулся вслед за операми к летному полю Свирин.
 Он знал все, что сейчас произойдет. Черный джип с забрызганными грязью номерами подгонят к самому трапу, возможно, выпустят пассажиров, но Лущенко не выведут из кабины до тех пор, пока есть малейшая возможность его отбить.
 – Не ходи за нами, Свирин, – обернувшись на ходу, бросил ему старший опер. – Не надо показывать шефу, какой ты преданный… ему уже не до тебя.
 Иван Иванович окинул взглядом пустой трап:
 – Овод-3, что с пассажирами?
 – Они их держат! Что делать, Иваныч?!
 Свирин еще раз мысленно перебрал варианты спасения шефа. Он мог потянуть время, так, чтобы опера были вынуждены сначала вывести остальных пассажиров. Но это ничего не решало.
 – Овод-3, пропусти гостей. Пусть Хозяина выводят.
 Пойди что не так, у него будет хотя бы полторы сотни смотрящих сквозь иллюминаторы свидетелей.




 Налет


 Алена рванулась меж кресел, едва услышала голос мужа, но на ее пути тут же выросли двое оперативников.
 – Игорь! Игорь! – закричала она. – Что происходит?! Это что за налет?! А ну пропустите меня!
 Она заколотила кулаками по кожаным курткам, но замершие в проходе оперативники лишь подобрались еще больше.
 – Вы понимаете, что делаете?! – завелась Алена. – Мы прибыли с официального визита президента! Мы члены его делегации! Вы на кого поднимаете руку?!
 Сзади к Алене подбежала перепуганная Полинка – племянница владыки Гермогена, пассажиры возбужденно завертели головой, а едва заметный за широкими спинами оперов Лущенко остановился. Он лучше остальных знал, что Алену необходимо успокоить… иначе наговорит столько, что потом не разгрести.
 – Алена! – громко позвал он. – Успокойся. Они все понимают. Не горячись! Бери Полинку и поезжай домой или к владыке. Свирин ждет вас в машине внизу.
 Игорь Петрович махнул рукой в сторону трапа, и опера тут же подхватили его под руки, а в следующий миг он исчез из виду. Перекрывшие проход оперативники в штатском окинули любопытными взглядами самую богатую женщину страны, отступили и быстро двинулись к выходу. Алена, ломая каблуки, побежала вслед, но успела увидеть только финал произошедших событий: черный огромный внедорожник с замазанными грязью номерами поглотил ее мужа, взревел, выдал столб сизого дыма из-под взвизгнувших колес и в сопровождении двух спецмашин, под тоскливое завывание сирен помчался прочь.




 Защитник


 Свирин кусал губы от собственного бессилия. Оперативники уже выводили накрытого чьей-то курткой от посторонних глаз мэра.
 – Первый! Первый! Я Овод-3! Что делать?! – звенел голос в наушнике.
 – Овод-3, я – Первый, продолжать наблюдение.
 – Уведут ведь, Иваныч!
 Свирин скрипнул зубами:
 – Прекратить лишние разговоры, слушать меня и смотреть! Наблюдать! Мы не можем действовать. Руки связаны. Наблюдать. Овод-2, ответь!
 – Я Овод-2, прием.
 – Овод-2, сопровождай до дверей. Овод-1 – сразу садись на хвост. Сообщай, куда везут. Докладывай поминутно.
 – Есть, Первый.
 – Внимание, Оводы! Всем внимание! Черный джип. Номера замазаны. Хозяин внутри. Вести наблюдение. Без команды ни во что не встревать!
 Свирин вытащил второй телефон и быстро нашел номер адвоката Кротова.
 – Алло, Анатолий? Свирин звонит. Анатолий, есть необходимость вашего участия. Да-да, это Свирин, начальник СБ Лущенко. Мэра Лущенко. Ну да, конечно, конечно. Перезвоню через минуту.
 – Первый, Первый, я Овод-3. Ну, что сказал этот деятель? Приедет?
 – Овод-3, прекратить переговоры в эфире! – гаркнул Свирин, секунду помолчал и все-таки добавил: – Просил перезвонить. Крутит чего-то…
 – Понял вас, Первый. Работаю по конвою. Едут в направлении центра. Прошли Кольцевую. Меня пытаются отсечь. Передаю вахту Оводу-2. Овод-2, принимай. Ухожу.
 – Овод-3, я Овод-2. Понял тебя. Принял вахту. Проходим. Второе кольцо.
 Свирин дождался, когда секундная стрелка обозначит, что минута прошла, и снова набрал телефон Кротова.
 – Алло, алло!
 Да что такое?!
 – Иваныч, как там адвокат? Ответил?
 – Не пойму. Сбрасывает…
 – Понятно…
 – Я Овод-2, транспорт зашел в ворота прокуратуры. Похоже, выгружаются. Веду наблюдение. Остаюсь на месте.
 – Понял тебя, Овод-2. Оставайся.
 Свирин снова набрал телефон Кротова, и снова он и замершие вместе с ним сотрудники услышали тоновый набор. Но на этот раз в трубке прозвучал равнодушный механический голос: «Вызываемый абонент включил режим запрета входящих звонков. Попробуйте позвонить позднее».
 Свирин шумно выдохнул, а напряженно замершие сотрудники разочарованно захмыкали. Если адвокат не отвечает на звонок после обращения потенциального клиента, ясно, что он либо чрезвычайно занят, либо стремится дистанцироваться как можно скорее и как можно дальше от «неприятного дела».
 – Иваныч? Ну что?
 – А ничего! Слинял! Ушел в недоступность!
 – И что теперь?
 – Наблюдать и ждать! Никому не отключать связь! Не курить у ворот. Может, выйдет скоро. Я попробую разузнать, что и как.
 Свирин глубоко вздохнул и набрал номер Алены. Никогда не любившая начальника службы безопасности своего мужа, она уехала из аэропорта демонстративно – на своей машине, со своим шофером и своим охранником.
 – Алена Игоревна? Это Свирин. Игоря Петровича доставили в прокуратуру. Больше пока сведений нет. Нужно бы с адвокатом связаться. Да пробовали уже! Телефон выключил, сволочь!
 Алена Игоревна выдала гневную тираду, и Свирин, признавая свою долю ответственности за происходящее, дисциплинированно кивнул:
 – Есть найти.




 Обвинение


 Прокурорша, откровенно некрасивая женщина неопределенного возраста, одетая в синий мундир и с затянутыми в узел волосами, поджала губы, нацепила очки, и Лущенко подобрался. Именно сейчас это страшное недоразумение и должно было проясниться.
 – Игорь Петрович Лущенко, – нудным скрипучим голосом начала зачитывать она формулу обвинения, – состоящий в должности главы муниципального образования, руководителя администрации города, совершил преступление, предусмотренное статьями 285 часть вторая, 285 часть вторая и статьей 289 часть первая…
 – Вы, наверное, погорячились, – прервал ее мэр. Женщина растерянно посмотрела на него поверх очков:
 – Что вы сказали?
 – Я говорю, – спокойно и медленно продолжил мэр, – что вы, видимо, ошиблись, назвав два раза одну и ту же статью. По-моему, 285-ю часть вторую. Разве можно два: вменять одно и то же? По-моему, нет.
 Покурорша покачала головой.
 – Господин Лущенко, – тщательно, с паузами, так, чтобы мэр все понял, произнесла она, – ваши права я разъяснила перед предъявлением обвинения.
 Игорь Петрович на мгновение ушел в себя. Похоже было, что своим замечанием он нехотя нарушил какую-то часть прокурорского регламента.
 – Вы сказали, что желаете выслушать обвинение без участия адвоката, – напомнила женщина, – хотя это является ограничением вашего права на защиту. Но это скорее самоограничение.
 – А при чем здесь адвокат? – не понял мэр.
 – А при том, что если вам что-то непонятно, давайте вызовем защитника по назначению, и он вам все разъяснит. А мне, извините, нужно закончить следственное действие.
 «Ну и порядочки…» – крякнул мэр.
 – Так что слушайте, – сдвинула брови женщина, – а если будут замечания, дополнения, возражения или жалобы, в конце нашей встречи сможете их высказать. И даже собственноручно записать. Вам понятно?
 Мэр нехотя кивнул, поджал губы и начал смотреть поверх прокурорши, всем своим видом показывая, что способен выслушать любую ересь.
 – …То есть злоупотребил должностными полномочиями, предоставленными ему как лицу, избранному на должность главы муниципального образования – администрации города, а также вопреки запрету, установленному законом о государственной службе, осуществлял предпринимательскую деятельность, оказывая покровительство структурам, руководителем и учредителем которых является его гражданская жена Алена Игоревна Сабурова.
 Лущенко поморщился, а прокурорша положила бумагу на стол, неторопливо сняла очки и впервые посмотрела Игорю Петровичу прямо в глаза.
 «Ух ты!» – невольно поразился он.
 Глаза суровой визави были необыкновенного василькового цвета. И этот форменный и в то же время бесформенный мундир в сочетании с ультрамариновым взором женщины-обвинителя превращался в волшебный водопад небесной голубизны, морской пучины, бархатных знамен французской монархии…
 – Вы… – Она вдруг смутилась под его любопытствующим взором и опустила глаза, снова превратившись в прокурорский сухарь. – Игорь Петрович, понятно ли вам обвинение и признаете ли вы себя виновным?
 – Да какое там еще обвинение?! – Лущенко хлопнул по столу ладонью.
 Прокурорша отшатнулась.
 – Милая моя, вы даже не представляете, в какую игру вас втянули! – подался он вперед. – Не сегодня, так завтра, ну, или, с учетом выходных, в понедельник, меня будут умолять уйти из этого гиблого местечка, а я еще подумаю, какие извинения запросить от вашего карающего ведомства.
 Женщина моргнула, но Лущенко уже вошел в роль разгневанного обличителя.
 – Возможно, вам лично придется заглаживать свою вину! – привстал он. – Вы представить не можете, какой урон понесет город за то время, что я буду валять дурака и отсыпаться у вас на нарах. Это же кошмар!
 Лущенко, словно сам не веря в то, сколь многое от него зависит, всплеснул руками.
 – Завтра же суббота! Меня ждут сразу на восемнадцати объектах городского строительства. Если я не появлюсь, то стройки встанут – госприемка не сможет пройти без моей подписи. А значит, люди не получат квартир!
 Мэр в упор поглядел на женщину. Однако та от первого потрясения уже оправилась, а потому Лущенко не увидел в ее глазах ни понимания, ни уважения, ни даже васильковой глубины. Игорь Петрович вздохнул, картинно махнул рукой и сел, глядя в мутное грязное окно прокурорского кабинета.
 – А-а-а… делайте что хотите. Только жене сообщите, где я…
 – Вашей супруге уже сообщили. Если вы хотите увидеться, то вам будет предоставлена такая возможность.
 – Неужели? – заинтересовался Лущенко. – Что ж, давайте мне свидание прямо сейчас.
 Женщина в синем мундире напряглась:
 – Свидание вы можете получить лишь после того, как подадите ходатайство и оно будет рассмотрено следователем или соответствующим прокурором.
 Мэр картинно застонал:
 – Девушка… простите, госпожа прокурор, вы можете говорить человеческим языком?! Когда я могу увидеть жену? Как написать это проклятое ходатайство? Кто его рассмотрит? И когда мне дадут «добро»?
 – Ну, я же вам, Игорь Петрович, объясняю «по-человечески»: вот бумага и ручка – пишите. Отдадите мне. Я передам руководителю следственной группы. Он его рассмотрит и даст ответ. На рассмотрение ходатайств законодатель предоставил десять дней. Все ясно?
 Лущенко, начавший было писать заявление, с силой бросил на стол карандаш и скомкал бумагу:
 – Десять дней?! Да вы что, издеваетесь?!
 Эта дура даже не представляла, какой чудовищный урон понесет огромное городское хозяйство за десять дней полного безвластия.




 Телефончик


 Козин узнал, что Лущенко арестовали в аэропорту, спустя всего сорок минут и первым делом вытащил свою визитку – яркую, словно тропическая бабочка. Здесь, на обратной стороне, наискосок шел надиктованный Безруким номер заветного телефона. От греха подальше, Петр Владиленович даже пририсовал впереди три цифры – 1, 2, 3, – замаскировал, так сказать, но стоило набрать этот номер, мэр вместе со своей машиной улетал высоко-высоко.
 Однако теперь выходило, что заказ не нужен, а его кровные четверть миллиона долларов как бы можно и сэкономить! Понятно, что он сразу же встретился с Брагиным – все в том же кафе.
 – Слушай, это всерьез? Они действительно будут его сажать?
 – Я же тебя предупреждал, – сухо ответил подполковник. – А ты не верил.
 Козин замялся:
 – Слушай, а по моему делу… отменить никак нельзя?
 Если честно, Петру Владиленовичу было до смерти жаль отданных Безрукому денег.
 – Исключено, – жестко ответил Брагин. – Я тебя сразу предупредил, тут система ниппель.
 Козин смущенно кашлянул.
 – Может быть, я его как-то найду… поговорю.
 Денег было очень жалко.
 – Слушай, Петя, – кисло произнес Брагин, – а почему ты не допускаешь мысли, что Лущенко выйдет? А ты и заказ отменил, и даже деньги забрал.
 Петр Владиленович болезненно вздохнул. Брагин был прав, и прежде чем пытаться отменить заказ, надо было довести до конца посадку. А пока Лущенко не был даже подсудимым.




 Пятница


 Игорь Петрович был в шоке.
 – Я не собираюсь тут у вас застревать ни на какие десять дней!!! – угрожающе привстал он из-за стола. – Вы слышите?! Мне срочно нужно поговорить с женой!
 – Игорь Петрович, во-первых, успокойтесь…
 Мэр решительно покачал головой, и женщина кинула демонстративный взгляд в сторону двери:
 – …иначе я вызову конвой, и на вас наденут наручники.
 Мэр замер и вдруг подумал, что это и впрямь возможно. Что вся эта система настолько тупа и примитивна, что здесь бы запросто надели наручники хоть на Бетховена, хоть на Шопенгауэра, хоть на мэра мегаполиса. Яростно зарычал и нехотя сел.
 – Во-вторых, порядок получения свидания я вам объяснила…
 Мэр поджал губы и закончил фразу вместо нее:
 – …и, в-третьих, с кем я могу еще поговорить о моем положении, кроме вас?!
 Прокурорша устало вздохнула и перешла на все ту же механическую, неэмоциональную скороговорку:
 – Игорь Петрович… сегодня пятница, время уже позднее, мы должны закончить следственное действие до 22:00, так что осталось нам с вами беседовать тридцать пять минут.
 Мэр нетерпеливо играл желваками, но слушал.
 – Я – дежурный прокурор отдела. Начальник отдела, начальник управления и заместитель прокурора, как и сам прокурор, появятся только в понедельник, в 8:00.
 Мэр негромко охнул. Торчать здесь до понедельника в его планы не входило.
 – Так что в ближайшее время вы можете беспрепятственно увидеться только с конвоем, работниками ИВС и соседями по камере. Ах да, еще…
 Она посмотрела на часы, а мэр замер. Свидание с конвоем и сокамерниками никогда не было мечтой мэра.
 – Хотя нет, – покачала она головой, – скорее всего, уже не сможете.
 – Чего я не смогу? – впился взглядом в прокуроршу мэр.
 – Я ведь вам объясняла, что вы имеете право на защиту, и защитник, которого вы выбрали, мог бы успеть к вашему допросу. Если у вас нет защитника, его вам предоставит государство, но это случится только в понедельник утром.
 Прокурорша развела руками, поджала и без того не слишком красивые губки, а мэр на секунду задумался. Он понятия не имел, где сейчас Кротов, а значит, надо использовать те шансы, какие у него есть, – прямо сейчас.
 – В таком случае я заявляю следующее, – сосредоточившись, произнес он. – Прошу записать дословно. Я не признаю себя виновным, обвинение мне не понятно, и я прошу предоставить мне адвоката… – Мэр запнулся, пытаясь представить, где может быть вечно опаздывающий Кротов. – Мой адвокат сможет прибыть не сразу.
 Прокурорша сделала глубокий вдох и, не выдыхая, замерла.
 «По системе йогов, – догадался Лущенко. – Успокаивается».
 Женщина медленно выдохнула и произнесла:
 – Конечно же, вам предоставят адвоката, но я не уверена, что это можно сделать прямо сейчас.
 – Ну, милая вы моя, поищите! – язвительно потребовал мэр. – Наверняка где-то в соседних кабинетах идут… как эти… как вы их называете, следственные дела, то есть мероприятия…
 – Действия, – обиженно поправила Лущенко прокурорша. – Ну, хорошо, я сейчас взгляну.
 Она нажала кнопку вызова, и через три секунды в комнату, громыхая сапогами, влетел здоровенный детина в форме прапорщика.
 – Останьтесь с подследственным, я сейчас вернусь, – резко скомандовала женщина в синем мундире и решительно вышла из кабинета.
 А Лущенко вдруг подумал о побеге. Он никогда ни от кого не бегал: ни во дворе, когда дрались стенка на стенку, ни из соседского сада с полной рубахой ворованных яблок. Всегда стоял до конца, а уходил медленно и спокойно, а тут…
 «По коленям, в пах и – по шее…» – скользнула шальная, соблазнительная мысль, и голова слегка закружилась, а во рту появился привкус металла.
 Прапорщик был здоровенный, но вряд ли он был готов к нападению столь значимого человека.




 Рекордсмен


 Павлов поставил подпись и пожал руку следователю:
 – Владимир Николаевич, спасибо! Я же вам говорил, все кончится прекращением дела. Перспектив – никаких, с первого дня. Только зря полгода человека мучили. Но… нет худа без добра – вот с вами поближе познакомились.
 Адвокат широко улыбнулся, а следователь сокрушенно покачал головой и ответил на рукопожатие:
 – Ну да, конечно, сто восемьдесят три жалобы и двести шесть ходатайств. Это рекорд!
 Павлов рассмеялся:
 – Ошибаетесь, по одному общеизвестному делу я написал в три раза больше.
 Следователь замахал руками:
 – Слава богу, у нас было лишь должностное! Сдаюсь, сдаюсь, Артемий Андреевич. Всего вам наилучшего, постановление вручите вашему клиенту сами, а то он небось половину состояния прожил за границей.
 – Не волнуйтесь за его состояние, Владимир Николаевич, – улыбнулся адвокат. – Вручу обязательно, сегодня же. А вам – приятных выходных! Прощайте! А точнее, до свидания!
 Артем хохотнул, выскочил за дверь… и врезался в женщину в прокурорской форме.
 – Очки! – охнула та.
 Артем на лету подхватил очки и протянул прокурорше:
 – Простите за неловкость, мадемуазель! Возвращаю вам сей увеличительный прибор, хотя ваши бездонные глаза явно выигрывают без его употребления.
 Женщина опешила, а Павлов галантно полунаклонил голову и протянул очки. Сейчас, по завершении дела, он пребывал в самом прекрасном настроении – его ждал уик-энд в Париже.
 – Павлов? – прищурилась женщина и мгновенно превратилась в представителя прокуратуры. – Вы-то мне и нужны.




 Радио


 Алена звонила беспрерывно, однако Кротов так и оставался недоступен. А найти другого адвоката в пятницу вечером было почти нереально. Мэтры отдыхали по дачам и клубам, а новички или какой-нибудь дежурный адвокат не устраивали Сабурову.
 – Мерзавцы!
 Алена в бешенстве швырнула мобильный телефон, а водитель напряженно вцепился в руль автомобиля и попытался найти радиоволну с какой-нибудь успокаивающей музыкой. Остановился на «СИТИ-ФМ», но и здесь шли городские новости.
 – Оставь, – мрачно распорядилась Алена Игоревна. – Лучше на дорогу смотри.
 Звонкий девичий голос весело сообщал о прекращении уголовного дела в отношении известного отечественного бизнесмена, более известного благодаря своим дерзким рейдерским захватам.
 – А всякая сволочь на свободе! – рыкнула Алена, потянулась к регулятору громкости и замерла.
 Девица как раз переключилась на адвоката Артемия Павлова, подтвердившего, что постановление о прекращении уголовного преследования Петра Спирского наконец-то вынесено – пусть и через полгода после возбуждения уголовного дела.
 «А может… этого, Павлова поискать?» – хмыкнула Длена и кинулась ворошить сумочку в поисках визитки.
 – Имущественный вред, – жизнерадостно чеканила ведущая, – нанесенный предприятию в городе Тригорске Спирским и его командой, полностью возмещен. А справедливость хороша уже тем, что в конце концов торжествует.
 Алена яростно ругнулась, бросила выпотрошенную сумочку и начала судорожно искать брошенный минуту назад мобильный телефон. Отыскала, пыталась по памяти набрать номер, но никак не попадала.
 «155-55-55? Нет. 150-55-55? Опять не то! Может, 150-55-56?»
 – Да, выключи ж эту лабуду!!!
 В такую минуту ей не мог угодить никто.




 Розыгрыш


 Увидев потенциального подзащитного, Артем вытаращил глаза:
 – Господин градоначальник?!!
 Тот привстал, а Павлов, явно не веря глазам, сделал оборот вокруг себя, – и прокурорша отшатнулась, а конвойный милиционер, все это время дремавший позади задержанного, подскочил на стуле и напряженно уставился на адвоката.
 – Признавайтесь честно, – с любопытством оглядел кабинет Павлов, – где скрытые камеры? А главное, где прячется неутомимый Валдис Пельш со своими вездесущими «Розыгрышами»? Ведь это розыгрыш, правда?
 Павлов повернулся к женщине в мундире, но та лишь выпрямилась и покачала головой:
 – Господин Павлов, никакого розыгрыша здесь нет, как нет и никаких скрытых камер. Оставьте ваши телевизионные фокусы! У себя в программе можете дурачиться, здесь идет следственное действие. Будьте любезны привести себя в порядок и выполнять ваш адвокатский долг.
 Прокурорша произнесла слово «адвокатский» с таким напором, что сразу стало ясно: она в состоянии отделить службу от остальной жизни, а Павлова-телеведущего от Павлова-адвоката.
 – О-о-о, как все серьезно.
 Павлов быстро еще раз осмотрел кабинет, стол, охранника, пробежал глазами по перевернутой к следователю папке с надписью «ДЕЛО» и лишь затем подошел к Лущенко.
 – Игорь Петрович, здравствуйте. Не могу сказать «добрый вечер», сами понимаете почему.
 Привставший, не отводящий от адвоката взгляда Лущенко напряженно молчал.
 – Меня пригласили принять участие в следственном действии, которое проводит следователь прокуратуры Анна Ивановна Козлова, – Павлов кивнул в сторону что-то быстро записывающей прокурорши. – Собственно, она меня и пригласила. Если вы не возражаете, то я буду осуществлять вашу защиту. – Артем помолчал секунду и протянул руку для рукопожатия. – Ну, что?
 Лущенко тяжело вздохнул, опустил голову, покачал ею из стороны в сторону и… ответил на рукопожатие:
 – Спасибо, Павлов!




 Новость


 Чирков узнал о состоявшемся задержании Лущенко одним из первых, и, конечно же, он понимал, что происходит. Джунгаров, Сериканов, Егорина, наконец, – все они, верные члены огромной, через всю страну Вертикали, прямо сейчас выражали свою любовь и преданность Ей. Они были винтиками, но очень важными! Без них механизм не сработает. Игорь Лущенко при всем своем уме не понял главного: что именно он натворил, едва запретил торжественное, парадное, безусловно, патриотическое шествие «Своих». Он совершенно не понял, в какое положение он поставил и себя, и все свое окружение. Он вообще не понял смысла событий, хотя смысл этот был весьма прозрачен. Однако в том, чтобы посадить мэра, Станислав Георгиевич заинтересован не был. Проучить – да! Но сажать? Такая задача не стояла. Нужно было разобраться в этой «местечковой» истории, не показывая ушей. Чирков заглянул в жерло глядящей в его окна Царь-пушки.
 Татьяна соединила, и Чирков поднял трубку. Это был умненький, очень чуткий к переменам журналист Соколов. И, конечно же, он жаждал испить или хотя бы просто пролить мэрской крови. Чирков улыбнулся.
 – Всеволод, дорогой, – мягко произнес он, – ты же знаешь мое отношение к этой семье. Я многим им обязан.
 И, конечно же, Соколов «прочел меж строк» ровно столько, сколько надо.
 – Понял вас прекрасно, Станислав Георгиевич! – осторожно откашлялся в сторону от телефонной трубки журналист. – Так я продолжу аккуратно открывать глаза нашим избирателям на ситуацию? До выборов всего год, и горожанам стоит приглядеться к кандидатам.
 Чирков снова глянул на Царь-пушку.
 – Я не только не могу тебе советовать в этом вопросе, но и отговаривать не имею права. Слишком серьезным может оказаться вопрос нахождения баланса между правом избирать и правом быть избранным.
 Чирков сделал паузу, но Соколов ждал, что ему скажет собеседник.
 – Я до сих пор не уверен в том, что большинство наших избранников оправдывают наш выбор.
 – Спасибо, – от души поблагодарил Соколов. – Вот этим я и займусь в ближайшее время.
 – Не смею мешать журналисту за работой, – ласково произнес Чирков.
 Ему еще предстояло просмотреть корреспонденцию.




 Кукловоды


 Сразу понявший, что никакого уик-энда не будет, Павлов повернулся к прокурору:
 – Анна Ивановна, разрешите нам пообщаться наедине?
 – Не могу препятствовать, – невесело развела она руками.
 Было видно, что существование права на приватную беседу с адвокатом очень ее расстраивает, и единственным, чем такое «ненужное» для прокуратуры общение могло быть ограничено, было время…
 – Но учтите, что время позднее, и до двадцати двух нам, хотите или нет, придется закончить.
 Оперативники, взяв Лущенко в пятницу поздним вечером, все сделали правильно, и с 22:00 и до понедельника – то есть более двух суток – подследственный уже не мог сделать для своей защиты ни-че-го.
 Прокурорша взяла со стола папку с материалами дела и, кивнув прапорщику, первой вышла за дверь.
 – Игорь Петрович, как вас угораздило? – Павлов присел на край стола.
 Лущенко невесело усмехнулся:
 – Если честно, то не знаю. А если подумать, то это закономерно.
 – Поясните.
 – Ну, как вам объяснить, Артем Андреевич? – криво улыбнулся Лущенко. – Я тут недавно смотрел передачу по телевизору – о том, как прекрасно у нас все в пенитенциарной системе. Ну, в колониях, тюрьмах, изоляторах, лагерях.
 Павлов удивленно поднял брови, но перебивать не стал.
 – Так вот, там был сюжет, – вздохнул подследственный, – выступает хор мэров российских городов…
 Мэр на мгновение замолчал, и в кабинете повисла мертвящая тишина.
 – Знаете, словно какой-то невидимый манипулятор приучает людей к мысли: мэры, губернаторы – это все воры, казнокрады, жулье, одним словом. – Лущенко горько усмехнулся: – Словно сидит где-нибудь за стеной кремлевской эдакий прожженный кукольник и дергает за нитки телевизионных деляг. А ну-ка, Корней Львович, покажи-ка мне коррупционеров. Как – нету? А ну, бегом по всем волостям! Раз – и выкопали пару сюжетов. Здесь асфальт не закатан, а здесь мусор на тротуаре. – Голос Лущенко задрожал от обиды: – А вот машина мэра! А вот его дом! И никого не волнует, что машина – вовсе не мэра, а начальника милиции, а дом – вообще соседа-банкира. Кампания по борьбе с мэрами – это вам посильнее «Фауста» будет…
 Лущенко опустил голову и обхватил ее руками. А Павлов хмыкнул, глянул на часы и с грохотом пододвинул прокурорский стул поближе.
 – Что ж, Игорь Петрович, вы лучше других знаете, как проводятся кампании. Но сейчас главный вопрос не в этом.
 – А в чем же? – поднял голову мэр. – Ясно же, что дело – политическое! Заказное! Чтобы и меня в тот же мэрский хор поставить!
 Павлов тревожно глянул на часы и упреждающе замахал рукой. Но мэр уже вскочил и, сверля адвоката яростным взглядом, уперся руками в стол:
 – Или вы тоже думаете, что я преступник?! Я что-то не пойму, вы – мой адвокат или помощник прокурора?!
 Павлов выставил ладони вперед:
 – Игорь Петрович, выслушайте меня, прошу. Мы можем сколько угодно рассуждать на политические темы, но ни на миллиметр не продвинемся в защите. А ведь вы здесь по другому поводу. И задачи у вас теперь совсем другие.
 – Ну? – стиснул челюсти мэр.
 – Нам с вами, – глядя в упор на подзащитного, произнес Павлов, – нужно избрать позицию. И ничего важнее для вас теперь быть не может. Уж поверьте.




 Звонок


 Гудок. Еще гудок. И еще гудок. Алена стиснула телефон изо всех сил:
 – Ну же! Ответь!
 Снял трубку. Отвечает тихо, прикрывая микрофон:
 – Алло! Если можно, перезвоните мне через час. Я сейчас не могу говорить…
 Алена взвилась:
 – Алло! Алло! Господин Павлов! Артем! Это Алена! Сабурова!
 – Да? Секунду! – послышались какие-то шорохи и приглушенные голоса.
 Видимо, прикрыв трубку, адвокат с кем-то еще разговаривал. Затем в трубке вновь зазвучал голос:
 – Алена! Аленушка!
 Алена обмерла. Это был Игорь.
 – У меня все в порядке. Мы уже работаем. Все будет хорошо.
 Алена растерянно моргнула.
 – Нам дали минуту поговорить, – торопливо продолжил муж. – Все будет хорошо! Я не один. Павлов тебе все расскажет, если я… Ну, если придется остаться. Все, не могу больше! Не волнуйся! Целую! – в трубке послышался шорох, какой-то треск, шум и… наступила тишина.
 – Алло! Алло?
 Телефон молчал.
 Она тут же набрала тот же номер еще раз, и еще… и еще! Напрасно. Вызов проходил, но ей никто не отвечал.
 – Зар-раза!
 Алена не знала, что следователь имеет право как разрешить телефонный звонок, так и запретить. И тем более ей не было известно, что с недавних пор во многих следственных учреждениях, а в следственных изоляторах в первую очередь, заставляют сдавать все имеющиеся электронные приборы. Вплоть до электронных часов и калькуляторов. И лишь через двадцать минут беспрерывного набора все того же номера Павлов неожиданно откликнулся:
 – Да, Алена Игоревна! Это вы?
 – Да-да, Артем Андреевич! Это я. Я! Рассказывайте немедленно! Что происходит?
 – Алена Игоревна, прежде всего, не волнуйтесь. Судя по скоропалительности их действий, на вашего мужа ничего толком нет.
 – А что же им нужно?! И кто это «они»?! Кто эти люди?
 – В данном случае мы имеем дело лишь с обвинением. Это – прокуратура. Кто стоит за делом? Можно догадаться. Давайте лучше встретимся. Тем более у меня есть для вас сообщение.
 – Да-да, конечно! – заторопилась Алена. – Подъезжайте ко мне. Лучше в офис. Хотя нет. Боюсь, что они могут туда прийти в ближайшее время. Стойте на месте, где стоите. Я еду к вам.
 – Стою. Жду.




 Зэк № 1


 Ядовито-зеленые стены и железное хлопанье дверей обдавали холодом и таили угрозу.
 – Принять правее! Прижаться к стене! Не разговаривать!
 Конвойный отдавал команды чуть охрипшим от вечного бронхита и дешевых сигарет голосом, но четко.
 Шедшие навстречу зэки испуганно прижались к стене и отвернулись. Один, помоложе, скосил глаза в сторону конвойной процессии, и внимательный конвоир тут же отплатил ему увесистой оплеухой:
 – Куда зыришь, чушка?!
 От удара зэк испуганно зажмурился и чуть присел. Но мимолетного, мгновенного взгляда хватило, чтобы разглядеть нового обитателя СИЗО № 1.
 Не узнать его – с широким скуластым лицом, с бородкой клинышком – было невозможно.
 Вот он грузно прошагал мимо застывших заключенных, и шаги его глухо оборвались в самом конце коридора. Донеслось противное лязганье ключей и засовов. Заключенный зашел в камеру. Грохнула тяжелая железная дверь. И первый тюремный день всенародно избранного мэра, отца семейства, почтенного гражданина, заслуженного спортсмена, благодетеля и попечителя, начался.




 Долги


 Сериканов торопился, но не слишком. Выдав операм Гулько и Пятакову ровно то, что они запросили, он первым делом погрузился в собственные архивы, и к вечеру вся ближайшая неделя была расписана по часам. И, конечно же, Роберт начал с главного.
 – Рашид Абдуллаевич, – первым делом позвонил он прокурору, – я тут просмотрел старые протоколы комиссии – похоже, мы отказали вам в расширении необоснованно. Каюсь, проглядел.
 Джунгаров – на том конце провода – шумно сглотнул, и Роберт решительно его дожал.
 – Будет у вашей дочери квартира, – заверил он, – во вторник заседание. Только одну справочку освежите…
 Затем был звонок председателю горсуда Егориной, затем – Доронину… и каждый новый звонок заставлял измученных неизвестностью людей воспрянуть и наконец-то поверить: мы – команда! О нас помнят…




 Малява


 Когда черный лимузин Алены Сабуровой въехал в тесный скверик позади прокуратуры, сидящий на лавочке Павлов уже скачал из Инета на свой верный портативный компьютер VAIO все, что было необходимо прямо сейчас.
 Так что, едва он услышал шуршание колес и вздохи замечательных немецких амортизаторов, оставалось лишь захлопнуть ноутбук и подняться навстречу.
 – Садитесь, Артем!
 Артем кивнул, быстро забрался на заднее сиденье и не мог не оценить все эти шторки, подушечки и кружевные салфетки. Аксессуары удивительным образом оттеняли и подчеркивали внешнюю суровость и неприступность хозяйки салона.
 – Поезжай, – скомандовала Алена и развернулась к адвокату лицом. – Здравствуйте, Артем! Рассказывайте скорее!
 – Давайте вы будете пока читать, – протянул он ей раскрытую посредине тетрадь, – а я попытаюсь после этого рассказать.
 Алена жадным взглядом впилась в буквы, тут же посмотрела на адвоката и снова в текст:
 – Ничего не понимаю! Что это? «Конвенция о правах человека запрещает применять пытки в любой форме…» Это что такое?
 Она снова посмотрела на адвоката – теперь уже раздраженно и требовательно, и Павлов досадливо покачал головой и ткнул в середину текста:
 – Читайте отсюда.
 Алена всмотрелась. Действительно, после пространных рассуждений о правах человека и гражданина в середине текста почерк вдруг изменился, и она узнала руку Игоря.

 «Милый мой котенок! Аленушка, ничего не бойся! Они затеяли эту гадкую провокацию против меня, чтобы напугать и попытаться получить власть надо мной и городом. Возможно, я и делал какие-то ошибки (зачеркнуто и далее исправлено: «допускал недочеты»), но это отнюдь не тянет на те преступления, которые мне пытаются приписать. Они еще пожалеют, что связались со мной (зачеркнуто и исправлено: «с нами»). Срочно проверь все документы дома и на работе. Они наверняка придут с обысками. Слушай, что скажет Павлов…»

 Алена бросила короткий взгляд на адвоката, но тот, стараясь не мешать, смотрел в окно.

 «…Он вроде неплохой. Хотя ты и сама все прекрасно знаешь. Ты у меня умница! Жаль, что так закончилась такая славная поездка. Видимо, судьба! Будь умницей! Держись! Не дай им повода посмеяться над нами! Крепко, крепко, крепко целую тебя! Думаю только о тебе!!! Вечно твой, Игорь».

 Далее снова пошел какой-то сугубо юридический текст. Алена еще раз перечитала, закрыла тетрадь и повернулась к адвокату:
 – Что я должна делать?
 – Прежде всего срочно дайте указание домашним до вашего возвращения в дом никого не впускать.
 – Так. А кто может быть?
 – Они обязательно придут с обыском, – сдвинул брови адвокат. – Нужно быть уверенным, что ничего лишнего нет. Ни в доме, ни в офисе. Все правоустанавливающие документы лучше убрать в надежное место.
 – Вы что имеете в виду?
 – Свидетельства на квартиры, дома, землю, дачи, предприятия. Лучше сдать в банк, в ячейку. Можно передать на хранение либо нотариусу, либо адвокату. И того и другого не могут допрашивать и не могут изъять документы, иначе как по решению суда.
 – Ясно, – вздохнула Алена. – Но это уже сделано. – Она заметила удивление адвоката и пояснила: – Я никогда ни дома, ни на работе такие бумаги не храню. Научили как-то давно. В начале девяностых. Влетели, поизымали, а затем половину не вернули. – Она вздохнула и сунула тетрадку с запиской мужа в сумочку. – Хорошо еще рейдеров тогда не было. Сейчас бы они душу за мои бумаги продали. – Глаза Алены на мгновение затуманились, но она тут же взяла себя в руки и упрямо тряхнула головой: – Так. Это все лирика! Что еще нужно? Как с вами оформить отношения? Договором?
 – Не торопитесь, – сделал неопределенный жест Павлов, – в настоящий момент меня пригласил прокурор.
 – Прокурор? – опешила Алена.
 Павлов кивнул:
 – Игорь Петрович оказался без адвоката, а поскольку закон каждому гарантирует право на защиту, они и позаботились.
 Брови Алены от изумления поползли вверх, и Павлов замахал руками:
 – Вы только не подумайте, что я – часть плана прокуратуры. Но если есть сомнения, можете заключить соглашение на защиту Игоря Петровича с любым адвокатом страны. Даже с самым-самым лучшим.
 Алена на мгновение задумалась:
 – Нет, Артем. Пусть все будет так, как случилось. Лучшее – враг хорошего.
 Адвокат, признавая право Алены на выбор, развел руками:
 – И кстати, Алена Игоревна…
 – Зовите меня просто Алена, – оборвала его она, – не люблю длинных обращений. Если позволите – взаимно, Артем?
 – Конечно, Алена, – принял предложение адвокат. – Просто я должен… этика профессиональная обязывает спросить…
 Алена насторожилась, но не прерывала.
 – Вы намерены заключать соглашение еще с кем-то из коллег? Я знаю, Игорь Петрович пользовался услугами господина Кротова. Он ведь тоже толковый, вполне вменяемый адвокат…
 Павлов испытующе посмотрел на Сабурову, но она тут же отвернулась и стиснула зубы. Это было видно уже по тому, как напряглись ее скулы и красивая, слегка загорелая шея. Повернулась и как ни в чем не бывало произнесла:
 – Он трус.
 – Алена, прошу вас, избавьте меня от обсуждения моих коллег! – взмолился Павлов.
 – А я и не обсуждаю, – мотнула головой Алена. – Я констатирую факт. И если Кротову так нравится быть в зоне недоступности, пусть там и остается.
 Артем, всем своим видом показывая, что не собирается обсуждать действия коллеги, отвернулся к окну, но Алена Игоревна уже перешла к делу:
 – И еще. Мне нужен адвокат, который работает. Работает во время работы, а если надо, и во время отдыха. Как это делаю я. Учтите, господин Артем Павлов!
 – Я не боюсь работы, – покачал головой Павлов. – Семьей не обременен…
 – Тогда я заключаю договор с вами. На общих основаниях. Устраивает? Это официальное предложение.
 – Принято. Общие – значит, общие.




 Иуда


 Дверь с грохотом захлопнулась, и Лущенко замер. Навстречу ему из вечернего тюремного полумрака поднимался его сокамерник.
 – Двое в комнате – я и Ленин, – произнес арестант, – хотя какой ты Ленин, ты скорее Троцкий. Иуда…
 Лущенко поморщился. Это был оборотень Знаменцев.
 – Владимира Владимировича цитируешь? Очень современно. Учитывая обстановку, даже покаянно.
 Знаменцев сделал еще один шаг и протянул руку:
 – Ну, здравствуй, ваше благородие.
 Лущенко протянул руку и тут же получил удар в лицо.
 – Т-ты! – отшатнулся он и осознал, что только это помогло ему избежать хука. Кулак оборотня просвистел у его носа буквально в сантиметре, а в следующий миг противник ринулся на мэра.
 Лущенко спасло только его спортивное прошлое. Несмотря на нокдаун, он сумел отпрыгнуть в сторону, а когда нападающий все же захватил его левую руку и они всей массой впечатались в дверь камеры, ударил Знаменцева ногой – почти наугад. И оборотень охнул, осел на пол и свернулся почти в колобок.
 Это волшебное превращение агрессора в сказочного беглеца от бабушки и дедушки странным образом развеселило мэра: он залился истерическим хохотом и стал отступать назад, хватая воздух руками и ртом, пока не повалился на пустую койку.
 За дверью гулко забухали сапоги конвоя, и дверь лязгнула замком. Сотня окрашенных в ядовито-зеленый цвет бронированных килограммов, подвешенных на огромных петлях, повернулась и впустила в камеру выводящего конвоира и двух спецназовцев в масках с засученными рукавами и дубинками наперевес. Но картина, которую они увидели, заставила их остановиться. Разнимать было некого. Мэр заливисто хохотал, а второй, уже успевший отползти в угол, держался за живот и в прямом смысле слова загибался – вероятно, тоже от смеха.
 – Але! Что за веселье! Кто кричал и стучал в дверь?!
 Но вопросы прапорщика так и остались без ответа: мэр продолжал смеяться, а его сосед – корчить рожи на полу.
 – Лущенко! Знаменцев! Встать! – перешел прапор на крик, и спецназовцы как по команде двинулись к заключенным.
 Обитатели камеры № 38 поднялись – один с пола, другой с койки, – но сомнительного занятия, за которым были застигнуты, не прекращали. Мэр смеялся – теперь беззвучно, а сосед гнулся и кривился.
 – Я спрашиваю, что за веселье?! – угрожающе придвинулся к мэру прапорщик. – Почему нарушаете порядок?
 Лущенко вытер мокрые от истерических слез глаза и всхлипнул в последний раз.
 – Никто ничего не нарушает. А смеяться не запрещено даже в тюрьме.
 Прапорщик с сомнением глянул в сторону кое-как разогнувшегося Знаменцева.
 – И над кем смеетесь?
 Лущенко булькнул от смеха, но тут же взял себя в руки.
 – Мы с коллегой Знаменцевым, – кивнул он в сторону сопящего сбоку соседа, – обсуждали анекдот про президента. Анекдот смешной.
 Разочарованные спецназовцы опустили дубинки. Что бы тут ни случилось, их визит оказался бесполезным. И лишь прапорщик не собирался упускать случая продемонстрировать свою власть.
 – И что за анекдот?
 Лущенко развел руками:
 – Да зашел я в камеру, знакомлюсь с соседом. Спрашиваю, где здесь принято нужду справлять. Вы же мне про парашу, господин прапорщик, ничего не рассказывали, – укоризненно покачал он головой, – ну, и вспомнил анекдотец…
 Мыслительный процесс в голове старшего прапорщика отражался на его лице ясно и незамысловато. Наказывать арестантов не за что, порядок восстановлен, причину смеха ему объяснили, а выяснять, что же это за анекдот, который связывает президента с тюрьмой и парашей, – себе дороже. По крайней мере, так подсказывала генетическая память и чувство самосохранения.
 Прапорщик почмокал губами, крякнул и, развернувшись на каблуках, протопал в коридор, уводя так и не проронивших ни слова спецназовцев.
 Бронированный центнер вернулся в исходное положение, красноречиво рявкнув на прощание засовами и замками.
 – Ну, а теперь и поговорим, дорогой боец невидимого фронта, – повернулся к сокамернику Лущенко и на всякий случай принял боевую стоечку.




 Обыск


 Когда Алена приехала домой, обыск был уже завершен, и расстроенная и даже, кажется, зареванная Татьяна пыталась сообразить, что и где стояло до этого нашествия вандалов и варваров.
 – Оставь, – махнула рукой Алена, – иди домой.
 Домработница шмыгнула носом и двинулась к дверям.
 «Ну, и что они здесь пытались найти?» Ответа не было, и Алена прошла в кабинет Игоря и потянулась к телефону.
 «Позвонить Чиркову?» Однако в это время Слава или уже отдыхал, или не отвечал на сторонние звонки.
 «Анжеле?» Любимая девушка Славы могла что-нибудь подсказать, но – Алена глянула на часы – время уже было не детское. А впереди предстояли два выходных: звони, не звони – толку не будет.
 «Прав был Свирин. Не стоило нам в пятницу приезжать…» В понедельник Алена могла многое, но вот в пятницу вечером… все значимые люди в этот день отключали свои телефоны и принимались полноценно отдыхать. Те, кто запланировал задержание на пятницу, понимали, что делают. Чудо, что Павлов под руку подвернулся.
 «А ведь Чирков знает. Не может не знать…» Алена осела в кресло Игоря и закрыла лицо руками. Будь она просто Аленой Сабуровой, она бы подняла мятеж – им бы небо с овчинку показалось. Но она была в положении олигарха: стоит взбунтоваться, и на ее предприятия тут же выбросят прокурорский десант.




 Неспящие


 Первым делом Павлов обзвонил всех, кто мог хоть что-то сказать по существу, и с удивлением обнаружил, что ни Алена из фавора не вышла, ни Лущенко, кроме дурацкой, почти межконтинентальной «битвы с педерастами», ни в чем не повинен. Ну, разве что за исключением стремительно исправленной ошибки со «Своими». А затем «детское» время кончилось, и звонить стало нельзя.
 А впереди – выходные…
 Артем снова перечитал копию обвинения, быстро перебрал возможные варианты развития и… ничего нового предположить не смог. В отсутствие реальных преступлений, коих у Лущенко, скорее всего, нет, следовало ждать запоздалых обысков на разных второстепенных объектах, как то: дача и гараж. Ну, и, конечно же, появления назначенных обвинением «потерпевших».
 Он секунду поколебался и набрал номер Сабуровой:
 – Простите за поздний звонок…
 – Я не сплю, – тихо ответила Алена Игоревна.
 – У вас есть еще, что обыскивать? Коттеджи, дачи, гаражи, квартиры?
 – Дача в пригороде.
 Павлов на мгновение задумался.
 – Может быть, стоит навести там с утра порядок? До визита, так сказать…
 – Бросьте, Артем, – почти равнодушно отозвалась Алена, – там, кроме старого тряпья, найти нечего. Хотя разве что для уверенности. Как вам шесть утра – не рано?
 – Нормально. Я в такое время и встаю.
 – Вот и договорились.




 Мечта


 Остаток дня у судьи Колтунова ушел на обдумывание того, как и где раздобыть денег на предстоящую покупку. Если продать старенький «фолькс» и достать из чулка сбережения, набиралось что-то около семи с половиной тысяч долларов. Но вот сколько стоит «конфискованное авто», Дмитрий Владимирович даже не представлял, а потому ночь прошла в еще больших мучениях. Едва на Колтунова наваливался сон, как внедорожники всех мастей и цветов устраивали адскую гонку в воспаленном воображении судьи. Они рычали и сигналили, завывали сиренами и грохотали. Он же вскакивал на постели, пугая мирно сопящую под боком жену и раскидывая вокруг подушки и одеяло. Наконец, около пяти утра он встал, умылся и сел на кухоньке своей панельной двушки с проходными комнатами пить кофе.
 Эти ранние часы он любил за возможность побыть в одиночестве и насладиться утренней свежестью под чашечку ароматного кофе. На улице занималась зорька, все предметы во дворе окрасились в розоватый цвет, и эта картина была приятна взору Колтунова. Он устал от ожиданий, переживаний, предчувствий, соблазнов, опасений, сомнений и прочей белиберды, которая иногда одолевает даже самых толстокожих людей. Тем более если речь идет о судье, совесть которого всегда неспокойна. Ведь совесть, как и нравственное начало, живет в каждом человеке, но не каждый способен услышать ее голос, а услыхав – внять ему, а внимая – принять решение, а решив – совершить поступок, а совершив поступок – правильно распорядиться результатом, а распорядившись результатом – дать ему оценку, а выставляя оценку – услыхать голос совести… Тяжко! Тяжело, в общем, жить по совести!
 Так размышлял Колтунов, прикидывая, кто и во сколько позвонит ему по поводу машины. Солнце вставало медленно из-за домов, и наконец он мог различить все предметы, видимые со второго этажа из окна его кухни.
 Неожиданно он обнаружил под окнами, рядом со своим стареньким «Пассатом», огромный черный «Паджеро», который буквально запер его машину в углу парковочной площадки.
 Колтунов поперхнулся кофе. Безобразие! Эти нахальные коммерсанты совсем распоясались! Считают себя хозяевами жизни, понимаете ли!
 Мерзавцы! А как придут в суд, так сразу прибедняются – мол, одни убытки, еле-еле концы с концами сводим! Мерзавцы, лавочники, ворье!
 Судья судорожно надел куртку и, схватив ключи, выскочил из квартиры. Выйдя в пустынный безлюдный двор, он подбежал к автомобилям и принялся оглядывать вторгшегося в его жизненно важное пространство нарушителя. Обежав несколько раз черную громадину, он попытался заглянуть в салон, но зеркальные, наглухо тонированные стекла не позволили ему произвести осмотр внутренностей «Паджеро». От машины пахло свежей краской, мойкой и резиной. От этого запаха можно было сойти с ума, если вы хоть раз мечтали об автомобиле так, как об этом мечтает настоящий мужчина – любитель езды, дороги и комфорта. Хозяин не появлялся, идентифицировать джип не получалось, тогда Колтунов, глядя на планшетку с госномером, набрал на мобильном телефоне известные ему цифры. Сонный голос районного дежурного ГИБДД ответил скороговоркой:
 – Дежурный ГИБДД Центрального района капитан Хохлов!
 – Доброе утро, дежурный! Беспокоит федеральный судья Колтунов, городской суд. Будьте добры, проверьте срочно номер автомобиля. Вы слушаете меня? – Колтунову показалось, что капитан захрапел.
 – Да-да, слушаю, слушаю. Диктуйте ваш номер, если вы действительно судья Колтунов, – капитан явно зевнул.
 – Не Колтухов, а Колтунов, товарищ капитан Хохлов! Прошу не путать. Я действительно тот, кем представляюсь. Мне нужно срочно выяснить, кто поставил свой автомобиль таким образом, что мне не выехать со стоянки у дома. Понятно? Может, кто-то из соседей, тогда я сам поговорю с ним… или с ней, – чуть подумав, добавил Колтунов.
 – Да диктуйте, уговорили уже. Или, если хотите, я подошлю наряд ДПС? Там на месте и разберетесь.
 – Не надо наряд. Сам справлюсь, мне дайте только данные этого мерзавца. Ну, я диктую. – Колтунов тщательно продиктовал номер, несколько раз сверившись с передней и задней планшеткой.
 В трубке слышалось сопение и щелканье клавиш компьютера. Дежурный капитан проверял сведения по учету. Наконец он вернулся к собеседнику:
 – Вы меня слушаете?
 – Да-да. – Колтунов обратился весь во внимание, приготовившись записывать прямо на земле ключом данные негодяя.
 – Итак, адрес регистрации: Центральный район, Балтийский проезд, дом 13, корпус 4, квартира 5. Владелец… – Дежурный замолчал, затем заговорил резко и громко: – Издеваетесь, Дмитрий Владимирович? Не спится вам по утрам? Наслаждаетесь властью? Совесть вообще есть у вас, гражданин судья?! – В трубке послышались короткие гудки: соединение прервалось. Мобильный телефон молчал. Колтунов растерянно читал свои земляные записки. Выходило, что владелец этого лакового черного авто проживает с ним на одной улице, в одном доме, в одном корпусе и более того, в той же самой квартире номер пять, из которой судья вышел пятнадцать минут назад. Это было похоже на нелепый розыгрыш, и Колтунов рассердился. Что за нелепые шутки в такое неподходящее время! Он вновь попытался набрать телефон гаишника, но тот был непрерывно занят. «Не может быть…» Дмитрий Владимирович вспыхнул и, не попадая в кнопки, набрал номер Брагина.
 – Это Колтунов.
 – А-а-а… – зевнул Брагин. – Ну, что, уже видели? Как вам джипчик?
 – Вы же знаете, что он мне не по карману!
 – Бросьте, Дмитрий Владимирович, – лениво парировал Брагин, – что вы жметесь за паршивые пять-шесть тысяч баксов?
 – Пять-шесть тысяч?! – опешил Колтунов.
 – А сколько? – издевательски поинтересовался Брагин. – Конфискат, он и есть конфискат – четвертый сорт.
 Судья оглядел сверкающий «Паджеро» и не выдержал – заглянул в обтянутый тисненой кожей салон. «Ни хрена себе… четвертый сорт…»
 – Но я же еще не заплатил. Мне ж еще свой «Пассат» продать надо!
 – Не парьтесь, Дмитрий Владимирович. Берите в почтовом ящике документы и ключи и катайтесь на здоровье. А ваш «пассатик» сегодня же заберут – есть желающие. Никаких денег. Баш на баш.
 Чувствующий себя неловко, Колтунов прокашлялся. Организаторские таланты Брагина были общеизвестны: то, что остальным давалось неимоверным трудом, он решал смеясь.
 Но… судье очень не нравилось это ощущение неловкости и зависимости.
 – Если вы думаете, что отныне я начну спускать вам ваши огрехи, – строго и одновременно легко пошутил он, – то даже не мечтайте!
 Брагин захохотал:
 – Вы прямо провидец, Дмитрий Владимирович! Зрите в самый корень оперского сердца!




 Двойняшки


 Артем подъехал к дому Лущенко и Алены ровно в шесть, и первый, с кем он столкнулся, был Свирин. Несмотря на раннее утро, начальник службы охраны был свеж, внимателен и сосредоточен.
 – Ждите, Артем Андреевич, – сразу же отрезал он, – извините, конечно, но я исключений не делаю ни для кого.
 Артем улыбнулся, вышел из машины и залюбовался – не домом, пусть и красивым. Возле дома стояли два одинаковых автомобиля, абсолютные двойники, приобретенные Аленой на заводе «Ауди» в Германии. Это был Ингольштадтский флагман – лучшая модель «Ауди S-8L», и Артем, сам неравнодушный к «Ауди», знал, как создавалась Оскаром Ахметовым эта парочка: буквально из личного эскиза Алены Игоревны на салфетке – прямо во время делового завтрака.
 В конце концов Алена и Игорь Петрович получили автомобили в один день, с готовыми номерами, и вот здесь расстарались работники ГИБДД – номера отличались лишь одной буквой: у Игоря Петровича О001АА, а у Алены С001АА.
 Отличия меж близнецами начинались внутри: у Алены вы попадали в кремового цвета будуар деловой женщины – с кружевными шторками и зеркалами. В машине мэра все выражало образ жизни делового человека: факс, компьютер, спутниковое телевидение, спутниковый телефон. Впрочем, заглянуть внутрь удавалось лишь единицам. Снаружи интерьер скрывался наглухо тонированными зеркальными стеклами с пуленепробиваемой пленкой.
 Раздался стук каблучков – с лестницы сбегала Алена. Увидела стоящего за ограждением Артема, нахмурилась, явно захотела сказать что-то резкое Свирину и… не сказала. А спустя всего час они оба перетряхивали шкафы и шкафчики, каморки и кладовки, закутки и закуточки большой дачи мэра Лущенко.




 Дело


 Брагин контролировал все. В 07.15 пьяный от счастья Колтунов отдал ключи от своего старенького «Пассата», а в 08.05 председатель горсуда Егорина сообщила Дмитрию Владимировичу, что за процесс ему предстоит вести.
 – Там такая истерика была, – сообщил осведомитель, – но разве из-под Егориной выскочишь?
 Брагин понимающе улыбнулся: до этой минуты Колтунов и не подозревал, что Лущенко задержан. А Екатерина Великая и впрямь умела раздавить кого угодно.
 Ну а около девяти часов Брагин встретился с Дмитрием Владимировичем лично.
 – Это что за бред? – бросил на стол потолстевшую за неделю пачку документов бледный Колтунов. – Лично я перспектив не вижу – никаких.
 – Не беспокойтесь, – улыбнулся Брагин, – пока будет идти следствие, все найдется.
 – Что найдется?! – заорал Колтунов. – Что найдется, я вас спрашиваю?!
 – Тише-тише, – попытался успокоить беднягу Брагин.
 – Или опять на патронах выезжать будете?! Мне эти ваши патроны знаете где уже сидят?! – чиркнул по горлу ребром пухлой ладони Колтунов. – Вот где!!!
 Брагин лишь терпеливо улыбался, а когда Колтунов высказал в запале все, что думает, все-таки вызвал Гулько и Пятакова.
 – Дуйте-ка к Лущенко на дачу. Похоже, без патронов и впрямь не обойтись.
 Ну, а в десять утра обыск начался – с понятыми и даже в присутствии гражданской жены Игоря Петровича. И, конечно же, снова были крики, заверения, что вся эта дача буквально только что была осмотрена и прибрана, и никаких патронов здесь не наблюдалось. Но вот это не имело уже ни малейшего значения, и Колтунов, перечитав протокол обыска и изъятия боеприпасов дважды, трясущейся рукой подписал-таки решение суда.
 С этого момента задержанный И.П. Лущенко менял статус и становился арестованным. Лучшего способа обезопасить общество от скрытно вооружавшегося мэра попросту не было.




 Ме-не-джер


 Алена вышла на Чиркова в понедельник. И тем же вечером даже не думавший ни скрываться от нее, ни запрещать телефонное соединение с ней Станислав Георгиевич встретился с Сабуровой в отдельном кабинете модного и действительно хорошего ресторана в центре Москвы.
 – Я к этому рук не прикладывал, – сразу прояснил ситуацию Чирков.
 – А кто тогда?
 – Самодеятельность, – вздохнул самый могущественный человек России, – обычная местечковая самодеятельность.
 – Подожди, Слава, – не веря, мотнула головой Алена, – что значит «самодеятельность»? Что – вот так просто взяли и «закрыли»?
 – Почему «просто так»? – не согласился Чирков. – Насколько мне известно, Игорю вменены довольно серьезные статьи.
 – Бред! – отрезала Алена. – Под этими статьями каждый первый чиновник ходит.
 Чирков, соглашаясь, кивнул:
 – Знаешь, Алена, почему кукушонок в гнезде один остается?
 – Знаю, – буркнула Алена, – выкидывает он остальных. Рефлекс у него такой.
 Чирков невесело улыбнулся.
 – Нет, Алена, он не всех и не сразу выкидывает, а только тех, кто ему на хвост ненароком наступит. Твой Игорь и рад бы сыграть в кукушонка, но только он им всем на хвост наступит.
 Алена с грохотом швырнула вилку на стол:
 – Не мути, Слава! Не надо мне вот этих твоих баек! Лучше скажи, кто меня заказал? Фрид? Батанин? Кто?!
 – Окстись, – укоризненно посмотрел на бывшую сокурсницу Чирков, – они приличные люди… каждый – на своей «трубе».
 – Тогда что происходит? – впилась в него взглядом Алена. – Я что – нарушила договор? Что молчишь?! Я хоть что-то нарушила?!
 – Нет.
 – Тогда в чем дело? Мы же договорились: на этом регионе сижу я! И только я!
 – Да сиди ради бога! – хлопнул рукой по столу Станислав. – Я тебе хоть слово сказал?! Сиди!
 Алена моргнула:
 – А как же Игорь?
 Чирков застонал, схватил со стола салфетку и тут же ее отшвырнул.
 – Слушай! Чего ты от меня хочешь?! Чтоб я в каждую прокурорскую проверку нос совал? Так мне его быстро шеф укоротит! Я – не легавый! Не Скуратов! Я – менеджер! Ты слышишь?! Ме-не-джер! Мое дело – создать на местах административный ресурс! Ровно столько, чтоб вам, гребаной «опоре страны», легче было на региональные рынки садиться! Чтоб не мешали вам всякие Джунгаровы со своими местными законами! Всякие Козины, если я правильно фамилию запомнил! Остальное – не мое дело! Не мое!
 Алена откинулась на спинку стула:
 – И что, Игоря будут сажать, а мне на это смотреть? Или посоветуешь нового мужа подыскать? Из тех, кого ты на город поставишь…
 Чирков опешил и вдруг ответил со смехом:
 – Слушай! А ведь это – выход! Хе-хе-хе…
 Алена вскочила и с грохотом отодвинула стул.
 – Я своего Игоря на эту беззаконную расправу не отдам.
 Чирков закашлялся и развел руками:
 – Прости, Алена, но твой Игорь сам виноват. Нельзя дразнить бойцовых собак, если ты с ними в одном вольере. Они для того и заведены, чтобы в стране порядок был. А законный или незаконный – не так уж и важно: главное, чтобы порядок.




 Особый порядок


 С давних пор юристы ведут ожесточенный спор, может ли правосудие заключать сделки с преступниками. Ну, или с теми, кто хоть пока еще не признан таковым, но согласен без излишних судебных расходов и траты времени получить клеймо и договориться, каким оно будет. Не считая случаев, когда обвиняемый, помогая следствию, рассчитывает на смягчение наказания, в отношении раскаявшихся или просто признавших вину суд может закончиться, едва начавшись.
 Делается это просто. Обвиняемому достаточно на первом же судебном заседании заявить, что он готов признать свою вину и соглашается на так называемый «особый порядок». Особый, потому что отличается необычайно высокой скоростью свершения правосудия. Порядок, потому что установлен уголовно-процессуальным законом.
 Особый порядок востребован. Следователи, обязанные собирать и оправдывающие человека доказательства, предпочитают ограничиваться лишь изобличающими. Как результат, качество следствия тотально падает, а судам все чаще и чаще приходится либо исключать такое обвинение, либо закрывать глаза на ошибки и недочеты, а также – что самое страшное – незаметно их «восполнять». Да, законом это запрещено, однако, увы, практикуется повсеместно.
 Положение суда вообще незавидно. Принимая дело, судья сразу же пытается оценить перспективу его слушания. Если перспектива из-за явных нарушений слишком туманна, мудрый судья постарается поскорее от него избавиться – любым доступным способом. Можно уйти в отпуск и перекинуть дело коллеге. Можно заболеть. Если это не удается, можно вернуть дело в прокуратуру для устранения недостатков. И прежде большинство возвращенных в прокуратуру дел просто умирали и прекращались. Теперь все сложнее, и вернуть такое дело можно лишь «для устранения препятствий, мешающих рассмотрению уголовного дела в суде».
 Да, если посмотреть внимательно, то в любом уголовном деле тьма таких препятствий, но не все судьи их таковыми считают, либо не все руководители судов позволяют своим подчиненным гонять и так перегруженных прокуроров. Крайней точкой возврата следует считать предварительное заседание, на котором у подсудимого остается шанс быстро выскочить из суда, хотя бы с условным сроком. Именно на этом заседании тому, кто признает свою вину, судья может сразу же предложить и наказание. Конечно, с согласия прокуратуры. Заседание превращается в небольшой междусобойчик, на котором все вместе решают, как поступить с подсудимым. Суть такого полюбовного решения Павлов и начал объяснять подзащитному – пункт за пунктом – с азов.
 – Следствие идет вовсю, и суд над вами все равно состоится. Хотите вы этого или нет. И в вашем положении многие идут на официальную сделку с правосудием.
 Брови Лущенко взметнулись вверх.
 – Это еще что за… ерунда?
 – Вы имеете право ходатайствовать об особом порядке. Еще до начала слушания дела…
 – Что это значит? Тройка? – пытливо прищурился мэр. – Как при Сталине?
 Павлов поморщился:
 – Никакая это не тройка! Это как бы сокращенный судебный процесс. Обвиняемый признает себя виновным, а суд за это не слушает дело целиком.
 – А зачем? – поразился Лущенко.
 – Иногда дела идут годами, – развел руками Павлов, – а здесь – раз-два – и за денек все готово: и обвинение, и признание, и приговор.
 Потрясенный Игорь Петрович покачал головой. Он и не представлял, что такое возможно.
 – Кстати, о тройке, – улыбнулся Павлов. – Тройка может быть тоже. Если вы пожелаете. Только не та, не сталинская, – рассмеялся он, – а наша, современная. Три профессиональных судьи. И только вам выбирать – довериться одному или просить троих.
 – А в чем разница? – заинтересовался мэр. – Ну… кроме количества?
 – О-о-о… – покачал головой Павлов. – Количество судей имеет огромное значение. Троим сложнее договариваться. Сложнее выносить решение. Троих сложнее запугать, задавить, купить, наконец. И я бы советовал вам просить троих судей.
 – М-да… – Мэр явно раздумывал.
 Игорь Петрович никогда еще не выбирал судей – тем более для себя самого.
 – Тогда уж надо требовать присяжных! – внезапно воодушевился он. – Пятнадцать человек, все из народа, тем более наверняка большинство за меня голосовали! А? Ну, как?
 Мэр поглаживал себя по заросшему бородой лицу. Он был доволен своей выдумкой. Павлов, прося терпения и мудрости у небес, поднял глаза к потолку:
 – Так! Игорь Петрович! Объясняю. На присяжных вы не имеете права.
 Мэр удивленно и возмущенно пыхнул.
 – Не перебивайте! Пожалуйста! – Павлов, прося, молитвенно сложил руки. – Ваше дело не может слушаться с участием присяжных заседателей. Другая у вашего дела категория…
 Лущенко опешил. Такого удара судьбы он не ждал.
 – И кстати, не пятнадцать, а двенадцать! Далее! – продолжил Павлов. – На предварительном судебном заседании необходимо принять два главных решения. Первое: признаваться или нет!
 – Мне не в чем признаваться! – вспылил мэр.
 – Значит, вам не следует соглашаться на особый порядок. Ваш интерес: требовать полных слушаний по существу.
 Он сделал паузу, желая убедиться, понял клиент сказанное или нет.
 – Второе: слушать дело с одним судьей, вручив ему ключи и судьбу, либо требовать назначения трех профессиональных судей. – Он улыбнулся: – Естественно, раздав каждому по кусочку мозаики. Пусть складывают.
 Павлову показалось такое сравнение очень необычным и образным. Но мэр лишь недовольно морщился – от обилия новой, не нужной в обычной жизни информации, от слишком быстрого объяснения адвоката и даже от этой образности.
 – Какая еще мозаика, Артемий Андреевич! – отмахнулся он. – Это для вас процесс всего лишь мозаика. А я знаю лишь одно. Я не ви-но-ват!
 Павлов терпеливо слушал.
 – Поэтому и выбирать мне нечего! Каждый честный судья должен меня оправдать! Ну а посему и признаваться мне, собственно, не в чем!
 Мэр сжал кулак и обхватил его другой рукой, а Павлов понимающе кивнул.
 В любых восточных единоборствах боец начинает выступление или бой с приветствия, которое заканчивается похожим жестом. Это означает готовность к бою и концентрацию энергии. Мэру эти секреты, видимо, тоже были знакомы.
 – Что ж, будем биться… – Павлов вытянул руки перед собой, повернул их ладонями кверху и увидел, что мэр тоже понял этот жест доверия и открытости.




 Формальность


 Алена была готова задействовать тяжелую артиллерию, стереть их в порошок и… вдруг обнаружила, что двери перед ней закрываются – одна за другой. Кто ссылался на закон, кто делал вид, что оказать реальную помощь не в его власти, а кто соглашался принять свои меры, но и только. Время шло, а ничего не менялось. Ее даже не пускали на свидание к мужу!
 – Вы ведь не зарегистрированы как супруги, – виновато объяснил Алене молоденький и явно симпатизирующий ей офицер СИЗО.
 Раньше этот факт ни для чего препятствием не являлся.
 А потом сюрприз преподнес вернувшийся с видом побитой собаки адвокат Кротов:
 – Органы опеки сомневаются в возможности доверить вам ребенка.
 – Что? – не поверила Алена.
 – И это еще не все, – жестом попросил внимания Толик, – есть более серьезное препятствие: формально вы не супруги, а ребенок не может быть одновременно усыновлен двумя чужими друг другу людьми.
 Алена начала возражать и осеклась. Толик не был виноват – именно так работала мысль аппарата: нет записи, нет и супружества. Но, чтобы принять взаимное решение о регистрации брака, ей надо было поговорить с мужем, а к Игорю ее не пускали, потому что она формально не являлась его женой.
 Дурдом…




 Оборона


 Павлов готовился к процессу тщательно и последовательно – вплоть до составления ведомостей по эпизодам и лицам и графика развития событий.
 Если в прокуратуре над обвинением корпели практически все сотрудники среднего и высшего звена – помимо оперативных материалов и поддержки ФСБ и милиции, – то защите пришлось обходиться своими силами, а главное, своим умом и возможностями. А уж возможности у адвоката, как известно, безграничные, хотя бы потому, что он не зажат рамками должностных инструкций и приказов.
 Об этом часто приходилось говорить Артему – в самых разных аудиториях, а на вопрос о правах защитника он неизменно отвечал:
 – Безграничные! Как воля, свобода и вера; как воображение, талант и характер; как надежда и даже искусство. Без них вы не станете адвокатом. Однако основных прав у адвоката всего два. Ходатайствовать и жаловаться.
 Именно здесь слушатели, как правило, удивленно хмыкали, а кто-то не выдерживал:
 – И это все?!
 – Иногда еще можно делать заявления, – поправлялся Артем и тут же уточнял: – Протестовать, вопреки голливудским стереотипам, адвокат не может. Это прерогатива прокурора.
 Было, правда, еще одно право, но о нем имело смысл говорить лишь адвокатам-стажерам, – работать на износ. Иначе, используя, прямо скажем, немногочисленные права, добиться результатов было сложно. Вот и сейчас двадцать семь томов уголовного дела по Лущенко были проштудированы за две недели. Пакет собственных документов, составленных и подготовленных Павловым в защиту мэра, тянул еще на два-три тома. Но только этим исход процесса не предрешался: был еще и подзащитный – проблемный, непростой и на все – чего ни коснись – имеющий свой собственный взгляд.
 – Далее, – шел Артем строго по списку, – что выбираете: судью Колтунова или все-таки троих судей?
 – Если Колтунов и пара Соломонов, то согласен, – кивнул мэр. – Но ведь может выйти вместо одного Колтунова – целых три. Что тогда?
 – Верно, – согласился Артем, – и, скорее всего, Соломонов для вас никто подбирать не станет. А вот Колтуновых… к вашим услугам!
 – А еще могут и Ляпкиных-Тяпкиных назначить, – поддержал мэр. – Специально на мое дело.
 – Может быть и такое, – признал Артем, – но решение принимать вам.
 Лущенко озабоченно цокнул языком:
 – Да уж! В том-то и загвоздка, что решение принять сложнее всего. Мне же хочется на вас все свалить…
 Артем лукаво улыбнулся:
 – Ну да. Как в анекдоте. Адвокат спрашивает подзащитного: «Что я могу еще для вас сделать?» – а тот отвечает, потупив глазки: «Может, вину на себя возьмете?»
 Лущенко впервые за день улыбнулся, а затем не выдержал и рассмеялся – громко, в голос. Даже ведущие неусыпное наблюдение и прослушивание оперативники насторожились.
 – Да, забавно все это… Но все же, что нам делать?
 – Работать, – уверенно кивнул Артем. – Ваши помощники уже передали мне все бумаги, что я просил. Там набралось еще на одно уголовное дело.
 – В смысле? – насторожился мэр.
 – В смысле по объему, – успокаивающе улыбнулся Артем. – У них двадцать с лишним томов, как они считают, обвинительных документов.
 – Двадцать томов?! – опешил мэр. – Откуда столько компромата?
 Никогда не игравший в подобные игры, он понятия не имел, как заинтересованы следователи в том, чтобы произвести на доверчивую публику впечатление: пятьдесят томов уголовного дела! Сто томов!! Сто пятьдесят!!! Кто – больше?!
 И некому проверить, чтобы убедиться: сто сорок девять томов из ста пятидесяти – мусор, вставленная «для количества» макулатура, не имеющая ровно никакого отношения к делу. Военная хитрость, призванная шокировать впечатлительных журналистов и парализовать защиту, – поди разбери, какая бумага опасна, а какая – нет.
 – У нас почти столько же, – улыбнулся Артем, – но – оправдательных. Плюс большинство из собранных документов на следствии скорее оправдывают вас, чем обвиняют. Так что повоюем!
 – Может быть, что-то еще нужно сделать? Я все время читаю это заключение. Сто восемьдесят листов ни о чем! А выводы, будто я поджег рейхстаг, разрушил Бастилию уничтожил Трою! Ну полный бред! Они что, не понимают, что творят?
 – Смею вас заверить, ведают, – покачал головой Артем. – И ведают, и понимают. Еще как понимают. Ведь каждый будет отвечать погонами, креслом, портфелем, должностью. А самое сложное в вашей ситуации знаете что? Я имею в виду – в защите?
 Артем пристально прищурился.
 – Что? – заинтересовался Лущенко. – Найти свидетелей?
 – Нет.
 – Сложные статьи? Должностные?
 – Ну, статьи обычные.
 – А в чем тогда?
 – Основная проблема в том, что обвинение нелепо, – размеренно произнес Артем. – По сути, вас обвиняют в том, что вы были мэром!
 Брови Лущенко поползли вверх.
 – Да-да, – невесело улыбнулся адвокат. – В том, что вы были хорошим хозяйственником. Разумно управляли городскими активами. Вся ваша деятельность вменяется вам в вину!
 – Ну, и где… для нас трудность? – не понял мэр. – В чем, собственно, проблема?
 Артем покачал головой:
 – Нет ничего сложнее в защите, чем защищаться от нелепого, необоснованного обвинения!




 Ошейник


 О том, что Алена мечется меж СИЗО, загсом и органами опеки, Сериканов узнал в тот же день.
 – А зачем ей это? – удивился он.
 – Мне в опеке сказали, они девочку хотят из детдома взять, – пояснила директриса загса, – а по закону Алена должна или сама ее удочерять, как мать-одиночка, но тогда Лущенко этой девочке будет никто, или брак надо регистрировать.
 Сериканов замер. Алена, едва задержали ее мужа, проявляла весьма опасную активность, и получить в свои руки хорошую уздечку для этой брыкливой кобылки было заманчиво.
 – А еще какие препятствия к удочерению есть?
 – Полно, Роберт Шандорович, – махнула рукой директриса, – сначала Алена должна с девочкой лично встретиться, а руководство детдома может этого и не позволить.
 «Уже хорошо…» – отметил Сериканов: замдиректора детдома была первая в очереди на квартиру.
 – А если они оба будут заявлены как усыновители, то надо, чтоб и Лущенко с ребенком поговорил.
 «А Лущенко в СИЗО. Ну, и органы опеки могут заартачиться. Даже если все остальное соблюдено. Такое дело годами можно тянуть…»
 Роберт Шандорович удовлетворенно хмыкнул. Алена, если она и впрямь хочет стать для кого-нибудь матерью, была у него в руках – ни дернуться, ни шевельнуться. Хороший такой, «жесткий», с шипами, ошейник…




 Чтение


 По подсчетам Лущенко, после окончания следствия, которое оказалось скорым, неполным и сомнительно справедливым, прошло всего пять дней, когда прибывшие нарочный и судебный пристав вручили ему обвинительное заключение. Особая ирония судьбы была в том, что утвердил это заключение зам. Генерального прокурора, когда-то назначенный в этот высокий орган по рекомендации самого Лущенко.
 Некогда подчиненные ему люди вообще вели себя почти неприлично.
 Собственно, если бы не пронесенная адвокатом записка, он даже не узнал бы о проблемах с удочерением Леночки!
 «Бог им судья», – вздохнул про себя мэр и принялся изучать 183-страничный фолиант прокурорской мысли.
 Читал не торопясь, часто возвращаясь к прочитанному, заглядывая вперед на двадцать-тридцать страниц и непрерывно делая аккуратные пометки в тексте и записи в тетрадке. А в один из похожих друг на друга вторников двери камеры распахнулись, и ставший уже знакомым разводящий громко подал непривычную команду:
 – Лущенко Игорь Петрович, с вещами на выход!
 – Как – с вещами? – искренне удивился Игорь Петрович, забыв, как положено отвечать на подобное обращение тюремщика к своему заключенному.
 – Как, как! Да вот так! – раздраженно крикнул прапорщик, увидел растерянность бывшего «отца города» и сменил гнев на милость: – На суд повезут. Потому и с вещами.
 Игорь Петрович очнулся и засобирался, и проснувшийся от грохота, разговоров и сборов соседа Знаменцев потянулся.
 – Отваливаешь, мэр?
 – Да вроде везут в суд, – развел руками Лущенко и начал складывать небогатые пожитки в спортивную сумку, переданную Аленой с одной из передачек, – но я ж не дочитал бумаги-то! Да и рано вроде…
 Знаменцев спустил ноги с койки и сел.
 – Это небось твой адвокат жалоб понаписал, вот они и дошли наконец.
 Лущенко молча пожал плечами.
 – Слышь, Петрович, – как-то мрачно и виновато произнес сокамерник, – ты, если вдруг не вернешься, ну, в смысле вдруг освободят… ты, в общем, не серчай на меня.
 Лущенко замер и медленно развернулся. Знаменцев, почти не разговаривавший с ним весь этот месяц, протягивал руку. Как в тот, первый раз.
 – Ну? – поднял брови бывшая гроза криминала, а ныне почти изобличенный правосудием оборотень в погонах.
 Лущенко улыбнулся и тоже протянул руку:
 – О чем речь, полковник! Я тебя понимаю. Особенно теперь.
 Они крепко пожали друг другу руку, и Лущенко, подхватив сумку, развернулся к прапорщику:
 – Ну, вот и весь багаж. Я готов, Вергилий. Выводи.




 Митинг


 Павлов ждал, когда привезут Лущенко, за рулем своей машины – неподалеку от здания суда. Попадать в круг журналистов раньше времени было не с руки: он предпочитал еще раз просмотреть обвинительное заключение. Артем вздохнул; сама эта копия попала в его руки не сразу: секретари судов частенько затягивают передачу адвокату обвинительного заключения, а то и откровенно хамят. И только в этот раз все обошлось – с Анечкой они как-то сразу сошлись: переглянулись, еще раз, и еще… почти одновременно улыбнулись, и копия – вот она.
 А между тем перед зданием суда Центрального района выстроилась целая шеренга разномастных старушек и старичков, и каждый держал в руках плакатик или знамя. В силу возраста они уже едва держались на ногах, а кое-кто и опирался на эти древки, как на костыли, даже не замечая, что некоторые плакаты перевернуты вверх ногами.
 Артем повернул голову и бегло просмотрел содержание призывов.
 Начертанные от руки синей тушью на стандартных кусках ватмана формата A-1 плакатики призывали кого-то невидимого «Отдать под суд вора!», «Даешь справедливое возмездие!» и «Остановите коррупцию!», остальные воззвания-перевертыши просто не читались. Ну, а перед стариками сновал туда-сюда молодой человек в потертой куртке из кожзаменителя. На босых ногах, несмотря на прохладную погоду, истрепанные сандалии, явно с чужой ноги. Возраста он был неопределенного. Ну а лицом смахивал на чеховского «вечного студента» Петю Трофимова: спутанные, спадающие на лицо белесые волосы и мятущийся взгляд человека без судьбы.
 Артем жалостливо поморщился. «Студент» периодически встряхивал головой и, бойко пробегая вдоль нестройного ряда митингующих, выкрикивал:
 – Один раз «вор-тюрьма», затем три раза «ура».
 И старики нестройно, но послушно выполняли:
 – Во-о-ор до-о-олже-э-эн сидеть в тю-у-урьме! Ура! Ура! Ура-а-а-а!
 – Так, так, молодцом, – побежал вдоль рядов организатор, на ходу отбиваясь от активной старушки, пытающейся схватить его за рукав «кожанки».
 – Алик, Алик, как же еще сто пятьдесят за прошлый митинг? Алик, вы мне недоплатили! А я мало того что была сама, так ведь еще маму на колясочке привезла. Она хоть парализована, но я ей лентой прикрутила Ильича, и вполне симпатично все прошло. Алик, побойтесь бога, не обижайте старую коммунистку!
 – Роза Карловна, отцепитесь от меня и станьте в строй, – раздраженно отрезал Алик, – сейчас не время устраивать ваши разборки. Мама ваша Ленина уронила в лужу в самый ответственный момент, когда Сюмыхин выступать начал. Позор на мою голову! И на вашу тоже.
 Все это Алик успел прошипеть настырной бабульке во время пробежек вдоль строя между командами «Ура!», «Мы победим!» – два раза и «Интернационалом», со слов «Вставай…». Большевичка Роза Карловна не отставала:
 – Алик, я вам говорю категорично: если не оплатите, сейчас же перейду через площадь и стану молиться с ними… – она сделал жест рукой в направлении православного храма, который возвышался на другой от суда стороне площади. Посмотрев в указанном направлении, можно было заметить еще одну группу людей, которые также стояли в шеренге вдоль проезжей части и держали такие же древки. Только венчались они не кумачами и плакатами, а хоругвями, крестами и иконами. Впереди выступал священник в полном облачении и с кадилом. Казалось, идет крестный ход, однако никто никуда не двигался, кроме попа, который проходил с кадилом и что-то напевал. Вдруг все стоящие молящиеся дружно подхватили:
 – Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…
 Алик подскочил на месте и зарычал на преследовавшую его бабульку:
 – Роза Карловна, бросьте ваш шантаж! Будет вам премия, дам еще сотню, и все! Лимит исчерпан, меня шеф не поймет.
 Роза Карловна удовлетворенно закивала:
 – Хорошо, хорошо, Александр Алексеевич, договорились.
 Она тут же встала в строй, подняв над собой портрет Ленина кисти Кончаловского. В этот момент во двор въехал автозак с арестованным мэром, и Алик, словно дирижер, вскинул руки:
 – Три раза «вор»! И «Интернационал» до конца! Раз-два! Начали!
 Старики воодушевленно выдали ранее оговоренную «кричалку», и тут же грянул торжественный и мрачный, как этот непогожий день, «Интернационал».
 – Ве-есь мир насилья мы разру-ушим до основанья, а-а затем…
 Милицейский «ЗИЛ» взревел, откашлялся горьким сизым дымом, въехал в ворота суда, и Павлов, подхватив бумаги и хлопнув дверцей машины, стремительно двинулся вслед. У входа в здание суда толпились журналисты и зеваки. Двенадцать телекамер двигали своими объективами, словно большие металлические носатые птицы на трех тоненьких лапках-штативах.
 Павлов выдохнул, огляделся и шагнул в частокол фото– и телекамер.
 – Господин Павлов! Артемий Андреевич! – заголосили журналисты и ощетинились микрофонами. – Скажите пару слов прессе…
 – Да-да, конечно.
 Ни одно точное слово лишним сейчас не было.




 Лавочник


 Едва была назначена дата первого судебного заседания, Сериканову позвонил Козин.
 – Ну что?
 – Что? – вопросом на вопрос ответил Сериканов.
 – Лущенко уже начали сажать, а ты как воды в рот набрал.
 Роберт Шандорович усмехнулся. Козин еще не понимал, насколько безразличны бывшему первому заместителю все эти мелкотравчатые козинские интересы.
 – Что с киосками будем делать? – прямо спросил бизнесмен.
 Сериканов вздохнул:
 – Все, Петя, забудь. Киоски на улицы я не верну.
 – Почему? – искренне удивился Козин.
 – По кочану, – прямо и спокойно объяснил Роберт. – Я тебе достраивать твой гипермаркет разрешил?
 – Да.
 – И все, Петя, больше ничего не будет.
 То, как тяжело и гневно задышал Козин в трубку, было слышно так же хорошо, как если бы он стоял рядом.
 – Я не понял, эта баба так и будет городом заправлять?!
 Сериканов поджал губы. Если бы Чирков подал хоть какой-нибудь знак… хоть сколько-нибудь внятный «сигнал», Алену бы начали давить сразу – охотников было ого-го! Но Кремль молчал.
 – Пока так и будет, – честно ответил Сериканов.
 – Что? – не поверил Козин. – Ты хочешь сказать, что все подряды так и будут у нее?
 – Да.
 Козин рыкнул и бросил трубку. Так и оставшийся мелким лавочником, заморозившим на полпути два десятка нужных городу строений, коммерсант не принимал во внимание, что Алена, как ее ни клейми, объекты сдает вовремя и с приличным турецким качеством. Все те квартиры, что – от своего имени, лично – вручил каждому нужному человеку Роберт Шандорович, построила именно она. И внезапно взлетевший на самый верх, но пока еще никем не утвержденный в должности Сериканов не собирался ей в этом мешать – по меньшей мере, до тех пор, пока сверху не скажут «фас». Но тогда они и сами, без него управятся.




 Визит митрополита


 Высланную митрополитом Гермогеном «группу поддержки» остановили на полпути к зданию суда – милиция выясняла, является ли это внезапное шествие несанкционированным пикетом или митингом. Опоздал к началу и сам владыка: церковное расписание редко совпадает с мирским. Теперь он быстро и все же величественно шествовал вдоль металлической ограды Центрального суда, и богобоязненные граждане кланялись и протягивали сложенные «ковшиком» руки ладонями кверху для получения благословения. И владыка ласково благословлял, но темпа ходьбы не снижал. Увидав предстоятеля региональной епархии, молитвенное стояние склонило головы, а красный митинг заволновался. Организатор Алик нервно забегал из стороны в сторону, не подавая никаких команд, отчего ветераны коммунистических массовок растерянно затоптались и перешли на шепот, не понимая, как реагировать на появление столь значимой фигуры на стороне политических оппонентов. Алик судорожно набирал номер мобильного телефона, дозваниваясь своему неведомому и невидимому боссу. Наконец кто-то ответил, и лохматый активист-пропагандист зашипел в трубку:
 – Сам. Я говорю: сам пришел. Да-да, Гермоген. Ну да, здесь уже, возле суда. Чего делать-то? Ну, мои готовы. Как скажете… – Разговор прервался, а четких инструкций так и не поступило.
 Алик убрал трубку, закурил сигарету и стоял молча, зло затягиваясь горьким табачным дымом, пока владыка не прошествовал мимо, не обращая внимания на волнующихся под красными знаменами демонстрантов.
 Он прошел калитку и остановился перед зеркальными дверями парадного входа. Был еще задний двор и вход для сотрудников конвоя, судебных приставов и доставки заключенных. Внимательно оглядев многочисленные объявления, сообщения и предупреждения: «Вход в здание суда с 9:00. СТРОГО!», «Пронос видео– и фотоаппаратуры только с разрешения Председателя суда!», «Обед с 12 до 13», «Исполнительные листы временно не выдаются», – митрополит открыл дверь и сделал шаг через порог. В узком коридоре путь преграждала огромная арка металлоискателя, в которую втиснулись два упитанных судебных пристава-исполнителя в одинаково мятых черных куртках и погонах подполковников.
 – Вы к кому? – хором спросили судейские.
 – За справедливостью, дети мои, – почти ласково молвил митрополит и перекрестился. Он внимательно и пронзительно взирал своими необыкновенно голубыми глазами на мнущихся и нервничающих приставов. Гермоген сделал еще один шаг, и приставы, словно онемев, уже было начали уступать дорогу и, опустив глаза, расходиться по бокам от арки. Но увидев нерешительность и замешательство подчиненных, в дело вмешался главный районный пристав, оказавшийся позади первой линии обороны. Он подскочил сзади к отступающим и подтолкнул их с силой вперед. Оставаясь за спинами своих подчиненных, главный вмешался в разговор:
 – Так! Отец, сегодня суд закрыт. Посторонних прошу очистить помещение. – Его маленькие желтоватые глазки поблескивали угрожающе и ненавидяще. Он покусывал губы и нервно сжимал короткую резиновую дубинку, висящую на поясе.
 – Вы, очевидно, начальник здешний? – размеренно вопросил владыка. – Я обращаюсь к вам за помощью. Я иду в ваш суд. На процесс по делу нашего мэра. – Митрополит сделал ударение на «ваш» и «наш», поставив четкую границу между всенародно избранным мэром и судебным охранником.
 Это явно задело пристава-начальника:
 – Ваш мэр арестован и лишен полномочий, а наш суд разберется без посторонней помощи в уголовном деле. Вы, уважаемый, лучше идите по вашим делам, по церковным. Не надо вмешиваться в наши, в государственные. – Нахальный пристав торжествовал. Ему казалось, что он крайне удачно парировал скрытый упрек этого попа. Его подчиненные, хоть и лишились временно дара речи по непонятным для них причинам, но, тоже соглашаясь, закивали.
 – Сын мой, вы напрасно отказываетесь от помощи граждан. Именно права и свободы граждан, в том числе участвовать в осуществлении правосудия, есть смысл и суть деятельности государства. – Владыка легко и без запинки практически процитировал Конституцию. Его речь лилась плавно и величаво, голос звучал ровно и торжественно, как будто говорил он не в грязной прихожей районного суда, а с Главного кафедрального амвона. Молчавшие приставы открыли рты. Их начальник еще больше сузил глаза и заскрежетал зубами.
 – Я здесь по зову сердца и по воле души. Даже Верховный суд не в силах запретить этого. – Митрополит сурово сдвинул брови: – Пропустите и не берите грех на душу. Да и меня избавьте от искушения! – Он снова перекрестился, прошептав «умную молитву», [7] и сделал еще один шаг. Теперь они стояли почти лицом к лицу. Идти дальше было некуда. Мериться физической силой было нельзя. Безбожный Главный пристав только и ждал возможности спровоцировать священнослужителя на противоправные действия. Он снова подал голос:
 – Напрасно тратите время, батюшка! – Скорее всего, пристав не разбирался в иерархии, и поэтому Гермоген слегка улыбнулся:
 – А вот и нет, сын мой. Раз ты меня признаешь за твоего отца духовного, даже батюшкой называешь, я буду молиться за спасение твоей заблудшей души. До тех пор буду молиться и просить Господа о прощении, пока она не излечится. – Владыка протянул руку и легко отодвинул онемевшего подполковника, разглядывая нагрудную табличку Главного пристава. Прочитав его Ф.И.О., должность и звание, он опустил руку, но первый пристав так и замер в боковом полунаклоне.
 – За раба Божия Олега молиться буду, – добавил митрополит Гермоген и повернулся к выходу, оставив всю троицу стоять в окаменевшем состоянии. Никто не мог ни шевельнуться, ни вымолвить слово. Предстоятель областной епархии его высокопреосвященство митрополит Гермоген покинул суд. Он вышел из серого парадного подъезда и прямиком прошел к продолжавшим все это время стоять и молиться православным прихожанам.
 – Братья и сестры, спасибо, что поддержали наши усилия и радения за освобождение всенародно избранного мэра Игоря Петровича Лущенко. Прошу вас, пройдемте в храм и послужим о здравии и скорейшем избавлении от уз раба Божия Игоря.
 Чинно и торжественно процессия удалилась с площади. Как только последний прихожанин скрылся за дубовыми вратами храма Иоанна Предтечи, на улице вдруг подул прохладный ветерок, а яркое солнце стало меркнуть в пролетающих по небу облачках. Редеющий коммунистический митинг во главе с Аликом, который успел за это время обежать всех демонстрантов и разлить им по сто граммов «наркомовских», остался в полном одиночестве на опустевшей городской площади. Даже несколько милицейских патрулей, наблюдавших со стороны за этим импровизированным противостоянием, уже забрались в свои голубые «уазики» и тоже чем-то подкреплялись. Команды уходить до окончания судебного заседания у начальника митинга не было, и он пытался восстановить порядок в давно уже нестройных и теперь еще и нетрезвых рядах:
 – Товарищи, товарищи, спокойно! Сейчас можно пока опустить наглядную агитацию и передохнуть, но не расходиться. Митинг до 16.00! Еще только 11.20! Кто будет нарушать дисциплину – оштрафую.
 Однако подчиненные, призванные изображать красных патриотов, не внимали уговорам «комиссара» и постепенно стали расползаться в стороны. Тогда Алик решил приободрить стариков и, мотнув головой, закричал:
 – Мы же победили! Видали, сам митрополит и тот бежал! И эти, с хоругвями, тоже сдались и разбежались! Ура, товарищи! Три раза!!!
 Нестройные голоса выкрикивали «ура» и вразнобой затянули: «Вихри враждебные веют над нами…» Как только митингующие провыли последний куплет, солнце внезапно моргнуло дрожащим светом и погасло, спрятавшись за налетевшей неведомо откуда тучей. Мрачная серая мгла опустилась на судебный двор и постепенно расползлась по всем улицам и переулкам. Вслед за ней потянулся холодный пронизывающий ветер, поднявший столбом пыль, мелкий мусор и прошлогоднюю листву в воздух. Все больше и больше разрастаясь, вихрь поглотил суд, двор и, казалось, накрыл своим мусорным покрывалом весь город. Митингующие бросали плакаты, флаги, терли глаза, кашляли и испуганно спешили прочь от пылевого смерча, разгулявшегося в обезглавленном городе-герое. Пришло время торжества мусора, мерзости и подлости…




 Опека


 Алена послушалась Павлова и не появлялась в суде. Тем более что ей следовало лично зайти в опекунский совет. И, разумеется, Кротов оказался прав. Такой закостенелой бюрократки, какая сидела там, она еще не встречала.
 – Вы ведь не зарегистрировали брак с Игорем Петровичем? – сухо, словно видела Первую леди города в первый раз, поинтересовалась эта тетка.
 – Нет, – столь же сухо ответила Алена Игоревна. Объяснять каждой дуре с педучилищем за спиной все перипетии своего гражданского брака она не собиралась.
 – Тогда вы поторопились, – мстительно сказала тетка и вернула бумаги, даже не посмотрев в них.
 – Вы хотя бы гляньте, – вежливо предложила Алена.
 Тетка сделала мертвые глаза:
 – Мы обязаны думать о будущем ребенка, и желательно, чтобы его приемная семья была благополучной.
 Алена густо покраснела и молча взяла бумаги. Двинулась к двери, остановилась, развернулась и… ничего не сказала. В отличие от этой… дамы, она думала о Леночке каждый день. Поэтому она уже не могла себе позволить ни взорваться, ни тем более нахамить.




 Удав


 Петр Владиленович Козин был в растерянности. Его главный враг – Лущенко – сидел в тюрьме и обвинялся в самых позорных статьях чиновничьего кодекса чести, но это не изменило ровным счетом ничего. Его гражданская супруга Алена по-прежнему правила бал, а прежний подручный Сериканов словно надел на себя маску с прической ежиком, бородкой и грустными внимательными глазами прежнего мэра.
 Нет, слухи о том, что Сериканов прямо сейчас усердно вылизывает всех, от кого хоть как-то зависит его положение, ходили. А кое-что о перераспределенных квартирах и мгновенно изгнанных слишком ярых союзниках Лущенко было известно достоверно. Но в целом Сериканов держал «генеральную линию» так ровно, словно Игорь Петрович никуда и не делся, а так и висел грозным призраком над своим, то есть уже над бывшим своим, служебным креслом.
 Козин понимал, что отчасти такая ситуация поддерживается огромным бизнесом Алены: контракты были заключены и выполнялись, налоговая получала свои проценты, СЭС и пожарные – свои привычные взятки, а невидимые кремлевские «партнеры» Сабуровой – свои невидимые откаты.
 Чтобы сломать эту схему, надо было свалить Алену. Но вот это оказалось почти невозможно.
 – Ну, ты наивный, блин, Петя, – сказал ему при первой же встрече Брагин. – Ты где вырос? В заповедных лесах?
 – Но ведь Алене все равно без Лущенко города не удержать, – возразил Козин. – Все равно ведь ее поделят!
 Брагин пожал плечами:
 – Знаешь, Петя, если дойдет до дележа Алениных бабок, я бы тебе посоветовал подальше держаться – и от ее контрактов, и от ее подрядов, и даже от ее дома.
 – Почему это? – вскинулся Козин.
 – Отловят, нашинкуют и закопают. Ну, или белым медведям скормят – я уж и не знаю…
 Петр Владиленович обиженно хмыкнул, а Брагин на мгновение задумался и добавил:
 – Знаешь, Петя, почему я цел до сих пор?
 Козин с равнодушным видом пожал плечами: его это не интересовало.
 – А я выполняю первое правило удава, – серьезно объяснил Брагин. – Глотай только то, что в рот залезает и в брюхе помещается. Иначе – верный заворот кишок.
 Петр Владиленович ненавидяще глянул на Брагина, язвительно поблагодарил его за совет и распрощался. Он знал это правило всегда и понятия не имел, почему выпустил его из виду.
 – А как же тогда демократия? – Вопрос повис в воздухе.
 Выходило так, что равенство возможно лишь среди равных размерами пасти.




 Прелюдия


 Каждое музыкальное произведение имеет прелюдию, каждый роман – пролог, а каждый судебный процесс – предварительное заседание. Именно в предварительном судебном заседании выясняется отношение сторон к предстоящей судебной схватке. Здесь можно впервые увидеть своего будущего судью и обвинителя. Появляется возможность примериться к будущей обстановке процесса. Наконец, обжить скамью подсудимых. Все чаще она не просто зарешечена, а забрана стеклом, как аквариум. Подсудимые словно брошенные в стеклянную банку рыбки, которых даже не слышно, если только председательствующий судья не включит микрофон.
 Эти стеклянные камеры стали устанавливать после вопиющего побега троих заключенных прямо во время процесса из зала суда. Пока прокурор зачитывал обвинительное заключение, трое подсудимых незаметно раскручивали винты на решетке. Остается загадкой, почему конвой не заметил этих механиков. Как только передняя решетка была ослаблена, они одновременно навалились на нее и вместе с решеткой повалили на пол двух охранявших их милиционеров. Опешившие конвоиры были контужены и тут же оперативно разоружены нападавшими подсудимыми. После чего они спокойно вышли из зала суда и, закрыв за собой дверь на изъятый под дулом пистолета у судьи ключ, насвистывая, удалились.
 Победители судебных решеток увековечили свой трюк, заставив хозяйственников закупать «аквариумы». Правда, лавры «аквариумистов» эти трое разделили еще с одним необычным героем судебной хроники. Он, изловчившись, схватил конвоира за ухо и оторвал его. Говорят, накануне перед процессом он во все глаза смотрел незабываемый поединок Майка Тайсона с Джерри Холлифилдом.
 Лущенко ввели в зал со стороны обычного входа. Конвойной лестницы в судебный зал Колтунова не было. Также Колтунов, последний из всех судей, не спешил с установкой «аквариума». Ему искренне не хотелось лишаться возможности наблюдать за своими подопечными через прутья решетки. А главное, он твердо был убежден, что стеклянные скамьи подсудимых появились вовсе не из-за побега и оторванного милицейского уха, а по причине излишней демократизации положения заключенных и арестованных. Не секрет, что правозащитные организации постоянно давят на правительство, требуя улучшенных условий содержания под стражей, например, тех, кто еще не осужден. Вот и поддаются отцы народа на эти правозащитные штучки.
 «Подсудимый не должен сидеть в зале суда за решеткой!» – кричат они.
 «Пожалуйста!» – отвечаем мы и ставим стеклянный «аквариум».
 Забавно! Забавно смотреть, как человек, привыкший к свободе, занимавший высокое положение в обществе и властной иерархии, вдруг становится беспомощным клопом, попавшим в спичечную коробку. Щеглом, которого сунули в клетку и заставляют выполнять различные трюки, петь и чирикать под дудочку новых хозяев. Поистине, такое удовольствие мало с чем можно сравнить! Не в этом ли притягательность столь нервных и слабо оплачиваемых профессий?
 Несмотря на то, что предварительное судебное заседание проводится исключительно в закрытом режиме, Колтунов умышленно допустил прессу и ТВ поприсутствовать перед началом процесса. И теперь камеры жадно фиксировали каждое движение, каждую эмоцию, пробегавшую по лицу подсудимого. Вот он вошел в клетку и присел на скамью. Жесткую, неудобную, грубую деревянную скамейку. Вот – молча разложил бумаги и вещи. Достал тетрадку и ручку. Словно студент, готовящийся к лекции или семинару.
 Забавно…
 Колтунову не было нужды выходить в зал, чтобы видеть все это: обычно он наблюдал за происходящим через щелку в своем кабинете, непосредственно прилегавшем к судебному залу. Он твердо знал, что для него, вершащего правосудие и распоряжающегося людскими судьбами, в таком подглядывании нет ничего предосудительного. Только так ведь и можно увидать какие-то необычные моменты в поведении своего будущего «клиента» – то, что далеко не всегда будет проявляться в присутствии суда.
 Наконец, все расселись по местам. Первым занял свой стол перед решеткой подсудимого патологически не любивший опаздывать адвокат Павлов. Затем появился Игорь Петрович Лущенко, и они тут же начали что-то активно обсуждать, ничуть не смущаясь ни камер, ни журналистов. И лишь когда вошел прокурор-обвинитель Джунгаров с помощником, оба невольно отвлеклись. Адвокат улыбнулся дежурной улыбкой и кивнул обвинителям, а Лущенко сдержанно произнес: «Добрый день».
 Ну что ж, теперь пора.
 Камеры уже вовсю водили своими хоботами-объективами от адвоката к прокурору и от прокурора к подсудимому. Самое время появиться и настоящему хозяину процесса. Колтунов громко откашлялся, резко распахнул дверь и вошел в зал.
 – Прошу всех встать! – привычно выкрикнула секретарь.
 – Садитесь! Добрый день!
 Дмитрий Владимирович излучал добродушие и покой. Уже недели три как смирившийся и с необходимостью вести это сомнительное дело, и тем более с дармовым «Паджеро», он знал, что председательствует в ключевом процессе своей карьеры. Недаром даже Великая на утреннем совещании ничего не сказала – лишь смотрела на него внимательнее и куда как пристальнее, чем обычно.
 Колтунов усмехнулся и поправил мантию. Обычно Великая просто его не замечала, впрочем, как и остальных судей своего городского суда.
 Разумеется, он ждал. Ждал все эти дни перед процессом, что она скажет ему хоть слово, хотя бы намекнет, а лучше, если прямо укажет, как быть и как действовать. Но Егорина молчала.
 Зато говорили коллеги из городской прокуратуры. Приезжали «пообщаться» местные авторитеты, намекавшие, что посадка мэра будет великим благим делом не только для города, но и для самого Колтунова. Нет, ничего конкретного, никаких угроз, никакого торга. Так… мысли вслух. На том и разошлись. Колтунов этот «детский сад» и в голове не держал.
 Впрочем, Дмитрий Владимирович и так все прекрасно понимал. Он знал, что не имеет права выпустить мэра на свободу. Его осуждения на длительный срок жаждали все, кто пострадал в неравной борьбе с Лущенко и Сабуровой, а сейчас рассчитывал на реванш. Политики уже делили кресло градоначальника. Бизнесмены – рынки и подряды. Криминал – политиков и бизнесменов. Правоохранительные органы – всех, вместе взятых. Кремль ждал нужного момента для своего собственного хода. А за все это приходилось отдуваться судье Колтунову.
 Дмитрий Владимирович коротко вздохнул:
 – Итак, сегодня у нас предварительное судебное заседание. По закону оно должно проходить в закрытом режиме.
 Он обвел взглядом зал, заполненный представителями прессы:
 – Мне придется просить вас, уважаемые журналисты, покинуть зал. Протокольная съемка закончена.
 Журналисты разочарованно загудели. Часть принялась убирать микрофоны и складывать видеоаппаратуру, а часть, явно желая слиться со свидетелями, быстро попрятала блокноты и карандаши.
 – Приставы, – скомандовал судья, – проследите, чтобы в зале остались только участники процесса!




 Ходатайства


 Лущенко смотрел во все глаза, а тем временем бойкие чернорубашечники завершили зачистку судебного зала, а едва последний из журналистов покинул зал, судья Колтунов удовлетворенно кивнул приставам:
 – Спасибо, спасибо! Ну, вот теперь продолжим работать в узком составе. Обвинение, у вас будут какие-либо ходатайства?
 Все повернулись в сторону начальника отдела судебных обвинителей Джунгарова, и Рашид Абдуллаевич встал, демонстративно оглядел мэра и пронзительно зыркнул – по-другому не скажешь – на Павлова.
 – Ваша честь, у нас будет еще много ходатайств. – Он снова посмотрел на адвоката – на этот раз уничтожающе: – Но мы их заявим по порядку. – И так же величественно сел.
 «Сволочь…» – подумал мэр.
 Павлов как-то объяснил ему, что в сложившейся практике термин «по порядку» означает – неожиданно для защиты.
 – Подсудимый…
 – Что? – как очнулся Лущенко. Колтунов смотрел прямо на него.
 – Подсудимый… защита, – судья повернулся к адвокату, – у вас будут какие-либо ходатайства?
 Игорь Петрович встал и глянул на Павлова. Тот показывал ему три пальца.
 Лущенко понимающе кивнул:
 – Да. У нас есть ходатайства. Я прошу прекратить это уголовное дело!
 В зале охнули, судья Колтунов поднял от удивления брови, а Павлов потер переносицу. Еще на второй встрече они договорились, что Лущенко по сигналу попросит назначить трех профессиональных судей. Поэтому адвокат, напоминая о договоре, и показывал три пальца. Но Игорь Петрович знал, что не имеет права упустить шанс объяснить суду, насколько отвратительно и непрофессионально сляпан этот поклеп.
 Колтунов хмыкнул и опустил брови на обычный уровень.
 – На каком же основании, простите, Игорь Петрович?
 Лущенко развел руки в стороны:
 – А на очень простом, Дмитрий Владимирович.
 Мэр сразу решил обращаться к судье по имени-отчеству – принципиально. Ему казалось, что таким образом судья будет чувствовать их равенство. Хотя бы равенство. О былом превосходстве арестованного мэра речи вообще не шло.
 – Говорите же, подсудимый, – напомнил о себе Колтунов.
 Мэр кивнул и открыл тетрадь со своим собственным исследованием этого чудовищного уголовного дела.
 – На том основании, что в обвинительном заключении имеются триста двадцать восемь грамматических ошибок.
 Лущенко оглядел зал и опешил. Тот факт, что деятельность управленца высочайшего класса «анализировали» «гомо сапиенс» с образовательным уровнем пятиклассников, никого из оставшихся в зале, похоже, не поразил.
 – Далее. В пяти местах неправильно указаны адреса строений. Шестнадцать раз имена и фамилии свидетелей по делу указаны неправильно…
 Лущенко даже не читал – цедил сквозь зубы. Если бы он так работал, город раз двадцать вымер бы от голода, холода и болезней.
 – В середине заключения перепутаны страницы. Вместо 82-й идет 88-я, а затем 83-я.
 Он кинул многозначительный взгляд на судью. Колтунов просто обязан был заподозрить, что страницы из дела выдирались или подменялись!
 – Так. Еще. Неверно указаны должности Кузьминского, Сериканова, Кейсина, Усачевой. Перепутано все! При таких документах слушать это дело категорически нельзя.
 Лущенко произнес это тем же твердым и уверенным тоном, каким, в бытность мэром, отказывал в прошениях разного рода мошенникам. Перевел дух и перешел к финальной части речи:
 – Я спросил себя: почему столько ошибок?
 Судья заинтересовался. Похоже, ему самому порядком надоели неграмотные составители процессуальных документов.
 – Ну и почему же?
 – А все очень просто! – обрадовался первой профессиональной реакции Лущенко. – Люди, составлявшие все эти документы, не понимали их сути! Они даже своей профессией до конца не овладели! А уж разобраться в тонкостях моей… работы… – Игорь Петрович с жалостью посмотрел в сторону обвинения: – Они – вечные второгодники, которые даже списать не могут без ошибок. Потому что не понимают смысла того, что списывают с чужих бумаг…
 Джунгарова – мэр это видел – затрясло. И Лущенко не собирался его щадить.
 – Но хуже всего, они понимают, насколько они некомпетентны. Потому и ненавидят всех, кто знает свое дело больше, чем на тройку!
 Лущенко захлопнул тетрадь и распрямился. Оглядел зал, посмотрел на судью, затем на адвоката… Павлов почему-то грустил и смотрел в потолок.
 – Итак, вы просите дело прекратить прямо сейчас? – резюмировал заявление подсудимого Колтунов.
 Мэр снова перевел взгляд на судью и вдруг вспомнил, как Павлов предупреждал его, что это лишь начало и что судья сейчас будет просто выяснять, что за «клиент» ему достался. Но Лущенко уже не чувствовал себя ничьим «клиентом».
 – Именно сейчас, – уверенно кивнул он. – Сегодня у нас первое судебное заседание? Так зачем же тратить государственные деньги?! Давайте покончим с этим прямо сейчас!
 – Понятно, – спокойно проронил судья. – Давайте спросим мнение вашего адвоката и обвинения хотя бы…
 Лущенко опешил. Он полагал, что объяснил судье все!
 – Защита, вам слово, – так же неэмоционально произнес Колтунов. – И, пожалуйста, строго по заявленному ходатайству…




 Работа над ошибками


 Артем поднялся и повернулся к судье.
 – Я полностью поддерживаю ходатайство моего подзащитного, – сухо произнес он. – Данное дело расследовано и передано в суд с нарушением уголовно-процессуального закона. Все замечания изложены в моем письменном ходатайстве.
 Нет, он вовсе не собирался начинать с этого, но своеволие мэра заставило перестраиваться на ходу.
 – В настоящий момент имеются обстоятельства, – Павлов бросил многозначительный взгляд на судью, – препятствующие рассмотрению данного уголовного дела в суде.
 Колтунов поднял брови, но адвокат еще не закончил речь.
 – Поэтому дело как минимум должно быть отправлено в прокуратуру для устранения нарушений.
 – Позвольте узнать почему? – подал голос прокурор Джунгаров.
 – Пожалуйста! – раскрыл папку в нужном месте Павлов. – Дважды вменена одна и та же статья по двум эпизодам. Это искусственное расширение обвинения требует корректировки.
 Джунгаров помрачнел. Никакой «корректировки» лучше было не допускать.
 – Далее. Вменение незаконного предпринимательства одновременно со злоупотреблением служебными полномочиями является также необоснованным.
 Джунгаров непонимающе нахмурился, и Павлов тут же пояснил:
 – Об этом говорится в письменном заключении кафедры уголовного процесса МГУ, которое я также передаю суду.
 Колтунов и Джунгаров быстро переглянулись.
 – Далее. Выводы прокуратуры о виновности Игоря Петровича в незаконном хранении и приобретении патронов тоже надуманы. В основу положено заключение эксперта, толком даже не объяснившего, в чем же отличие боевого патрона от охотничьего.
 Судья невольно кашлянул, а обвинитель отвел глаза. Эксперт и впрямь показал себя не с лучшей стороны, и, увы, это зафиксировано секретарем суда.
 – Наконец, – улыбнулся Павлов, – потерпевшие, перечисленные в заключении, появились в последние два дня следствия…
 Джунгаров заставил себя распрямиться. Он понимал, что это не доказывает ничего – так, мелкий укол. Но Павлов продолжал улыбаться.
 – Все они ссылаются на некие решения администрации. Но никто ни разу не обращался лично к мэру и не получал отказов от него лично.
 На этом «лично» Павлов сделал особый акцент.
 – Все отказные письма и решения подписаны либо первым вице-мэром, либо председателем комиссии по рациональному использованию земли. О каких действиях мэра идет речь?!
 Этот вопрос вовсе не был риторическим, и Колтунов должен был это понимать.
 – Ваша честь, – бросил папку на стол Артем, – данное дело не может слушаться. Оно должно быть отправлено в прокуратуру. Пусть исправляют ошибки. Даже, если понадобится, возобновлять следственные действия.
 – Позвольте! – вмешался обвинитель Джунгаров. – Господин адвокат увлекся!
 Он видел, что только что поймал Павлова на слове, и теперь хотел отыграть пару очков.
 – Вы что же предлагаете, господин адвокат?! – ядовито поинтересовался обвинитель. – Вопреки существующему закону возобновлять следствие по его окончании?! Это кто же дал такое право?
 Артем глянул на судью, и Колтунов сделал скупой жест:
 – Можете пояснить?
 – Конечно, – кивнул Артем. – Такое право предоставил Конституционный суд. Вот его определение по аналогичной ситуации. – Артем показал судье и обвинителю ксерокопию. – Конституционный суд страны позволил возобновлять следствие при необходимости. Но, обратите внимание, не для того, чтобы расширять обвинение! А чтобы исправлять допущенные ошибки.
 Павлов подошел к судье, положил перед ним листки с определением, сел и повернулся к Лущенко. Тот протянул через решетку (вот вам нехватка «аквариумов»!) руку и пожал Павлову… плечо.
 Понятно, что Лущенко не ожидал, что адвокат с ходу поддержит его заявление. Откуда ему было знать, что Павлову пришлось выложить почти все припасенные для процесса аргументы, только чтобы не позволить оппонентам обернуть наивное заявление мэра против него самого.




 Доверие


 Лущенко неотрывно следил за тем, как ходатайство адвоката переходит из рук в руки. Сначала документ проглядел Колтунов, затем его передали прокурорам. И, пока те читали, судья снова обратился к мэру:
 – Игорь Петрович, вы должны выполнить еще две формальности. Скажите, согласны ли вы на особый порядок проведения судебного слушания?
 «Стоп! Не торопись», – сам себя остановил мэр и восстановил в памяти то, что говорил ему адвокат.
 – Но я же не признаю себя виновным!
 Однако по виду судьи не было заметно, оценил ли он тот факт, что Лущенко демонстрирует отличное знание процессуальных вопросов.
 – Понятно, – отметил что-то судья. – Второй момент. Вы доверяете слушать дело мне? Или хотите, чтобы дело слушалось тремя профессиональными судьями?
 Лущенко глянул на Павлова. Тот показывал три пальца, что означало: берите трех судей, как договаривались. Но тогда Лущенко не знал, как будет выглядеть его судья, а потому соглашался почти со всем, что ему советовал адвокат. Зато теперь… Этот Колтунов определенно серьезно взялся за процесс! Расспрашивает, берет документы, назидательно тыкает ненавистного мэру Джунгарова в его огрехи…
 Лущенко снова глянул на Павлова. Тот упорно показывал три пальца.
 Мэр опустил голову и задумался. Он чувствовал, что именно сейчас решится если не все, то многое. Постоянно перепроверяя своих подчиненных, мэр знал и цену доверия. Видел, и много раз, как окрыляется человек, знающий, что его не пасут, словно барана!
 «Нет-нет! Колтунова обижать нельзя! – понял мэр. – Выглядит прилично. Глаза умные…»
 – Ну, что вы решили? – напомнил о себе судья.
 Лущенко бросил короткий взгляд на адвоката и встал:
 – Я доверяю вам, ваша честь, слушать мое дело. Мне не нужны три судьи. И я прошу удовлетворить мое ходатайство и моего адвоката и отправить дело в прокуратуру, чтобы там прекратить.
 – Ну-у, прекращение дела в прокуратуре или на следствии – это уже не моя прерогатива, – развел руками судья. – И… я правильно вас понял, что вы поддерживаете ходатайство защитника и присоединяетесь к нему в такой формулировке?
 – Да! Так и есть! Защитник сформулировал лучше и точнее.
 Колтунов повернулся к Джунгарову:
 – Обвинение?
 – Мы категорически возражаем! – замотал головой Джунгаров. – Ходатайство не только преждевременное, но и немотивированное. Это не аргументы, а одни умозаключения!
 Павлов хмыкнул. Колтунов встал:
 – Суд удаляется для вынесения определения по заявленному ходатайству.
 – Прошу всех встать!
 Все участники процесса, загрохотав стульями, поднялись и проводили судью взглядами, в которых была надежда. У обвинения – надежды на отказ, у защиты – на удовлетворение. У мэра – надежда на чудо и справедливость.




 Тайна


 Когда вернется судья с решения, не знает никто, кроме самого судьи. Тайна совещательной комнаты запрещает информировать остальных о каком-либо времени. Прошло немногим больше двадцати минут, и Колтунов появился в зале вновь. Теперь никто не садился, и определение слушали стоя.
 – Суд, совещаясь по заявленному подсудимым и поддержанному защитой ходатайству, определил: отказать в заявленном ходатайстве.
 Артем, считаясь с самолюбием мэра, не стал оборачиваться. Он понимал, что чувствует только что купавшийся в иллюзиях подзащитный.
 – Данное определение обжалованию не подлежит. Прошу всех садиться.
 Стулья снова загрохотали.
 – Итак, – оглядел зал Колтунов, – уголовное дело по обвинению Игоря Петровича Лущенко в совершении преступлений, предусмотренных статьями 285 частью второй, 285 частью второй, 289, 228, назначается к слушанию под председательством судьи Колтунова.
 Артем кинул на мэра быстрый взгляд – на том не было лица.
 – Слушания пройдут в данном зале. Начало рассмотрения дела через неделю. В следующий понедельник, в десять ноль-ноль. Прошу не опаздывать.
 Лущенко попытался что-то сказать, но судья его опередил:
 – Игорь Петрович, если вы хотите получить свидание с супругой или родственниками, напишите заявление и передайте через адвоката. Я дам вам свидание. Все! Заседание закончено!
 – Прошу всех встать! – в последний раз прокричала секретарь.
 Павлов поднялся и теперь уже прямо посмотрел на мэра. Внутренне он возмущался наивностью, самонадеянностью и скоропалительностью Игоря Петровича. Но он видел и другое: Лущенко понимает, что, положившись на свои ощущения и не поверив знаниям адвоката, совершил ошибку.
 – Все нормально, Игорь Петрович! – подбодрил он подзащитного. – Не переживайте! Вы поступили, как сочли нужным.
 Лущенко на мгновение отвел глаза. Ему было стыдно.
 – Да, это ошибка. Но не смертельная. – Артем посерьезнел. – Одна просьба. Единственная. Маленькая. Прежде чем что-то заявить, пожалуйста, скажите мне! Я вас прошу! Нет, не прошу! Я настаиваю, Игорь Петрович!
 Павлов первый раз повысил голос на своего подзащитного, и мэр – тоже впервые – не попытался высказать собственную, всегда уникальную и безошибочную, точку зрения. Лишь поднял глаза на защитника:
 – Вам не надо настаивать, Артемий Андреич. Я все понял. Но, поверьте, мне нужен был этот опыт. Даже отрицательный! Лучше сейчас!
 Павлов сокрушенно покачал головой, но Лущенко уже протягивал руку сквозь прутья решетки:
 – Больше ни слова без вас!
 Конвойные загремели ключами и наручниками, которые по инструкции приходилось надевать на заключенного мэра, и Павлов, скрепляя этот договор, ответил крепким, долгим рукопожатием.




 Обвинитель


 Прокурор Джунгаров, недавно получивший звание «лучший судебный прокурор года», очень гордился своей новой ипостасью и намерен был оправдать свое звание на 200 процентов. Пока все складывалось просто отлично. Да, процесс такого уровня в России был первым. Да, за ним следила вся страна. Да, наблюдатели мгновенно разделились – на тех, кто требовал посадить проворовавшегося чиновника, и на тех, кто требовал немедленного его освобождения. Причем среди последних были и особо горячие головы, страстно желавшие, чтобы посадили самих прокуроров и следователей.
 Понятно, что среди этих последних, особенно среди тех, кто замахивался даже на смену власти в стране, большая часть были неудачными политиками, а часть – откровенными провокаторами. Этих опасались даже союзники опального мэра. По крайней мере, Павлов, когда его пригласили поучаствовать в демонстрациях в поддержку арестованного мэра, выступить на митинге и дать интервью газете «Другая Страна», сослался на занятость и вежливо отказался.
 «Умен…» – с некоторым сожалением отметил тогда прокурор.
 Однако ни ум, ни осторожность адвоката ничего не меняли. Полученный Джунгаровым – пусть и через Сериканова – слабый, но внятный «сигнал» сверху, по сути, давал ему карт-бланш, и он уже начал его использовать – с первого дня судебного заседания. Джунгаров был на подъеме и очень образно живописал, как нехороший мэр отказывал честным бизнесменам помочь развивать бизнес и как – одновременно – всеми способами помогал своей жене занять главные позиции в экономике города.
 Мэру вменили в вину многочисленные строящиеся городские объекты, благоразумно обойдя столь насолившее прокуратуре возведение храма. Обвинили в самострое, то есть разрешении для «избранных» строить в обход существующего закона. И даже двойное обвинение мэра по одной и той же статье «Злоупотребление служебными полномочиями» никого не насторожило.
 А уж когда дошло до статьи о незаконном предпринимательстве, а в голосе прокурора зазвучали «левитановские» нотки, каждый просто обязан был понять, что своими преступными действиями Игорь Петрович Лущенко систематически, почти богохульно подрывал авторитет исполнительной власти.
 – Способствуя созданию предприятий своей жены, – медленно, трагично читал прокурор, – оказывая необоснованное предпочтение и предоставляя незаконные преимущества, Игорь Петрович Лущенко нарушал Конституцию, которая провозглашает равенство всех перед законом. Сейчас я поясню…
 – Обвинение, у вас будет еще возможность выступить с пояснениями, – вежливо, но непреклонно останавливал его, как правило, Колтунов. – Сейчас только зачитывается обвинительное заключение.
 Но Джунгаров поворачивал к своей пользе даже замечания судьи.
 – Ваша честь! – с видом оскорбленной богини Фемиды произносил он. – У нас процесс устный и состязательный. Жаль, что мне приходится об этом напоминать!
 И каждому в зале суда становилось ясно, кто в действительности стоит не только на страже порядка, но и на переднем крае сражения за Демократию и Свободу!




 Поэт


 Судьи, даже самые справедливые и независимые, не живут в вакууме и не питаются манной небесной. Жена Колтунова, трудившаяся в городской налоговой инспекции, часто рассказывала мужу, как много предприятий, принадлежащих жене мэра, по ее мнению, уклоняются от подачи реальной финансовой отчетности. Прокурор был прав, и мэр явно покровительствовал Алене, предоставляя «режим наибольшего благоприятствования» и прикрывая возможные претензии.
 Колтунов усмехнулся. Недовольство ее деятельностью было несравнимо с критикой в адрес мэра и мэрии. Ушлая москвичка развернулась в городе, как заправская хозяйка. Лучшие земли ощетинились стройками. Погибающие советские производства: бумажное, пластиковое, шинное, спичечное – были в одночасье приватизированы и ставились на новые рельсы. Закрывались розничные рынки, а на их месте моментально вырастали легкие и быстровозводимые конструкции торговых центров. Терпеть это своеволие было тяжело.
 И все-таки прокурора заносило.
 «Паршивец…» – беззлобно подумал Колтунов.
 – Нет-нет! – сделал он решительный жест. – Рашид Абдуллаевич, я вас прошу! Вы же знаете, закон есть закон! Ну, не предусмотрено на этой стадии пояснений и выступлений. Только чтение! Продолжайте, пожалуйста, прокурор.
 Лицо Джунгарова приняло еще более оскорбленный вид, но Колтунов, спасая себя от угнетающих мыслей об истинной цене своего «Паджеро», уже погрузился в чтение судебных бюллетеней.
 Привычка читать бюллетени выработалась у него за многие годы. Колтунов не любил выглядеть бледно на процессах, в которых председательствовал, а также вообще в спорах на правовые судебные темы. В судах все знали, что он помнит постановления пленумов Верховного Суда и решения Президиума наизусть, да и вообще отлично знает практику по уголовным делам за последние десять лет.
 Такая подготовка появилась не вдруг. Начиная любой процесс, даже самый короткий, Колтунов прежде всего готовил пачку свеженьких документов – для загрузки в свою тренированную судейскую память. И, пока прокурор зачитывал обвинительное заключение, пока выступали ранее допрошенные на следствии свидетели, судья читал, читал и читал. А уж когда стороны схватывались на прениях – уже в финальной стадии процесса, для Колтунова открывалась возможность даже писать.
 Он любил писать. Часто успевал черкнуть письмо родителям, которых никак не мог перевезти из далекого Красноярска. Мог набросать небольшую статейку в газету «Судебное обозрение» и даже сочинить пару незатейливых стишков. Особенно ему удавались простые, короткие эпиграммки.



   Рашид Джунгаров – молодец,
   Его отцы пасли овец,
   Теперь в суде он выступает
   И всех на свете обвиняет!



 Судья улыбнулся, поспешил скрыть улыбку, прикрыв лицо рукой, но тут же увидел быстрый, внимательный взгляд Павлова. Адвокат, похоже, бдительно следил за каждой реакцией со стороны судьи.
 «Ну, держись», – мстительно подумал Колтунов и начал набрасывать свежий опус.



   Павлов – адвокат известный,
   Защищает мэра честно…



 И тут же застрял. Финал выходил совсем уж непристойным:



   И не знает про конец.
   Все равно ему п…ц!



 «Нет, не то…» Колтунов решительно зачеркнул рифмующееся со словом «конец» неприличное слово. А затем с сожалением вздохнул и зачеркнул двустишие полностью.
 Пристойной рифмы к слову «конец» в русском языке что-то не находилось.



   Потому что знает точно,
   сядет он на восемь лет!



 Колтунов поморщился и снова перечеркнул написанное. Рифма откровенно хромала, да и восемь лет по такому обвинению многовато. «А может быть, так?»



   А на том лица-то нет!
   Ждет его всего семь лет!



 Судья задумался. Семь лет заключения для Лущенко тоже было много, но все ж ближе к истине, чем восемь! Да и рифма тут же появилась.
 «А главное, цифра счастливая…» – неслышно хихикнул в ладонь судья.
 Настроение поднялось мгновенно, ну а к завершению художественного прокурорского чтения Колтунову стало совсем хорошо. Эпиграммы выходили сами собой, и судья написал их почти на всех участников процесса и в конце концов добрался даже до симпатичной журналистки из «Вечернего города». Та старательно записывала каждое прокурорское слово.



   Пиши – не пиши, пора – не пора,
   Иду к журналистке сегодня с утра,
   Сидит она в зале, не зная о том,
   Что добрый судья ее трахнет потом!



 Прокурор тем временем дошел до патронов, едва ли не показывая в лицах, как каждый из этих патронов может унести человеческую жизнь, и был настолько убедителен, что даже судья на мгновение оторвался от своего увлекательного занятия.
 У Лущенко имелись разрешения на хранение целых трех охотничьих карабинов, а потому и своих, штатных патронов было предостаточно. Но эта, изъятая на даче у мэра коробка оказалась особенной.
 – К сожалению, – констатировал прокурор Джунгаров, – следствию не удалось выяснить, каким именно образом эти боеприпасы попали к Лущенко домой. Ведь в гражданском обороте они запрещены!
 Зал заволновался. Все понимали, что вменяемое мэру незаконное приобретение и хранение таких патронов означает срок.
 – Возможно, следует продолжить расследование хищения этих патронов! – патетически воскликнул Джунгаров, но тут же поймал испытующий взгляд судьи и уткнулся в обвинительное заключение.
 Колтунов еле заметно покачал головой и разразился новой эпиграммой:



   Мэр – политик был отважный,
   Но охотник-то неважный,
   Стырил он патронов пачку
   И получит год в придачку!



 Судья лучше остальных понимал, что деться мэру некуда. Потерпевшие от мэрского самоуправства предприниматели рвались давать изобличающие показания, свидетели были тщательно подобраны. Порядок слушания дела утвержден.




 Жертва


 Когда начался допрос потерпевших от Лущенко, зал заполнился депутатами.
 Они постановили дежурить на каждом заседании по трое-четверо, чтобы затем освещать процесс в законодательном собрании, а по сути, просто рассказывать, как там и что. Всем было ужасно любопытно, как засуживают мэра города.
 В углу скромно примостился незаметный молодой человек. Настолько незаметный и настолько скромный, что сразу же привлекал к себе внимание и не оставлял никаких сомнений в своей ведомственной принадлежности. В этой конторе тоже решили посылать своих представителей на суд.
 Лущенко занял место за решеткой. Павлов – впереди него на скамейке.
 Рядом с Павловым – его сосредоточенный помощник, с папками копий материалов дела. Ну а прокурор Джунгаров расположился напротив и демонстративно читал утреннюю газету. Он видел, что, несмотря на все финты адвоката, процесс идет прекрасно, и уже представлял себя в новеньких генеральских погонах, которые, по всем приметам, должен был получить сразу же после того, как сядет Лущенко.
 Наконец, в длинной мантии, свежих подворотничках и манжетах, в зал вплыл Колтунов.
 – Прошу всех встать, суд идет! – привычно скомандовала секретарь Аня и тут же опустилась на стул рядом с судьей и принялась за стенограмму.
 Странным образом до сих пор не все суды страны оборудованы звукозаписывающей аппаратурой, которая не только экономит время и силы, но – главным образом – не дает возможности пренебрегать протоколом заседаний и тем более «править» его под нужное решение.
 – Садитесь, – разрешил Колтунов, разложил папки и открыл заседание.
 Отбор лиц, готовых утопить в лице Лущенко своего конкурента или оппонента, велся тщательно. В прокуратуру приглашались практически все, когда-либо встававшие на пути Лущенко. Это были люди и фирмы, обиженные или обойденные вниманием. Были и откровенные неудачники и завистники.
 Обвинение отдавало себе отчет, что подобный коллектив пострадавших будет смотреться смешно. Поэтому решили создать группу из пяти-шести лиц разного плана, отобрав самых проверенных и внушающих общественности жалость и сострадание. Именно такой была Зоя Ивановна Каштанова, бессменный руководитель магазина «Зарница». Ветеран труда, общественница, застрельщик кооперации, она была одной из первых, с кем избранный мэр сразу же вошел в непримиримый конфликт.
 – И вот, значит, мы приватизировали магазин, развернули торговлю, пережили все кризисы и деноминации, – описывала свой трудовой путь Каштанова. – Решили копить деньги на новый магазин. Ну, один магазин – хорошо, а два – еще лучше. – Зоя Ивановна перевела дух и одернула чуть помявшуюся кофточку. – Написали, значит, письмо. Прямо мэру Лущенко. Он почитал и ответил, что свободных площадей в городе нет. Ну, отказал, значит. Тогда мы сами нашли помещение. Это бывшая контора, сейчас в заброшенном состоянии. Подписали договор с городом на аренду. Обрадовались. Два дня только отмечали!
 Колтунов заворочался в кресле.
 – Ну, вот же народ! – шутливо посетовал он. – Меня никто не пригласил! Я бы вообще с удовольствием пришел.
 – Да кабы знать вас тогда-то?! – развела Каштанова руками. – Месяц отмывали, чистили, приводили в порядок и ремонтировали. Завезли товар, не успели оглянуться – уж год прошел. А тут, значит, извещение приходит по почте. Так и так, договор аренды закончен, помещение забираем, вывозите магазин.
 Потерпевшая схватилась за лицо и закачала головой, словно снова и снова переживая тот отчаянный момент.
 – Я бегом в администрацию районную. Там говорят, иди в город. Метнулась туда. На прием к нему вон, – Каштанова, не глядя, махнула в сторону решетки. – Мне говорят, ждать нужно месяц. Очередь. А как ждать-то, когда уже выселяют?! Побежала к адвокату. Тот говорит, давай денег, и все решим. Дала. Ничего не решил, а только все запутал. Тогда я сама пошла в суд, посмотрела там на доске образцы. Ну и написала, как могла, этот иск…
 Кто-то широко, со смаком зевнул.




 Виновен!


 «Есть!» – понял Павлов и старательно, словно школьник, поднял руку.
 – Адвокат, вопросы лучше потом, – поморщился Колтунов, – разве что у вас есть что-то уточняющее…
 Павлов быстро кивнул, вскочил и пытливо посмотрел на даму:
 – Зоя Ивановна, извините, что перебиваю, но раз суд разрешил… Скажите, а вы что же, в суд обращались?
 Женщина на миг задумалась, набрала воздуха и выпалила:
 – А как же! Конечно! Я про это и говорю. Подала иск, потом суд был. Ну и ничего не вышло.
 – То есть?
 – Так отказали мне. Говорят, имел право город не продлевать аренду.
 Павлов не верил своим ушам и глазам. Первая же потерпевшая, вызванная обвинением, вот-вот даст показания в защиту мэра!
 – А вы обжаловали решение?
 – Ну конечно! Но там тоже ничего не вышло. Пришлось съезжать. Ох и натерпелись мы…
 Каштанова всхлипнула.
 – Зоя Ивановна, не волнуйтесь, – постарался успокоить ее Павлов. – Я понимаю ваши переживания…
 – Да что вы понимаете?! – закричала она. – Вы вон все по телику выигрываете, а нам-то, простым людям, как жить?! Мы ж без-за-щит-ны-е!
 Зоя Ивановна закрыла лицо руками и… разрыдалась – в голос. Зал потрясенно затих.
 «То, что надо… – сосредоточился Павлов. – Теперь держитесь!»
 – Ну, а мэр-то в чем виноват перед вами, Зоя Ивановна?
 Женщина всхлипнула, вытерла глаза и повернулась к мэру:
 – Игорь Петрович, простите вы меня, если что не так, но я вас и не виню ни в чем!
 Прокурорская челюсть медленно поползла вниз, а Лущенко наклонил голову.
 – И вы меня простите, Зоя Ивановна.
 «А теперь еще раз получите!» – недобро улыбнулся Джунгарову Артем.
 – Зоя Ивановна, я что-то не пойму, а кто ж тогда виноват?
 Все замерли, а прокурор напрягся и непроизвольно сжал край стола – так, что тот заскрипел.
 – Кто? – Женщина растерянно завертела головой, взирая то на мэра, то на прокурора, то на адвоката. Наконец повернулась к Колтунову, подмяла дрожащую руку и вытянула в сторону судьи: – Да суд и виноват во всем!




 Чай


 Перерыв пришлось объявлять досрочно.
 – Ну, Брагин! Ну, сволочь! – швырнул Колтунов папку на стол. – Подсунул мне потерпевшую!
 В дверь кабинета шмыгнула испуганная секретарь суда Анечка.
 – Чаю, – мрачно распорядился Колтунов. – Без рома.
 – Сейчас, Дмитрий Владимирович.
 Хуже всего было то, что свидетелями судейского позора стали депутаты-законодатели.
 «Сплетен будет… – поморщился Колтунов. – По всему городу разнесут!» Он бы винил Джунгарова, но тот лишь исполнял «сигнал» сверху: прокурор обязан был делать все, чтобы посадить Лущенко, – достаточно на него улик или нет. А вот Брагин, как профессионал, был виновен по уши.
 «Не дай бог следующий потерпевший таким же окажется! – молча принял Колтунов налитую Анечкой чашку с чаем. – Точно на патронах выезжать придется!»




 Очная ставка


 – Козин Петр Владиленович, пройдите в зал, – пригласил пристав, и Петр Владиленович одернул пиджак и, поглядывая по сторонам, замер в центре.
 – Проходите за трибуну, – вежливо пригласил судья. – Представьтесь, пожалуйста.
 Козин пожал плечами и прошел, куда показали.
 – Ну-у, меня знают в этом городе намного дольше, чем господина временного мэра Лущенко. Я – Петр Владиленович Козин.
 – Какое отношение вы имеете к компании «Козерог»? – поинтересовался судья.
 Петр Владиленович рассмеялся, пошарил по карманам, вытащил яркую, словно тропическая бабочка, визитку и с явным чувством своего превосходства передал ее через Анечку судье.
 – Странный вопрос. Я создал фирму. Я ее акционер. Я ее руководитель.
 – Понятно. Считаете ли вы себя потерпевшим от действий подсудимого?
 Козин глянул на сидящего за решеткой Лущенко и зло улыбнулся:
 – Ну-у… это еще надо разобраться, кто в этом зале потерпевший. Но кровь этот мэ-э-эр нам попортил порядком. Скажу одно: он виновен!
 – Понятно, – кивнул судья, – но, тем не менее, следствие признало вас потерпевшим.
 – Ну, вам виднее, – разрешил считать себя кем угодно Петр Владиленович.
 Колтунов удовлетворенно кивнул:
 – Конечно, Петр Владиленович, суду виднее. Итак, в каких отношениях вы находитесь с подсудимым?
 Козин демонстративно оглядел сидящего за решеткой мэра:
 – Отношения? Какие могут быть у нас отношения! Нас дерут, а мы крепчаем!
 – Свидетель! – недовольно призвал Козина к порядку судья. – Давайте по существу! Я спрашиваю, есть ли у вас неприязнь к Лущенко или нет?
 Козин вспомнил, как сносили его киоски, и понял, что заводится.
 – Ну почему же нет? Хотя сейчас он вызывает скорее презрение.
 «Тише, Петя, – сам себе сказал он, – ты все им скажешь, не торопись…»
 – Он ведь – варяг. Чужак. Подкидыш! – Козин сглотнул. – Тут у нас многие думали, что его Кремль прислал. Думали, хозяин появился! По направлению из высших сфер. Ан нет, вышло – самозванец!
 Петр Владиленович обвел глазами замерший зал и улыбнулся. Посыл дошел, и многие были на его стороне. Это чувствовалось.
 – Так! Свидетель, осторожнее в выражениях! – запоздало встрял судья. – Я вас предупреждаю, что оскорблять участников процесса недопустимо!
 Козин еще раз оглядел вцепившегося в прутья побелевшими пальцами Лущенко, затем – окаменевшего адвоката и, наконец, едва скрывающего ухмылку прокурора Джунгарова. Он презирал их всех. По сути, он был единственным в этом зале мужиком, единственным, кто реально рискует. Ибо, если этот процесс не раздавит мэра, он рикошетом ударит по нему. И Козин, как бы ни повернулось, хотел сказать все, что думает.
 – На самом деле я рад. Рад, что можно встретиться лицом к лицу и поговорить наконец. – Он сделал дурашливый поклон. – Уж простите, господин мэр, что я без записи!
 Судья застучал по столу:
 – Петр Владиленович! Прекратите! Здесь вам суд, а не цирк!
 Козин посерьезнел и оперся руками о трибуну. С его точки зрения, клоунами были как раз те, кто изображал из себя правосудие. Но в том, что Лущенко – по закону или без закона – следует покарать, он был уверен.
 – Итак, свидетель, ваше отношение понятно, – вздохнул судья. – Теперь, пожалуйста, по существу дела. Обвинение, пожалуйста, допрашивайте!




 Игра


 Джунгаров подхватил эстафету с готовностью:
 – Свидетель, скажите, какой основной вид деятельности у вашего предприятия?
 – Странный вопрос, гражданин прокурор, – прищурился бизнесмен.
 В зале пошли смешки. Козин явно не хотел уступать. Причем никому! Он так втянулся в игру, которую вовсе не нужно было вести здесь, в суде, что уже не мог сдержаться. Лишь бы излить накопившуюся злость. И прокурор просто попал под руку.
 – Вот вы – городская прокуратура, – констатировал Козин. – У вас тоже свой вид деятельности. Так?
 В зале снова рассмеялись.
 – А с какой это стати вы задаете вопросы? – возмутился Джунгаров.
 Козин, привлекая внимание зала, поднял руку:
 – А где же вы – прокуратура! – были, когда мои киоски закрыли и Лущенко чуть не заморил наш город голодом?!
 Джунгаров опешил: «Ну и дурак! И где его Брагин раскопал?!» Козин не понимал простейшего: если прокурор ответит и начнет защищать свои прежние позиции, он невольно встанет на сторону Лущенко!
 – А?! Молчите?! – не понимая, что происходит, рассмеялся Козин. – Правильно! Молчите! А где вы были, когда он тут наводил свои порядки?!
 Джунгаров открыл рот, но Козин и не собирался давать прокурору право голоса.
 – Когда все подряды городские отдавал своей супружнице?! А?! Где вы все были?!
 Джунгаров угрожающе подался вперед, и тогда вмешался Колтунов:
 – Стоп, стоп! Свидетель, напоминаю, идет ваш допрос! Не прокуроров, не меня, не подсудимого! А ваш! Если вы готовы давать показания, мы продолжим. Готовы?
 «Наконец-то!» – зло подумал Джунгаров.
 – Всегда готов! Как пионер! – Козин хмыкнул и еще сильнее облокотился на трибуну. Он практически лег на нее!
 Джунгаров укоризненно глянул на Колтунова, и тот стиснул зубы.
 – Свидетель, вам что – неудобно стоять?
 – Мне-то удобно! Просто устал! Стоять устал! – огрызнулся Козин.
 – А я – сидеть!!! Давай поменяемся?! – вскочил Лущенко.
 Джунгаров поморщился. Суд неуклонно превращался в фарс.




 Закон


 Павлова этот «концерт» устраивал – ни слова по существу Козин пока не сказал, а только распалялся и распалялся.
 – Хочешь получить подряд на строительство жилого дома – стань компаньоном Сабуровой! Хочешь построить магазин – поклонись Алене Игоревне! Задумал расширить свое предприятие – спроси разрешения у Первой леди!
 В зале откровенно смеялись.
 – Почему? – орал – уже не на прокурора, на журналистов – Козин. – Я спрашиваю: почему? С какой стати я должен испрашивать разрешения у ба… женщины?!
 Симпатичная журналистка в первом ряду возмущенно фыркнула.
 «Нормально», – отметил Павлов.
 И Козин говорил и говорил, прокурор молчал, а Павлов красноречивыми жестами удерживал Игоря Петровича от реплик. Прерывать этот поток ярости категорически не следовало. Так, чтобы у самых предвзятых обвинителей не осталось никаких сомнений – здесь личная неприязнь, ненависть, а то и месть по отношению к Лущенко. Впрочем, Колтунов тоже это понимал.
 – Свидетель, вы опять увлекаетесь! Ближе к сути!
 – А я и говорю по сути! Не хотите меня слушать? Так я уйду!
 Козин демонстративно повернулся и сделал шаг с трибуны, но тут же вернулся обратно.
 – Уйду из суда. Но не из города! Это я сказал! Петр Козин! А мое слово – закон!
 Артем мысленно зааплодировал и, видя, что на этой красивой ноте Козин и закончит, поднял руку. Ни судья, ни прокурор никакого стремления задавать Козину вопросы уже не проявляли.
 – Позвольте поинтересоваться, Петр Владиленович?
 – А-а-а, господин столичное светило? – заинтересованно протянул предприниматель. – Любопытствуете о наших местечковых делах? Ну-ну…
 Артем кивнул и немедля ударил в самое больное место:
 – Господин Козин, скажите, почему вас признали потерпевшим?
 Петр Владиленович щелкнул костяшками обеих рук и дернул губой.
 – Так считает следователь. Что еще?
 – Понятно. Тогда поясните, в чем причина вашей странной, как бы это правильно выразиться… ненависти, что ли, к мэру?
 Козин негромко рассмеялся:
 – Ну уж и ненависти! Ненависть слишком сильное чувство. Я же сказал, что просто его презираю.
 – И все-таки… – вернул Козина к сути вопроса Артем. – Почему?
 Козин недобро усмехнулся:
 – На таком посту, с такими возможностями он мог наш город превратить в Царствие Небесное. А он превратил его в кормушку для своей семьи.
 Лущенко яростно рыкнул, и Павлов, прося мэра не мешать показаниям, сделал быстрый жест.




 Свидетель


 – Сотни бизнесменов в городе остались без дела! – все сильнее заводился Козин. – Все подряды перехватывает Сабурова! Новые объекты строит Сабурова! Новые районы возводит Сабурова! Осталось только город переименовать – в Сабуров-град!
 Кто-то в зале засмеялся.
 – Но вас лично и ваше предприятие как коснулась эта деятельность? – поинтересовался Павлов.
 Он умышленно не конкретизировал вопрос. И, пожалуй, только Колтунов понимал этот прием, но поправлять вопросы адвоката судья не мог – при всем желании.
 – Конечно, коснулась! – уверенно двинулся в ловушку адвоката Козин. – Еще как коснулась! Мы из-за него потеряли более двухсот торговых точек!
 Кто-то в зале присвистнул, но его никто не одернул – цифра впечатлила всех.
 – М-да! – не выдержал даже Колтунов, но тут же прикрылся рукой, делая вид, что просто откашлялся.
 – Вы говорите о ларьках и киосках? – как бы нехотя поинтересовался Павлов.
 – О ларьках в первую очередь! – гневно отреагировал Козин и вдруг что-то заподозрил: – А чем вас ларьки не устраивают?
 – Да меня-то устраивают, – пожал плечами Артем. – Но они сносились не по воле мэра, а по решению гордумы и комиссии по рациональному использованию земли. – Артем продемонстрировал стопку бумаг. – В материалах дела есть этот документ. В томе 16, на странице 275-й. Это последняя страница, и, возможно, кто-то до нее не дошел. Но вы-то, свидетель, знакомились с делом!
 Только что лениво следивший за диалогом Колтунов резко распрямился. Он уже почуял, что ему готовят.
 – Адвокат! Я напоминаю вам, что мы допрашиваем не свидетеля, а представителя потерпевшего!
 Артем растерянно моргнул:
 – Ой, ваша честь, простите! А что… разве вас не допрашивали как свидетеля, Петр Владиленович?
 Козин усмехнулся. Ему было приятно, что столь известный адвокат явно сбит с толку.
 – То-то и оно! Ясно же, что свидетель – это другой расклад! А то потерпевший! Конечно, допрашивали! Дважды. Оба раза как свидетеля.
 «Есть!!!» – поставил Павлов на Козине большой и жирный, хотя и воображаемый крест.
 – Перерыв! – с отчаянием в глазах стукнул молотком Колтунов и впился глазами в Павлова: – Артемий Андреевич, зайдите, пожалуйста, ко мне.
 Он уже боялся – и как!




 Представитель


 Дмитрий Владимирович сидел за столом, обхватив голову руками. Едва начавшись, процесс катился коту под хвост, и он уже чувствовал, что в итоге крайним сделают его. Вынесет обвинительный приговор – адвокат и соратники мэра, в первую очередь его жена, порвут решение в Верховном Суде. Если, конечно, не будет высшей политической воли. Но ее-то как раз и не видать! Никаких сигналов с Кремлевского Олимпа не поступало. А вынесет оправдательный – порвут здесь. Прямо на месте.
 «И что же делать?» Не хватало какого-то повода, чтобы избавиться от этого дела. Хотя бы на время, чтобы разобраться, с кем и в какие игры можно поиграть.
 В дверь постучали, судья поднял голову и увидел адвоката.
 – Заходите, Павлов.
 Адвокат прошел и, не дожидаясь приглашения, сел напротив.
 – Я вас слушаю.
 – Это я вас слушаю, – мрачно отозвался судья, – что это за… за… маневры?
 Павлов пожал плечами:
 – Обвинение разваливается. От фундамента. Хотите обсудить?
 Колтунов развел руками: знать адвокатскую линию было лучше, чем не знать.
 – Что ж, послушаю! Но, сами понимаете, без обязательств!
 – Да какие уж обязательства! – махнул рукой Павлов и присел напротив. – Просто есть вещи очевидные. Например, обвинительное заключение составлено с многочисленными нарушениями. Ошибка на ошибке.
 Колтунов угрюмо теребил карандаш.
 – Эпизоды перепутаны, – продолжил адвокат, – двойное вменение. Свидетели все «кривые». Потерпевшие и того хуже. Одна Каштанова чего стоит…
 – М-да уж, – только и промычал Колтунов.
 Это было слишком очевидно.
 – И главное, – подвел итог адвокат, – есть препятствие, которое не даст вам возможности не только приговор вынести, но и вообще дело продолжать.
 Адвокат откинулся на спинку хрустнувшего стула и замолчал, а Колтунов насупился. Он уже чуял, к чему все идет.
 – Не надо говорить загадками. У меня и так вся жизнь теперь из загадок состоит! Председатель суда от меня бегает. Никто из коллег ни слова о процессе не говорит. А тут вы еще…
 – Вы же помните, как представили Козина? – посмотрел в глаза Колтунова адвокат. – В каком статусе он выступал в суде? А?
 Судья поморщился:
 – В каком? Свидетель. А, нет! Конечно, представитель потерпевшего. Их ООО «Козерог» признано потерпевшим, а он, соответственно, представитель!
 Павлов, подтверждая каждое слово, закивал:
 – А теперь подумайте, как это он, будучи на следствии допрошен как свидетель, вдруг поменял статус и оказался потерпевшим?
 Судья молчал. Павлов бил в самое больное место.
 – Вы хоть раз видели свидетелей, которые бы выступали в качестве представителей потерпевших? А? Скажите? В вашей практике такое было?
 Колтунов сделал равнодушное лицо:
 – Честно говоря, не припомню… Но ведь это вполне может быть.
 Павлов привстал и снял с полки над столом судьи тяжеленный том:
 – Откройте кодекс, УПК, Дмитрий Владимирович, и прочитайте статьи 72-ю и 249-ю.
 Колтунов покосился на Павлова, затем на кодекс и насупился:
 – Да я его наизусть знаю.
 – Тогда о чем мы говорим, Дмитрий Владимирович? – поинтересовался адвокат. – Или обвинение думает, что, кроме них, никто новых законов не читает?
 Павлов раскрыл толстенный том, и Колтунов тяжело вздохнул и бросил взгляд на выглядывающий из-под адвокатского пальца текст статьи. Он знал статью почти наизусть, и звучала она как приговор: свидетель ни при каких обстоятельствах не может быть представителем потерпевшего.
 Колтунов замер. Он знал, что Джунгаров будет стоять на своем до конца, но выносить-то решение не Джунгарову, а ему, судье!
 – Ладно…
 Колтунов не знал, что еще можно сказать.




 Полный истец


 Послеобеденное заседание началось с выступления судьи. Колтунов был недоволен тем, как повел себя Козин. Но особенно он был разочарован командой обвинителей. Лучший судебный прокурор не то берег силы для ударного выступления в прениях, не то просто растерялся перед удачно жонглирующим фактами защитником.
 Намечавшийся разгром с помощью главного свидетеля обвинения Петра Козина едва не обернулся поражением.
 Выходила парадоксальная вещь. По идее, судебное следствие должно подтверждать ранее предъявленное обвинение. Так оно и было вначале, но свидетели вдруг стали сбиваться или откровенно, как эта старая торговка Каштанова, сдавать позиции. Судья был страшно недоволен. Еще пара дней такого процесса, и можно оправдывать мэра.
 Однако такой команды не было. Честно говоря, не было вообще никакой команды. Но, как опытный судья, Дмитрий Владимирович понимал, что должен вынести решение, которое прежде всего устроит вышестоящий суд и всех, кто стоял за делом мэра. А вот кто за ним стоял, он, хоть тресни, понять не мог. Анализируя слова Козина, который попытался объяснить, что мэр вовсе не протеже Кремля, Колтунов совсем запутался. Он сводил себя с ума, задавая один и тот же вопрос: «Кому это выгодно?» И получалось так, что в принципе никому.
 Если это способ убрать из города Сабурову, то ход интриги понятен.
 Однако с Сабуровой ничего ужасного не происходило. Она по-прежнему была на коне, строила еще больше, чем при муже, открывала новые и новые объекты. Никто не насылал на нее санинспекции, пожарного надзора, Госстройэкспертиз и прочей чиновничьей вампирщины. Да и по поводу Лущенко никто никаких очевидных знаков не подавал. Дважды Колтунов пытался попасть к Егориной, но она уклонялась от его визитов. Было ясно, что она следит за процессом, тем более в современных условиях это было не сложно. Все залы были оборудованы телекамерами, через которые можно было смотреть любой процесс, проходящий в городском суде. Ему даже казалось, что Великая сидит целый день и наблюдает за тем, как он ведет процесс.
 Возможно, так оно и было. Но самое печальное состояло в том, что чем дальше шел процесс, тем больше и больше сомнений в его справедливости вызывал он и у Колтунова. Будучи когда-то принципиальным и честным военным судьей, он не мог закрыть глаза на очевидные натяжки и подтасовки. Он старательно указывал прокурорам на эти тонкие места, но те старательно обходили эти моменты стороной. Видимо, и у них были сомнения, но одновременно было и «партийное» задание. В такой ситуации ему становилось тошно и хотелось напиться и удавиться – не давали жена и любовь к новому черному глянцевому другу «Паджеро».
 «В конце концов, подамся в адвокаты! – подумал Колтунов, переодеваясь в мантию. – Взять того же Павлова – живет и в ус не дует!» Колтунова очень волновал Павлов с его вечными ходатайствами и заявлениями. Откуда он их брал, оставалось загадкой. Судья даже посмотрел оперативные сводки по адвокату. С утра на работе в суде до вечера. Потом спортзал. Иногда вечерние встречи с какими-то девушками.
 Как правило, симпатичными. Возможно, с клиентками, так как у Павлова на обслуживании были проекты «Первого канала» типа «Звездная пыль» и «Фабрика кумиров». Домой возвращается поздно – как правило, один. Встает в шесть утра. Когда же он творит, совершенно не ясно!
 И вообще, этот Павлов жил недопустимо легко! Адвокат смеялся, даже когда Джунгаров пригрозил привлечь его к уголовной ответственности!
 – На меня уже трижды пытались завести уголовные дела, – пояснил он Колтунову, – за разглашение данных предварительного следствия. Это когда я рассказал журналистам об обысках. Не вышло! Затем за оскорбление. Следователь возмутился, что в своей жалобе я сравнил его с фашистским палачом. Тоже как-то рассосалось. Теперь вот новая история – с моей книгой. Один генерал, Глухарев, решил, что я, дескать, упомянул его в своем детективчике о рейдерах. Забросал вашу прокуратуру жалобами и требованиями.
 Все было так, и даже Джунгаров, разумеется не при Павлове, отозвался о ситуации с генералом с недоумением: «Совсем с ума посходили. Скоро Гоголя потребуют привлечь за клевету на малороссов и жителей Украины». И все равно, Павлов жил недопустимо легко. Судья прекрасно видел, что так думает даже Лущенко. Смертельно уставший от этого балагана, мэр явно хотел, как это ни ужасно, обратно в камеру, и Колтунов знал почему. В камере Игоря Петровича ждал телевизор, Знаменцев с недоигранной партией в шахматы, новые кроссворды и «судоку» – японская новинка, ставшая популярной в последнее время. Хотя, говорят, придумали их на самом деле в Англии, а поскольку в японском языке есть некие сложности с составлением кроссвордов, то числовые комбинации именно там и обрели настоящую популярность. Игорь Петрович, что называется, на них «подсел» и требовал от адвоката все новых и новых таблиц.
 «Идиллия…» – усмехнулся Колтунов и, открыв заседание, принялся планомерно эту идиллию разрушать.
 – Оглашается поступившее в суд заявление. Исковое. От ООО «Козерог» к Игорю Петровичу Лущенко. О взыскании убытков в виде упущенной выгоды. – Он принялся зачитывать, выхватывая самые важные моменты: – В рамках уголовного дела по обвинению мэра Лущенко установлено, что обвиняемый, злоупотребив служебными полномочиями, отдавал незаконные предпочтения одним юридическим лицам в ущерб другим. Тем самым нарушал положение Конституции о равенстве всех перед законом и судом. Так… ага,… так, нам было отказано в предоставлении участка земли под строительство торгового центра в новом районе Жгутово… Так,… тем самым причинены убытки в виде упущенной выгоды… далее идет расчет… так, строительство,… средняя посещаемость… количество людей… доход… ожидаемая прибыль… так! Вот! Итого… ого!
 Колтунов поднял глаза и обвел взглядом всех участников процесса. Все напряженно ждали. Он откашлялся и даже налил себе первый раз из дежурного графина стакан воды. Выпил в полной тишине. Поставил на стол и торжественно объявил:
 – Итого, просим взыскать с Игоря Петровича Лущенко один… миллиард рублей!




 Миллиард


 Как заработать миллиард, точно не знает никто, но стать миллиардером мечтают почти все. Миллиард нельзя забрать с собой в иной мир, но миллиард можно унаследовать. Еще миллиард можно украсть, наконец, миллиард можно выиграть. Но если использовать сугубо судебные механизмы, то миллиард можно отсудить. Столичные коллеги Колтунова блестяще продемонстрировали, как можно с помощью, казалось бы, изученных вдоль и поперек кодексов и законов пересмотреть приватизационные решения, отменить постановления налоговых проверок, взыскать в несколько раз больше, чем заработано за годы существования некогда могущественной нефтяной империи.
 Конечно, Лущенко не касался недр земли и не качал ни нефть, ни газ, ни электричество и даже уголь не добывал. Однако слухи о его давнем знакомстве с опальным очкариком-нефтяником были весьма близки к правде.
 Они встречались в бытность Игоря Петровича депутатом, и олигарх предлагал ему стать одним из основателей новой Государственной думы, которую тот задумал создать. Сказать правду, предложение польстило будущему мэру, но никаких денег он не получал, а в итоге вообще позабыл об идее «нового демократического государства».
 Но для того, чтобы на самом верху докладывать о деле мэра не только с позиций развернутой по всей стране кампании с лозунгом «мэр должен сидеть в тюрьме», но еще подкреплять хлипкие обвинения политическими интригами, такого знакомства с самым знаменитым сидельцем Красноканинской зоны было достаточно. Даже на Колтунова подействовал намек, сделанный вскользь прокурором Джунгаровым. Зайдя, по доброй отечественной традиции, к судье в перерыве «на чай», тот в разговоре за чашкой сказал буквально следующее: «Вопрос не в том, насколько наш мэр коммерциализировался, а в том, как глубоко он увяз в политическом заговоре!» Дмитрию Владимировичу стало неуютно. Ему казалось, эпоха всеобщей шпиономании осталась в далеком прошлом, а слово «заговор» вообще попахивало плесенью тридцать седьмых. Но слово было сказано и к тому же услышано.
 Поскольку обвинение трещало по швам и на одной политике делу было не удержаться, следователи с благословения прокуратуры предложили Козину сформулировать свои претензии экономического плана в виде самостоятельного иска. Естественно, заяви они такой иск отдельно от уголовного дела, он выглядел бы нелепо и бесперспективно. По статистике, дела «о взыскании упущенной выгоды» в наших арбитражных судах вообще очень редки. И если даже они рассматриваются, то удовлетворяются менее одного процента – даже при обширной доказательной базе. Рассмотрение подобного иска в рамках уголовного дела можно было бы считать наивным, если бы за ним не стояли столь серьезные люди, цели и цифры.
 Колтунов поднял глаза и прежде всего посмотрел на Лущенко. Тот сидел спокойно, но по капельке пота, выступившей на правом виске, и вздувшимся венам на руках, которыми он, казалось, врос в решетку, можно было понять, что иск его поразил. Он не был готов платить более тридцати пяти миллионов долларов Козину и его семейке за те неприятности, что они доставляли ему и его Алене.
 «А придется…»




 Возражения


 Артем Павлов медленно достал из своего объемистого портфеля папку с надписью «Дело. Возражения», раскрыл ее, не торопясь вытянул три отпечатанных листка, ручкой вписал сегодняшнюю дату. И только теперь посмотрел на притихшего председательствующего Колтунова:
 – Можно ответить, ваша честь?
 Колтунов кивнул:
 – Если готовы – давайте! Интересно послушать. Но если хотите, то можете посоветоваться с вашим подзащитным. Шутка ли?! Такие суммы! Получите заодно копию искового заявления. – И он передал короткий, но грозный документ.
 Артем повернулся к Лущенко и очень тихо произнес:
 – Игорь Петрович, все в порядке! Мы были к этому готовы. Вот, почитайте. Вам станет все ясно. Даже если они пойдут на удовлетворение, то это противозаконно. Держите.
 Он протянул один экземпляр своих возражений, и мэр впился руками и глазами сперва в иск, затем в павловский документ.
 От каждого адвоката подзащитные ждут чуда, волшебного трюка; их как-то не касается, что защитнику во сто крат тяжелее опровергать то, что было создано колоссальной следственно-прокурорской системой. Хотя иногда один адвокат и может противостоять сотням следователей, оперативников прокуроров и судей. И даже выиграть.
 Павлов вновь повернулся к суду и встал:
 – Защита готова, ваша честь, представить возражения по заявленному иску.
 – Будьте так любезны!
 Колтунов сделал приглашающий жест, а сам стал еще раз перечитывать иск, параллельно что-то записывая в тетрадь. Если бы кто-то подглядел за ним, то обнаружил бы в тетради следующую эпиграмму:



   Наш Петр Козин служит всем примером –
   На зависть конкурентам стал миллиардером!
   Но тайна есть у нового миллиардера:
   Чтоб стать богатым – ободрал он мэра!



 Артем взял со стола два экземпляра своих возражений и протянул их прокурорам и судье. Те сразу же стали вслед за Лущенко пожирать составленный адвокатом текст: Колтунов с интересом, а прокуроры со скепсисом. А Павлов начал медленно, методично разрушать позицию истца – от фундамента.
 Он прямо указал, что подобный ущерб коммерсантам, если он будет доказан, должен возмещать не мэр, а город. Он обратил внимание, что спорные земельные участки выделялись комиссией мэрии, а не Игорем Петровичем лично. Он аккуратно подвел судью к признанию того факта, что сам этот вопрос не может быть рассмотрен в сегодняшнем суде, так как отношения между истцом, ООО «Козерог» и администрацией города не являются предметом регулирования гражданского права и не носят имущественного характера! Ну, и дошла очередь и до самого истца.
 – Истцом не обоснована достоверность упущенных доходов, – ткнул всех носом в очевидный факт адвокат.
 – Ну, это не страшно, – попытался отмахнуться Джунгаров, – можно обосновать по ходу рассмотрения. Мы же еще допросим этих… «Козерогов». Тогда они и обоснуют, разве не так?
 – Что скажете, защита? – потер ладони судья.
 И тогда Павлов сказал все. И то, что эти азы права обязан знать даже студент-первокурсник. И то, что бремя доказательства лежит на стороне обвинения. И уж тем более то, что эта прокурорская позиция сначала закрыть, а уж как-нибудь потом все это обосновать, никак не согласуется с презумпцией невиновности.
 – Но разве представленных расчетов недостаточно? – попытался привести адвоката в чувство Колтунов.
 – Возможно, вам, ваша честь, и достаточно, – охотно кивнул Павлов, – но не достаточно для соблюдения требований закона и сложившейся практики. Я напомню, что за всю историю существования статьи пятнадцатой гражданского кодекса, то есть с начала 95-го года, в наших судах рассмотрены сотни тысяч требований о взыскании упущенной выгоды.
 В зале загомонили. Вопрос, особенно по сравнению со сложившейся западной практикой многомиллионных исков за какой-нибудь сломанный каблук, был актуальным.
 – Опоздал человек на автобус и уже кричит: «Упущенная выгода! Гоните миллионы!» Задержали самолет с вылетом. Пассажир орет: «Засужу! Поставлю на деньги! Мое время золотое! Разорю!», даже в делах о заливе квартир и то ушлые соседи показывают размытые копии контрактов, которые якобы не состоялись. И если бы законодатель и ваши мудрые коллеги из Верховного, Высшего арбитражного и Конституционного суда не установили четкий порядок рассмотрения подобных дел, то половина населения страны уже разорилась бы в пользу другой половины – сутяг.
 Колтунов поднял руку:
 – А где же это мои коллеги высказались, простите?
 Он, славившийся феноменальной памятью, что-то не помнил подобного документа. И Артем Павлов, адвокат, преподаватель, неудавшийся разведчик и не очень опытный любовник, посмотрел на Колтунова, как Ромео на монаха, давшего яд Джульетте. В его взгляде было и сожаление, и сочувствие, и благодарность, и боль. Судья давал ему возможность пройти по узким местам обвинения не только без потерь, но и с поднятым знаменем защиты.
 – Ваша честь, – потряс он пачкой листов, – это необычный документ, так как в нем сочетается практика судов общей юрисдикции с опытом хозяйственников арбитражного правосудия. Речь идет о совместном постановлении Пленумов Высшего арбитражного и Верховного судов за номером шесть дробь восемь от августа 98-го года.




 Толкование


 Дмитрий Владимирович жадно схватил переданный документ и впился глазами в текст неизвестного ему доселе постановления. А тем временем Павлов довершал абсолютный разгром противника – иначе назвать это было и невозможно. Он не просто ставил под сомнение – он точно указывал, где, когда, в чем именно и почему обвинение допустило ошибку.
 – Это вывод, который сделан на основе системного толкования норм УПК о правах потерпевшего и гражданского истца, – вывалил он очередной аргумент. – Это может подтвердить один из лучших специалистов современного права, господин Джунгаров. По его учебникам учатся сегодня в вузах.
 И Рашид Абдуллаевич невольно расплывался в улыбке. Такого реверанса он от защиты не ожидал. А Павлов уже выкладывал новые и новые пачки бумаг – по три экземпляра: судье, прокурору, себе.
 – Это Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР и СССР, – пояснил он, – за 1973 и 1979 годы «по вопросам возмещения вреда, причиненного преступлением».
 – Вы бы еще судебные уставы девятьсот десятого года помянули! – попытался осадить адвоката Колтунов.
 – А более свежие примеры вы можете найти здесь! – Артем протянул судье очередную кипу распечаток: – Это обобщения судебной практики Верховного Суда с 93-го по 96-й год. А есть и самые современные авторитеты…
 Чувствующий себя несколько униженным, Колтунов язвительно усмехнулся:
 – И что это за авторитеты вы помянули? Кто они, эти загадочные ученые, обогатившие юридический мир своими познаниями в области защиты потерпевших?!
 Прокуроры, видя, что «их честь» изволят шутить, дружно хохотнули. Артем переждал, пока прокуроры отсмеются, и пожал плечами:
 – Мои уважаемые старшие коллеги, безусловно, внесли значительную лепту в дело защиты потерпевших. Но в данном случае я имел в виду более скромного юриста. Одного из тех, у кого я учился и продолжаю учиться. Владимира Ивановича Садченко.
 – Какой еще Са-а-адченко? – не заметив предостерегающего жеста прокурора, протянул Колтунов.
 – Тот самый, – деловито кивнул адвокат. – Первый заместитель Председателя Верховного Суда страны.
 – Что?
 – Да! Владимир Иванович так и указывает в своем комментарии, что «заявление о возмещении убытков в виде упущенной выгоды подлежит рассмотрению исключительно в порядке гражданского судопроизводства».



   Победа столь была близка,
   Но не хватило лишь листка!
   И не сойтись тем двум дорогам:
   Мил-ли-ар-да с «Ко-зе-ро-гом»!







 Медведи


 Этой ночью Чиркову приснилась медведица. Неприкаянная, явно без пары, она мотала головой, словно пыталась понять, что происходит, а затем встала на задние лапы. А с самого утра ему стали звонить олигархи.
 – Станислав Георгиевич, – поинтересовался Батанин, – что там с Аленой Игоревной?
 – А что?
 – Ее что – с региона снимают?
 – Нет таких сведений, – отрезал Чирков.
 А затем позвонил Рабинович, затем – Фрид. Нет, никто из них не рвался вцепиться Алене в горло первым. Верные солдаты демократического вертикализма, они терпеливо ждали, когда этот символический акт сделает вожак, а вожак медлил…
 Встревоженный, вовсе не считавший Алену ни сепаратисткой, ни предательницей, Чирков заказал Татьяне анализ, к десяти утра получил его и опешил. Алена и впрямь выводила свои предприятия из-под возможной юридической атаки – так, словно готовилась к войне с собственными акционерами.
 «Глупышка… – поморщился Чирков, – хотя…» Положа руку на сердце, бесконечно длиться это не могло. Выпадение из Вертикали хотя бы кого-нибудь, как и выпадение футболиста из команды, могло привести к необратимым последствиям. Дурной пример своенравного игрока вернее всего разрушал чувство локтя, да и сам командный дух.
 «А мы – команда…» Чирков мгновение помедлил и набрал телефон Сериканова.
 – Роберт Шандорович, что там у вас с Сабуровой происходит?
 И снова испуг Сериканова передался даже по проводам.
 – Ч-что вы имеете в виду, Станислав Георгиевич?
 – А вы что… даже не в курсе? – холодно поинтересовался Чирков. – Ну, знаете, Роберт Шандорович… так нельзя. Даже не представляю, что вам на это сказать…
 Сериканов громко икнул.
 – Ладно, – тяжело вздохнул Чирков, – работайте…




 Сажать!


 Джунгарову позвонили, когда Павлов уже выходил из кабинета Колтунова.
 – Слушаю, – торопясь успеть до возобновления слушаний, отозвался он.
 – Это Сериканов.
 – Здра…
 – Звонил Чирков, – оборвал его Сериканов, – по-моему, он взбешен.
 Джунгаров сглотнул.
 – А что не так? Нормально же сажаем…
 – Не то…
 – Встать! Суд идет! – громко сообщила Анечка, и прокурор поймал на себе недобрый взгляд выходящего из кабинета Колтунова.
 – Сабурова… – выдавил на том конце связи явно перетрусивший Сериканов, – они ее крови хотят.
 – Сабурова? – опешил Джунгаров.
 – Рашид Абдуллаевич! – одернул его судья. – Вас не касается? Суд идет!
 В трубке пошли гудки, и Джунгаров сунул телефон в карман и заставил себя сосредоточиться на процессе.




 Допрос


 – Ваша честь, – громко и внятно, чтобы все поняли, начал он контратаку на Павлова, – хочу напомнить, что гражданин Козин действительно был допрошен на предварительном следствии дважды. Первый раз в качестве свидетеля. – Джунгаров сделал выразительную паузу. – А затем следствие разобралось, как, почему и в чьих интересах действовал мэр Лущенко, и ООО «Козерог» признали потерпевшим…
 И всего через минуту адвокат как сорвался с цепи, и допрашиваемый то ли как свидетель, то ли как представитель потерпевшего, Козин едва успевал отбрыкиваться.
 – Спасибо, обвинение! Спасибо. Все ясно. Адвокат, еще вопросы будут?
 – Вопросы? Конечно, будут, ваша честь.
 – Так давайте свои вопросы! – Козин наконец пришел в себя и успокоился. Он был готов к любым вопросам.
 – Пожалуйста. Скажите, какое отношение имеет к вам ООО «Строй-КДП»? – Павлов вперил взгляд в потерпевшего и следил за тем, как он нервно задергал уголком рта. Более ничего не выдавало его напряжения.
 Козин выпрямился и, метнув в адвоката короткий ненавидящий взгляд, размеренно ответил:
 – Ни-ка-ко-го!
 – Так! А предприятие с названием «КАП-Трест»? Вам знакомо? Имеете ли вы к нему какое-либо отношение?
 – Абсолютно никакого! – И снова резкий взгляд на адвоката.
 – Ясно. Скажите, а вы или аффилированные вам предприятия участвовали в конкурсах на получение земельных участков?
 – Нет.
 – А подавали ли вы или близкие к вам предприятия заявки на получение участков земли в городе?
 – Что значит «близкие»? – Козин бросил насмешливый взгляд в сторону адвоката.
 – Извините. Поясняю. Близкие – значит, учрежденные, созданные или управляемые кем-либо из ваших родственников. У вас в бизнесе жена, два сына, невестки, насколько нам известно. – Артем специально сказал «нам», чтобы приобщить к своей конфиденциальной информации судью, прокурора и всю общественность.




 Заноза


 Когда вы говорите «общеизвестно», «все знают» или «каждому ясно», то такая информация психологически воспринимается лучше, чем заявления: «Я знаю!» и даже «Мне доподлинно известно!» Получалось, что сведения, которые старательно скрывает Козин, общеизвестны уже не только участникам процесса. И это были сведения несколько иного плана, чем оглашенные сейчас Павловым данные.
 – А разве это запрещено?! Кому помешал наш семейный бизнес? Кроме семейки мэра? – Козин никак не мог взять в толк, к чему клонит этот назойливый адвокат.
 – Что вы?! Об этом вовсе не идет речи. Трудитесь на здоровье!
 – Спасибо! – Петр Владимирович склонился в шутливом полупоклоне и тут же обратился к судье: – Вот видите, ваша честь? Не только мэра нужно теперь спрашивать, работать нам или нет в городе, но и его адвоката. Дожили до светлого дня!
 Колтунов поморщился, ему порядком стал надоедать этот затянувшийся диалог с представителем потерпевших. Тем более ни одной рифмы на фамилию Козин, кроме Рогозин, он больше не находил.
 – Я же просил! Только по делу! Есть вопросы – задавайте! Нет – не тяните резину. Заканчивайте. У нас еще есть потерпевшие.
 – Ваша честь, есть еще несколько вопросов. – Павлов поднял руку.
 Колтунов глянул на настенные часы и махнул рукой:
 – Продолжайте.
 – Свидетель, я вынужден вновь задать тот же вопрос. Вы ушли от ответа.
 – Куда я уйду?! Вот вам ответ. Нет! Никого из близких или далеких у меня в названных фирмах нет. Довольны?
 Павлов сделал вид, что пропустил последний вопрос мимо ушей.
 – Значит, вы утверждаете, что нет. Тогда в связи с заявлением представителя потерпевших Козина у меня ходатайство, ваша честь. – Павлов поднялся, не дожидаясь приглашения.
 Судья лишь оперся щекой на руку и пробормотал нечто вроде «Ну, началось», а вслух кивнул защитнику:
 – Давайте ваше ходатайство.
 – Пожалуйста, – Павлов протянул три исписанных листа. И тут же принялся пересказывать их содержание: – Дело в том, что представитель потерпевшего Козин только что заявил, находясь под присягой, что в компаниях «Строй-КАП» и «КАП-Трест» нет никого из его родственников. И он сам не имеет к ним никакого отношения. Однако в регистрационных органах имеются сведения о том, что учредителями ООО «Строй-КАП» являются ООО «КиП», которое, в свою очередь, учреждено непосредственно компанией «Козерог», где основным участником является, как вы слышали в начале нашей беседы, господин Петр Козин. – Артем выразительно посмотрел на потерпевшего, а затем на напрягшегося Колтунова.
 Тот слегка развел руками, мол, «Бывает!». Прокуроры снова вполголоса совещались. Лущенко от нетерпения шаркал ногами по полу. Это был условный знак, что он очень-очень поддерживает адвоката и нужно прибавить оборотов. Козин стиснул зубы и улыбался зловещей улыбочкой. Адвокат продолжал, слегка повышая голос:
 – Что касается ООО «КАП-Трест», то могу сказать следующее. В этой организации структура несколько сложнее, но через двух учредителей: ЗАО «КОНТР-АКТ» и ООО «СТОП-КРАН» – мы выходим на сына Петра Владиленевича Андрея Петровича, который является единственным владельцем последнего предприятия. Значит, и здесь представитель потерпевшего вводит суд в заблуждение.
 – Ну и что с того?! – почти выкрикнул Козин. – Я не обязан ни перед кем отчитываться, где и что учреждаю! А про сына я вообще не знал.
 – А про себя? – Колтунов посмотрел в упор на мечущегося Козина.
 – А про себя, уважаемый суд, я запамятовал. Извиняйте! Стар стал. Не помню, что и когда учреждал. А какое это имеет значение? Мало ли что я создавал в своей жизни? Всего и не упомнишь! – Он нахально улыбался, разглядывая адвоката, который в этот момент наклонился к решетке и слушал шепот Игоря Петровича. Павлов кивнул два раза и сказал: «О'кей! Я знаю!» Он выпрямился и, обращаясь к судье, подвел итог:
 – Каждый имеет право позабыть, что и когда учреждал. Можно даже не помнить, сколько заработал или потратил. Более того, каждый имеет право сегодня быть умнее, чем вчера. За это нельзя привлечь к ответственности. Но участвовать в проведении конкурса и подавать заявки на получение земли и объектов недвижимости в администрацию города от нескольких аффилированных фирм нельзя! Это запрещено и уставом города, и положением о проведении конкурсов, а также положением о городской комиссии.
 – Ну и что? – не выдержал прокурор Джунгаров. – Вы что же, нам будете лекцию читать о законах и положениях города? Мы и так их знаем не хуже вашего! – Он недовольно сморщил нос и с раздражением отвернулся от помощника, который пытался что-то добавить. – Ваша честь, адвокат злоупотребляет своими правами. Нельзя позволять так часто прерывать процесс из-за нелепых заявлений!
 – Ваша честь, если позволите, я сделаю еще одно заявление?! – Павлов приготовился ответить прокурору. Колтунов замотал головой:
 – Хватит нам заявлений! Поясните, если можно коротко, к чему вы все эти документы представили.
 – Дело в том, что согласно постановлению прокуратуры ООО «Козерог» признан потерпевшим из-за того, что на стадии предоставления пакета документов для выделения земли ему было отказано вообще в рассмотрении его заявки. Именно это указано как основание признания данного предприятия потерпевшим от действий мэра, которые вменяются ему в вину. Но на самом деле ООО «Козерог», ООО «Строй-КАП» и ООО «КАП-Трест» не имели права обращаться одновременно за получением этого земельного участка. Потому что все эти организации действовали в интересах одних и тех же людей. А это было противозаконно! Если бы кто-то из них получил землю, то вы должны были возбудить уголовное дело, уважаемые представители горпрокуратуры. А не наоборот!
 – Мы ничего об этом не знали! – выкрикнул помощник прокурора и тут же замолчал, осаженный Джунгаровым яростным толчком в правый бок.
 – А жаль! – успел добавить Артем и присел на стул. Тут же задал еще вопрос Козину: – А вы обжаловали в суде действия администрации?
 – Зачем? Суды в этом городе никогда не шли против мэра. Его слово – уже приговор суда. – Он недобро усмехнулся: – Надо отдать должное Игорю Петровичу и его супруге, Алене Игоревне. – Он сделал шутовской реверанс в сторону двери, за которой предполагалось присутствие невидимой жены мэра. Повернулся к решетке: – За несколько лет построить всю судебную вертикаль города под собственный контроль – достижение, достойное Нерона, Понтия Пилата или даже Цезаря, – продемонстрировал свое историческое образование потерпевший «Козерог».
 Тут раздался странный шлепок. Это Колтунов хлопнул себя по лбу, услыхав имя иерусалимского правителя, римского прокуратора Пилата. Теперь он вспомнил, кто «руки умыл». Он глупо улыбнулся.




 По-мужски!


 Одновременно со шлепком вскочил подсудимый:
 – Но это ложь! Никогда мы не ставили никакую вертикаль суда под себя! Мы проигрываем не реже вас! Вы лжете!
 – Игорь Петрович, держите себя в руках! – Колтунов постучал ручкой по столу и укоризненно сдвинул брови.
 Тогда включились в разговор прокуроры.
 – Значит, вы считаете, что выиграть у мэра и его жены Алены Сабуровой в городе было невозможно? – Они подталкивали Козина к нужному ответу, и он дал его:
 – Естественно! Построили вертикаль или не построили, но факт налицо: ни он, ни она в городском суде не проигрывали. Значит, нашли подход.
 – А вы не боитесь сейчас выступать в этом самом городском суде? – вновь подал голос Павлов.
 Козин понял, что попался хоть и в небольшую, но все же ловушку. Он должен был либо признать объективность этого суда, либо заклеймить его и выразить недоверие полностью. Он ответил:
 – После его ареста все изменилось. Теперь он никто и его не боятся.
 – Не надо много смелости пинать поверженного льва, – сказал, как бы в сторону, Лущенко.
 Все сделали вид, что не услышали. Даже секретарь Аня, давшая слово Артему записывать все без сокращений, пропустила эту реплику. Павлов подхватил:
 – Так-так. Значит, раньше не доверяли, а теперь снова доверяете! Интересно, когда вы снова поменяете курс? И тем не менее! Почему же не подавали в суд заявлений, жалоб? Может быть, писали в прокуратуру? – он все наседал на Козина, и тот нервничал:
 – Никуда я ничего не подавал и не собираюсь! Я привык выяснять отношения без посторонних. По-мужски! Это они меня уже вызвали, когда я понадобился, – он ткнул пальцем в Джунгарова с помощником. Те снова зашептались.
 И тут Лущенко постучал по решетке шариковой ручкой. Это напоминало звук охрипшего треснутого колокола. Судья поднял на него глаза:
 – Что такое, Игорь Петрович?
 Мэр встал и тяжело оперся на стальные прутья:
 – У меня есть вопрос к представителю потерпевшей стороны. Можно?
 – Пожалуйста, пожалуйста. – Дмитрий Владимирович излучал понимание и участие. Но все же непроизвольно глянул на часы. До обеда оставалось чуть более десяти минут. По старой военной привычке он никогда никуда не опаздывал, особенно если речь шла о приеме пищи. А есть уже хотелось нестерпимо. Даже вирши не писались. Но закон дает право не только адвокату выступать с заявлениями – подсудимый имеет возможность прервать любого выступающего, как только появится желание давать показания. Законодатель мудро распорядился содействовать человеку, ограниченному в правах, и давать возможность защищаться любым способом.
 – Скажите, Петр Владиленович, мы с вами когда-либо встречались?
 – Конечно, встречались. Неужто вы забыли?! – Козин прикрыл один глаз и смотрел на мэра. От этого он стал похож на какого-то героя романов Стивенсона. То ли на Билли Бонса, то ли на Джона Сильвера, а может, вообще на старика Генри Моргана. Хотя кто из них был одноглаз, вспомнить не смогли бы сейчас ни мэр, ни его адвокат, ни судья с прокурорами.
 Мэр кивнул «пирату»:
 – Конечно, не забыл. Если вы имеете в виду нашу единственную встречу с предпринимателями города. Это когда пытались создать Совет при мэрии города.
 – Пытались? Ха-ха! Мне кажется, вы сделали все, чтобы этого не случилось! – Петр Владиленович снова перехватил инициативу.
 Но мэр поднял руку, и все как по команде стали следить за его жестом:
 – На самом деле это вы сделали все, чтобы развалить работу Совета. А он, как видите, работает и по сей день. Вас не захотели видеть в Совете сами предприниматели города. Ваши коллеги! Это очень показательно. Но не об этом речь. Я заканчиваю, ваша честь, – он понимающе кивнул в ответ на жест Колтунова, который вдруг показал ему часы и очень многозначительно постучал по ним указательным пальцем. – Я не займу много времени. А еще когда-либо мы с вами встречались лично?
 – Не помню! Вы не мой герой и не мой мэр. Я за вас не голосовал и говорю открыто. Мне незачем было к вам обращаться! Но я рад, что на следующих выборах вас не будет в списках и… – Он помолчал и закончил четко и громко: – И на свободе!
 – Поживем – увидим, – невозмутимо ответил Лущенко и как ни в чем не бывало завершил свою мысль: – Я не спорю ни с кем. Я лишь хочу подчеркнуть, что, несмотря на попытку представить наши отношения с Козиным и «Козерогом» как некий конфликт или спор, на самом деле ничего подобного и близко не было. У меня не было и не могло быть никаких отношений с этим человеком и его фирмой. Это я заявляю решительно. Поэтому речь идет об откровенном оговоре.




 Уточнение


 Прокуроры, промолчавшие почти весь допрос их свидетеля – представителя потерпевшей стороны, решили наверстать упущенное. Джунгаров поднял руку:
 – Можно? Спасибо. Уточняющий вопрос. Итак, Петр Владиленович, вы сказали, что вашу заявку и собранные документы вообще не рассматривали и вернули до заседания комиссии? – Джунгаров пожирал глазами Козина, пытаясь внушить ему правильный ответ. Но он лежал на поверхности прокурорской хитрости и не требовал экстрасенсорных способностей. Петр Владиленович ухмыльнулся:
 – Точно так, ваша честь. Наша заявочка вообще не входила в планы Лущенко – Сабуровой.
 Мэр дернулся, чтобы вскочить и ответить этому наглому коммерсанту. Но Павлов невероятным усилием удержал его, повернувшись и схватив за руку через прутья. Это было запрещено, но конвойные милиционеры, наблюдавшие и внимавшие всем процессуальным перипетиям, как по команде отвернулись. Павлов сделал страшные глаза и удержал Игоря Петровича. Но тот был явно недоволен. Вырвал руку и уткнулся головой в колени, обхватив себя руками за плечи. Козин удовлетворенно чмокнул:
 – Да-да! Именно так и запишите. Нас выкинули, даже не допустив до комиссии. Не дав возможности объяснить наш план строительства. Может, мы и не такие великие прожектеры, как Сабурова и другие. Но мы должны быть в равных условиях. Кажется, так сказано в Конституции?! – Он гордо поднял указательный палец вверх и ткнул в облезлый потолок судебного зала.
 – Значит, вы не смогли свое конституционное право реализовать? – сочувственно спросил адвокат.
 Козин опустил руку и ответил в тон вопросу:
 – Да! Знаете ли! Лишили нас такого права!
 – Ваша честь, разрешите еще одно ходатайство?
 Колтунов чуть не подпрыгнул. Желудок отыгрывал последние аккорды девятой симфонии Шостаковича.
 – Имейте совесть – через две минуты обед!
 – Одну минуту двадцать секунд?
 – Засек время!
 Павлов вскочил и протянул Козину и судье одновременно по два листа:
 – Знаком ли вам этот документ?
 Козин вглядывался в знакомый до боли бланк. Даже на ксерокопии отчетливо виднелся бланк со сказочным бараном и витиеватой надписью «Козерог». Чем дальше он читал, тем быстрее сползала с его лица улыбка и появлялся хищный оскал. Он скомкал бумагу и бросил под ноги. Оголодавший Колтунов вообще уже ничего не понимал в игре адвоката. Он отсчитывал последние секунды, но не мог уйти на обед в неведении:
 – Да что же это такое, защитник? – Он протянул непонятную бумагу жаждущим прочитать ее прокурорам. Те углубились в чтение. И растерялись не меньше судьи.
 – А это всего лишь письменный отказ ООО «Козерог» от заявки, поданной в комиссию и администрацию на выделение спорного участка земли. Получено вчера по запросу. – Павлов закончил выступление и сел, переведя дыхание.
 В зале установилась полная тишина. Время заседания вышло. Козин развернулся и направился к выходу. Он не обращал внимания на окрики судьи и секретаря. Он шел и твердил, как заведенный, три слова: «Сука! Роберт! Порву!»




 Шерлок Холмс


 Когда Джунгаров наорал на него по телефону, Брагин лишь фыркнул.
 Накопать на мэра Лущенко реального компромата в отпущенные сроки не сумел бы никто – даже Шерлок Холмс. Но вот второй вопрос Брагина смутил.
 – Вы уверены, что Алену можно трогать? Она девочка неслабая.
 – Сериканов сказал, ему Чирков позвонил, – мрачно прояснил ситуацию Джунгаров, – лично.
 Брагин присвистнул:
 – А смежники нам помогут?
 – Уже, – вздохнул прокурор, – записывай адрес. Некий Куксо – главный Аленин мозг. Если чекисты не ошибаются, эта козлина про Алену знает все. И это… – прокурор помедлил, – не тяни, долбай его нещадно, а лучше сразу на суд – свидетелем против Лущенко. У меня обвинение по швам трещит.




 Бухгалтер


 У любого хорошего хозяина должен быть кошелек, а у каждого киношного мафиози есть человек-функция. В кино его часто называют бухгалтером, хотя это давно уже не бухгалтер, а скорее человек-кошелек. Его берегут, как берегут свои денежки. Он никогда не попадается на глаза налоговикам и правоохранителям. Его все ищут, и никто не может найти.
 Однако противникам семейства Лущенко повезло: выручили случай и профессионализм «смежников». Оперативная прослушка телефонов окружения Лущенко выявила странное имя – Боря. Странное потому, что никаких Борисов рядом с мэром не было, ну, может быть, за исключением Борисыча, то есть В.Б. Кузьминского, главного архитектора города. Опера стали рыть еще активнее и нашли! «Боря» оказался неприметным сокурсником Алены – Борисом Куксо. Сразу по окончании исторического, поняв, что на меняющемся вместе с обществом предмете денег не заработать, Боря подался в Плешку, а после ее окончания стал превосходным экономистом.
 Нет, он не был обычным специалистом – он был экономистом для «своих».
 Боря давал советы, как и куда надежнее вложить деньги, и, надо признать, всегда давал их правильно и своевременно. Все, кто слушал его советы, оказались в серьезном выигрыше даже после дефолта 17 августа.
 Алена Игоревна, окончив университет, долго ничего о нем не слышала, пока не встретила Асю, подругу Чиркова. Та, как оказалось, эксплуатировала «Борюсю» постоянно. Едва у Аси после очередного сумасшедшего романа появлялись денежки, она моментально вкладывала их в Борю. Боря их удваивал, утраивал и вообще старался увеличить в первую очередь. Он, как и многие мужчины, знавшие длинноногую роковую блондинку, был в Асю влюблен – серьезно.
 Ася его не баловала, но и не обижала. Забежав проверить свои накопления, обязательно одаривала ласками, а то и сексом – в зависимости от настроения. И Боря Куксо, человек замкнутый, не имевший прежде ни девушки, ни жены, работал для Аси так, как не работал ни для кого более. Ася и посоветовала Алене, заработавшей к тому моменту уже не первый миллион и тщательно искавшей хорошего экономиста-советника, обратиться именно к бывшему однокашнику.
 Они договорились быстро. Нет, Сабурова ему ничего не позволяла – не та порода, но Боря и так не подводил. А начав работать с Аленой и увидав ее размах, Боря даже отошел от всех остальных клиентов. Все шло настолько круто, что Алена порой подумывала, уж не перебазировать ли Борю куда-нибудь в более безопасное место – какой-нибудь недалекий офшорный рай типа Гибралтара или Лихтенштейна. И когда все было почти готово, Игоря арестовали.
 Боря понимал, что за ним, скорее всего, и не придут, ибо первым делом умный человек прячет свой кошелек, а Сабурова была умной женщиной. Да и нужен он был ей сейчас, как никогда ранее. Боря не учел двух вещей: новых технических возможностей тотального учета и действительно грамотного сыска.
 – А ты странный, Боря, – хохотнул этот жуткий человек и несильно двинул его под дых – прямо в прихожей, – скажи, почему ты не держишь на одном счету более миллиона?
 И Боря корчился на полу, не в силах вздохнуть, и понимал, что это конец.
 Он и впрямь любил, чтобы на счету лежало по 999 000, а долларов или евро – все равно. Но до сих пор об этой его любви к некруглым цифрам не знал никто.
 – Будешь ты на зоне «петушком», Боря. – Его грубо пнули в живот. Было очень больно. – Или начнешь сотрудничать?
 Боря судорожно закивал. Он уже понимал: эти, чтобы отнять чужие деньги, пойдут на все. Ни пожаловаться, ни спастись.




 Архитектор


 Как гласит презумпция всеобщей невиновности: «Не обвиняй! Да не виновен будешь!» В общем, если уж взялись обвинять, так представляйте доказательства. Начинайте с формулировки обвинения, а затем переходите к его доказыванию. Естественно, лучшим доказательством было, есть и остается признание. Однако, раз мэр не собирался ни в чем признаваться, приходилось его изобличать.
 Первым по списку шел главный архитектор города Василий Борисович Кузьминский. Точнее, его должность звучала как руководитель департамента архитектуры и планирования. Но в обвинительном заключении, как уже было сказано мэром, прокуратура называла его по-всякому. Кузьминский всю сознательную жизнь преподавал в университете. Будучи профессором, вел занятия и в группе Игоря Лущенко. Оттуда спустя много лет Игорь Петрович, став мэром, его и сманил. Он пообещал дать возможность архитектору построить в городе те самые заветные сооружения, которые он мечтал построить, а главное – взлелеянные Кузьминским «жилые районы будущего». Как он их называл, «Космопарки». В таком «Космопарке» есть все для жизни, здоровья, отдыха, развлечений. В шаговой доступности от квартиры – театры, музеи, стадионы, парки, поликлиники, магазины. Вместе с Аленой Сабуровой Кузьминский возводил уже третий микрорайон в городе.
 Василий Борисович, ссутулившись, словно стеснялся своего двухметрового роста, вошел в зал и замялся у порога. Обилие камер, публики смутило профессора. Колтунов поманил его властным жестом:
 – Свидетель, подходите! Поближе. Ваше место вот там, за трибуной. Вот так. Располагайтесь. Представьтесь.
 Кузьминский выполнял все указания судьи и по-прежнему сутулился, нервно оглядываясь по сторонам. Он увидел сидящего за уродливой ржавой решеткой мэра города и, встретившись с ним взглядом, еще больше смутился. Он отвел взор и уперся в облезлую трибуну, на верхней полке которой кто-то выцарапал: «Колтунов – козел!» Василий Борисович вздохнул и положил на надпись свою потрепанную тетрадочку. С ней он никогда не расставался. Там были важные пометки и записи, идеи и проекты. Судья кашлянул, Кузьминский поднял глаза.
 – Ну, здравствуйте! – Колтунов ехидно улыбался. – Ждем вашего представления!
 – В смысле?
 – В прямом смысле! Фамилия, имя, отчество, год рождения, образование, звание, семейное положение, адрес проживания и, наконец… – Колтунов кивнул в сторону клетки: – Ваше отношение к подсудимому.
 – Ах да. Пожалуйста. Звать меня Василий Борисович. Фамилия Кузьминский. Образование высшее. Звание? Звание… профессор, доктор наук. Женат, трое детей. Правда, все уже выросли и разъехались по стране, – он вздохнул.
 Колтунов увлеченно что-то записывал. Кузьминскому показалось, что судья отмечает его биографические данные. А Дмитрий Владимирович быстро-быстро выводил строчки:



   Двухметровый архитектор,
   Строит он жилье конкретно,
   Сколько вбил в дома гвоздей,
   Столько ж наплодил детей!



 Колтунов дописал и поднял голову:
 – Так. Прекрасно! Кем и где работаете?
 – Собственно говоря, последние почти три года возглавляю департамент архитектуры и планирования. Соответственно работаю в Администрации города.
 – Ну что ж? Пройдите к секретарю и распишитесь. В том, что вас предупредили об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ отдачи показаний. Не советую! Тем более на следствии вы допрашивались аж… – Колтунов заглянул в свои пометки. – Так, два раза. Вот вас и записали в свидетели обвинения. Пожалуйста, прокурор! Свидетель ваш!




 Земля


 Прежде чем прокурор начал допрос, Павлов повернулся к Лущенко и моргнул. Затем что-то быстро записал в своих листах. От Колтунова эти действия не ускользнули, но и ничего не сказали. Даже эпиграммки не родилось! Тем временем Джунгаров развернул перед собой какую-то ведомость. Откашлялся и начал допрос:
 – Василий Борисович? Расскажите, чем вы занимаетесь на занимаемой вами должности. – Джунгарову нравилось говорить «кругло», каламбуря и повторяясь. Тавтология тоже была его коньком. Верхом его косноязычия была фраза: «Обвиняемый, обвиненный обвинением, обвинен и обвиняется по всем статьям предъявленного обвинением обвинения!» Но, несмотря на это, он был самым результативным прокурором-обвинителем города. Став лучшим судебным прокурором года, он лишь усилил работу над «круглыми» фразами.
 – Чем? Работаю по архитектурной части. Можно сказать, обликом города занимаюсь. Мы, то есть наш департамент, ведет планирование развития города. Строительства новых районов и отдельных сооружений. Занимаемся разрешительной документацией. Согласованием проектов. Вопросами выделения земли.
 – Вот здесь поподробнее. Про выделение земель.
 – Эти вопросы входят в нашу компетенцию. Но почти три года назад, именно с приходом Игоря Петровича, все вопросы были переданы в комиссию. До этого, я так полагаю, решения принимались мэром или департаментом. Я не знаю. Тогда не работал.
 – Ну, а сейчас как земля выделяется? Поясните!
 – Выделение земли происходит следующим образом. Заявитель должен составить заявление. К нему приложить все необходимые документы. Включая обоснование использования земли. Например, для строительства магазина, или жилого дома, или стоянки автомобилей. Необходимо представить предпроектные чертежи. Заключение геодезистов и карту геоподоснов. Также представляется график проведения работ. Это минимальный пакет. Потому что к документам необходимо еще открыть кадастровое дело, определить границы участка. Все эти документы направляются в наш департамент. Мы проводим первичную проверку. Только смотрим на состояние и список документов. Пока их даже не проверяем. После чего выносим на комиссию по рациональному использованию земли.
 – А что это за комиссия?
 – Фактически общественная комиссия по вопросам выделения и использования земли при мэрии.
 – Кто же входит в нее?
 – Все руководители департаментов, спикер гордумы и его зам, руководители районов и префектур, представители Совета предпринимателей. Да еще первый вице-мэр.
 – А кто же, интересно, создал такую комиссию?
 – Мэр. Игорь Петрович. Одним из первых указов, насколько я знаю.
 – А зачем?
 – Хм. Странный вопрос. Зачем? Я не могу ответить.
 – Свидетель, вы должны отвечать! – Колтунов вступил в разговор.
 – Если должен… Пожалуйста, комиссия создана для того, чтобы упорядочить выделение земли в городе.
 – А разве порядка не было? – Джунгаров ждал нужного ответа.
 – Да как сказать?! Разве это порядок, когда мэр раздает направо и налево земли своим близким людям?! Разве это порядок, когда земля просто захватывается?! Разве это порядок, когда честный предприниматель не может получить кусок земли, чтобы работать?! Разве это порядок, когда половина жителей города не имеет квартир?! В то же время есть деловые людишки, которые торгуют очередями на жилье. Помогают достать нужные справки и решения! Разве это порядок?! – Кузьминский разгорячился и уже говорил на повышенных тонах.
 Колтунов внимательно слушал и смотрел, как заводится молчаливый долговязый архитектор, тихий и мирный с виду. Наконец пришло время вмешаться:
 – Свидетель! Спокойнее! Вы же не на митинге! Вон как журналисты обрадовались! – Он кивнул в зал, разглядывая снова пришедшую девушку в мини-юбке. Сегодня она заняла стратегическое положение напротив судьи в крайнем от прохода кресле. Так что временами Колтунов мог разглядеть ее чулки и даже краешек белья. Вроде бы черного и кружевного. Он закусил губу: – Ну-ну, продолжайте.
 – А что продолжать, – снова скис Кузьминский. Ему хотелось бежать скорее к своим любимым проектам, чертежам. В них было больше порядка, чем у людей. Особенно в этом неприятном месте, в суде. – Я вроде все сказал.
 – Так, вот вы говорите, что порядка не было. Значит, городская власть не стремилась наводить порядок. Стало быть, виноват в этом был непосредственно руководитель. Мэр! Лущенко! – Прокурор подвел неутешительный для мэра итог.
 Кузьминский занервничал. Он не понимал, как этот хитрый прокурор сумел все перевернуть в свою пользу. Вроде бы он говорил немного о другом. Вовсе не про Лущенко. А вон как вышло. Он тоскливо глянул на дверь и опустил голову, ссутулившись еще сильнее. Он боялся даже посмотреть на Игоря Петровича, которого так коварно зажали в угол и упрятали за решетку.
 – Очень хорошо! – Джунгаров что-то записал у себя в тетради. Снова обратился к Кузьминскому: – Что-то еще можете сказать по этим вопросам?
 – Нет, – мотнул архитектор головой и продолжал смотреть в свою тетрадку на рисунок дома своей мечты. Высотка, самая большая в Европе, которую Алена Сабурова обещала построить недалеко от центра города. Что теперь будет с этим проектом?




 Заявки


 – Тогда еще пара вопросов. – Колтунов сделал приглашающий жест рукой. Допрос может длиться сколько угодно. Ограничений нет и не может быть.
 – Скажите, свидетель, как выделялась земля для строительства района Жгутово?
 – Жгутово? В Жгутове порядок был обычный. Были поданы заявки, и комиссия приняла решение после обсуждения. Все.
 – Нет, не все! Скажите, кто подавал заявления? Сколько фирм?
 – Так. Если не ошибаюсь, было три заявки.
 – От кого? Назовите!
 – От «Строй-КАПа», «КАП-треста» и… – Кузьминский замялся и жалобно посмотрел на мэра и его адвоката. Этот защитник прямо пожирал его глазами. Василий Борисович вновь не выдержал их взглядов и, опустив глаза, пробубнил: – И… Алены Сабуровой. Она выступала как предприниматель.
 – Поясните, как принималось решение?
 – Рассмотрели заявки. Обсудили. Проверили документы. Ну и приняли решение.
 – Значит, обсуждение было открытым?
 – Да. Абсолютно. Все высказались.
 – Значит, фирм-претендентов было три? Так?
 – Да! Три. Так и было. Я уже сказал.
 – А почему вы не провели конкурс?
 – Конкурс? Почему не провели? Честно говоря, не знаю… – Кузьминский, чувствуя себя неуверенно, переминался с ноги на ногу. Он, честно говоря, очень устал стоять на допросе.
 – Да! Почему не проводился конкурс? Ведь, когда есть три претендента, вполне логично устроить конкурс! Это же очевидно! – Джунгаров ткнул пальцем в какую-то запись в толстом томе уголовного дела. Кузьминский пытался рассмотреть, что указывал прокурор, но так и не понял. Он, казалось, совсем растерялся.
 – Не можете ответить?
 Архитектор пожал плечами и мотнул головой:
 – Не могу!
 – А придется! Должен свидетель отвечать! Может, даже не здесь! – прокурор угрожающе смотрел на растерявшегося свидетеля.
 Павлов впервые поднялся с места:
 – Ваша честь, прошу принять заявление! Сторона обвинения оказывает серьезнейшее психологическое давление на свидетеля во время допроса. Только что прозвучала откровенная угроза в адрес свидетеля Кузьминского. Прошу занести мое заявление в протокол.
 Колтунов покачал головой. Заяви Артем протест, он его сразу же отклонил бы. Есть такое право у судьи. А вот заявления, которые разрешается делать любому участнику процесса в любое время, должны заноситься в протокол и не могут быть отклонены. Пришлось согласиться. Но ничего, этого адвокатишку подловим в другом месте! Тоже мне, столичная штучка! Колтунов кивнул прокурору:
 – Принято. Продолжайте, обвинение!
 – Ну что же?! Раз свидетель подтверждает, что, несмотря на получение трех заявок от разных организаций, конкурс на получение земельного участка в районе Жгутово не проводился, так и отметим. Тогда поясните, кому же достался этот участок и подряд на его строительство? Отвечайте! – Джунгаров наседал. Ему оставалось лишь добить этого несчастного архитектора, который вечно бился головой о потолки и косяки. Даже приходя на допрос, оба раза набил шишку. В городской прокуратуре, в подъезде, был чрезвычайно низкий потолок. А у следователя, ведшего дело мэра, кабинет располагался на последнем этаже в мансарде. Высота потолка была ниже роста бедного Кузьминского. Ко всему прочему, при его громадном росте он страдал клаустрофобией и еле-еле дождался окончания допроса. Все это знали – и следователь, и прокурор. Потому и вызывали его дважды, получая нужные для обвинения показания. Вот и сейчас от прокурора не ускользнули растерянные и испуганные взгляды архитектора, который все чаще поглядывал на потолок и на дверь. Нужно было наносить решающий удар, чтобы зафиксировать показания. – Я спрашиваю вас, кто получил землю? Вы ведь на следствии без запинки отвечали! Или вам напомнить ваши показания? – Он потряс томом уголовного дела.
 – Да-да, я помню. Мне немного не по себе. Что-то мутит. – Кузьминский ослабил ворот рубашки.
 Колтунов сделал сострадательное лицо:
 – Может, прервемся? Отдохнете, а после обеда продолжим допрос?
 Главный архитектор испуганно дернулся и рванул ворот рубашки так, что отлетела пуговица:
 – Нет! Нет! Я сейчас готов отвечать! Спрашивайте!
 – А я вас и спрашиваю! Кто получил землю под строительство в районе Жгутово?
 – Алена Игоревна Сабурова.
 – Жена мэра Лущенко? Так? Отвечайте!
 Кузьминский совсем сник и только кивнул, но беспощадный прокурор знал свое дело:
 – Господин архитектор, свидетель, в протокол судебного заседания невозможно записать «Свидетель кивнул в знак согласия». У нас гласный, устный процесс. Вы должны ответить! Еще раз спрашиваю. Землю в Жгутове получила жена мэра?
 – Д-д-да! – заикаясь, выдавил из себя свидетель.
 – Больше вопросов не имею. Пока. – Прокурор захлопнул том уголовного дела и откинулся в кресле, победно оглядывая Павлова, Лущенко, свидетеля и журналистов, которые все это время вели свои записи, не выключая камер, микрофонов и не выпуская из рук карандаши и ручки. По залу пролетел легкий гул. Свидетель был отработан обвинением на все сто процентов. Подошла очередь защиты.




 Последний бастион


 Защитник – последний бастион. Он выступает после всех. После судьи, после прокурора, после потерпевших. Его сверхзадача – передопросить свидетеля таким образом, чтобы он, не противореча ранее сказанному, дал показания в защиту подсудимого. В ситуации, когда следователь на предварительном следствии дважды зафиксировал показания, а в суде, при первом допросе, эти показания были подтверждены, у адвоката практически нет шансов что-либо изменить! Это понимал не только Павлов, это осознавал и Лущенко. Он тоскливо глядел на свидетеля Кузьминского, который не думал уже ни о чем, кроме как сбежать скорее из этого душного, надвигающегося на него со всех сторон зала. Тем не менее, Павлов начал:
 – Итак, Василий Борисович. Сколько у вас детей? – задал неожиданный вопрос адвокат. Колтунов хотел его одернуть – мол, вопрос не имеет отношения к делу, но прокурор не протестовал, и судья тоже промолчал. Кузьминский поднял голову:
 – Трое. Три девочки. Две замужем. Одна учится в университете.
 – На кого?
 – На архитектора.
 – Похвально! Продолжает традицию. По стопам отца?
 – Да! Знаете, она мечтала с детства строить красивые дома. Планировать мосты, музеи, дворцы. – Кузьминский оживился и воспрянул духом. Павлов посадил его на любимого конька. Он души не чаял в своих девчонках и очень хотел, чтобы они стали отличными архитекторами. Глаза его загорелись, и даже потолок вроде бы не падал на него больше. И люди вокруг так не пугали.
 – Вот и прекрасно! А почему вы стали архитектором в городе?
 – Как почему? Пригласили. Пообещали дать возможность реализовать некоторые проекты. Заняться интересной практической работой. Знаете, я ведь почти всю жизнь преподаю. Вырастил уже три поколения учеников. Они вон строят такие здания… Просто загляденье! Даже иногда завидую! Но по-хорошему! По-хорошему! – извиняясь, добавил вдохновленный свидетель.
 – Значит, пригласили. А кто пригласил?
 – Игорь Петрович Лущенко и пригласил. Его как только мэром избрали, он сам ко мне и приехал. Говорит, Василь Борисович, помните, я вам обещал, что воплощу ваши мечты? Я, честно говоря, уж и не помнил. Ведь это когда было? – Он повернулся к Лущенко.
 Игорь Петрович поднял глаза:
 – На третьем курсе. Почти двадцать лет назад. Я помню. Привык обещания держать.
 Колтунов поспешил вмешаться:
 – Так, так! Сейчас не вечер воспоминаний, Игорь Петрович! Артемий Андреич, продолжайте допрос по существу. Не надо этих лирических отступлений!
 Павлов сделал вид, что не заметил вступления судьи. Ведь никто не снимал его вопросы и не делал замечаний. А реплики во время процесса запрещены для всех, за исключением специальной стадии после выступлений в прениях сторон, которая так и называется – «реплики».
 – Да-да! Точно, на третьем курсе. – Кузьминский тоже, казалось, не заметил замечания Колтунова. – Вот, значит, и позвал. Ну а я что? Я согласился. Меня, правда, за эти три года… Ну, почти три года, словно окрылили. Если бы не рутина бумажная, то вообще было бы прекрасно! Столько замечательных проектов реализовали.
 – Ясно! А что за рутина бумажная? – Павлов сделал непонимающее лицо.
 – Ну, как же! Все эти бесконечные заявки, жалобы, заявления! – Кузьминского передернуло. Видно было, что этот бумажный процесс вызывает у него отвращение.
 – А кто же вел эту работу?
 – Ой, вы знаете, мне очень серьезно помогал первый заместитель.
 – Первый заместитель кого? – уточнил неожиданно Колтунов.
 – Первый заместитель мэра. Роберт Шандорович Сериканов. Он удивительно милый человек!
 – А почему он вам помогал?
 – Ну, как же. Он ведь был председателем комиссии по земле. И он сразу сказал, что будет сам вести всю бумажную работу. И заявки рассматривал, и пакеты проверял. Пакеты с документами. Он мне говорил, чтобы я… как это? Не за-мо-ра-чи-вал-ся. Вот! Ну, я и не заморачивался.
 – Простите, Василий Борисович, а мэр вам никаких указаний не давал? – Павлов вновь изобразил наивность и недоумение. Журналисты возбужденно зашушукались. Колтунов напрягся, а Джунгаров и его помощник заерзали.
 – Простите? Каких указаний?
 – Каких-либо указаний по земле, по конкурсу, по выделению, по заявкам, по претендентам. Давал ли вам мэр какие-либо указания? Если да, то какие, когда и о чем?
 – Указания? – Кузьминский переводил взгляд с адвоката на мэра. Потом вроде что-то вспомнил: – О, нет! Нет! Что вы! Какие указания! Мне Игорь Петрович, когда принял на работу, так и сказал. Вы, говорит, Василий Борисович, абсолютно самостоятельны! Делайте все для блага жителей и города. Чтобы он был красивым, современным, но и историю не уничтожать! Да, еще добавил, чтобы все было в рамках закона.
 – А еще какие указания?
 – Еще? Да, было! Одно!
 Прокуроры оживились, Колтунов напрягся, адвокат и мэр замерли. Кузьминский улыбнулся впервые за весь день в суде.
 – Еще он мне сказал, точнее не сказал, а пожелал. Пожелал мне воплотить свою давнюю мечту. Построить современный «Космопарк»! – Он гордо оглядел зал. И добавил: – И мы построили! Именно там, в Жгутове. – Он кивнул в сторону Джунгарова. – Именно там мы и строим город-мечту. Город будущего. «Космопарк»!
 – А кто строит?
 – Строит Алена Игоревна Сабурова.
 – А почему именно она?
 – Так она же получила землю под строительство. Я же говорил!
 – Да-да, говорили. Я просто уточняю. Как она получила землю?
 – По решению комиссии.
 – А почему другим отказали?
 – Отказали! Потому что безобразно составлены заявки. Документы подобраны кое-как. Если хотите знать, просто стыдно взять в руки. Не то что рассматривать и обсуждать. Мне так Роберт Шандорович и сказал. Он проверил и дал заключение. Документы неполные, путаные, границы не обозначены, замеров нет, проект сырой, план бестолковый и невнятный. – Он остановился. Он не ожидал от себя, что так разговорится на допросе в суде. Поправил воротник рубашки. – Так Сериканов, первый зам сказал. Он ведь председатель комиссии. И юрист. Ему виднее. Он так и на комиссии докладывал. Потому все и проголосовали.
 – То есть члены комиссии голосовали? – Павлов ухватился за признание архитектора.
 – Конечно! Мы всегда высказывались, затем обсуждали. А в конце ставили на голосование. Каждую заявку.
 – И Жгутово тоже?
 – И Жгутово тоже. Даже более того, мы за один раз не смогли рассмотреть эту заявку. Эти фирмы, «Строй-КАП» и «КАП-Трест», попросили еще время для устранения недостатков. Мы им дали ровно неделю. На следующем заседании продолжили. И что же вы думаете? Они так ничего и не сделали! Ни странички! Естественно, после того, как Сериканов доложил об этом, все проголосовали против них.
 – А как голосовали за заявку Сабуровой?
 – А я сейчас скажу. – Кузьминский открыл свою тетрадку. Прокурор хотел было возразить и уже поднялся из-за стола. Но Колтунов, глядя на готового к ответу Павлова, опередил обоих:
 – Не торопитесь, обвинение! Свидетель имеет право пользоваться во время допроса письменными записями. Пожалуйста, свидетель!
 – Да-да, сейчас! Вот, нашел. Двадцать седьмого числа прошлого года. Голосовали за заявку Сабуровой по строительству «Космопарка» – единогласно.
 – Скажите, Василий Борисович, а в чем же преимущество Сабуровой перед другими было в тот раз? Почему ей досталась земля?
 – В чем? Да просто заявки лучше подготовлены. Объяснение полное дано. Все расписано по этапам. Финансирование подведено. Подрядчики уже обозначены. Да и просто оформление серьезно отличается от остальных. В лучшую сторону, конечно.
 – А другие? Что же они, такие уж безобразные?
 – Не то слово! Я бы такую работу даже на зачет не принял!
 – Отчего же такая разница? Ведь у всех схожий бизнес. Строительство. Все не один год работают, а заявки так отличаются?
 – Очень просто. Все дело в работе службы заказчика. – Кузьминский важно посмотрел на Павлова. Тот мотнул головой, почти одновременно с ним то же самое сделал и Колтунов, снова опередив адвоката с вопросом:
 – Поясните! Это что такое?
 – Служба заказчика – это подразделение, которое должно быть в каждой уважающей себя и партнеров строительной компании. У Сабуровой прекрасная служба заказчика. Именно она и создает всю предпроектную документацию, оформляет заявку и все необходимые документы.
 – А что же «Строй-КАП» и «КАП-Трест»?
 – Что они? Очень просто! У них просто-напросто нет такого подразделения!
 – Почему же?
 – Как почему?! Понятное дело – экономят. А проще говоря, жад-ни-ча-ют! Вот так-то! А потом удивляются и возмущаются, почему им не дали. Удивительное невежество и нахальство!
 – Вы сказали «нахальство»? Почему «нахальство»?
 – Эх! Да хотя бы потому, что обе фирмы эти к моменту рассмотрения заявок не построили ни одного здания! Даже сарайчика!
 – А Сабурова?
 – А Сабурова Алена Игоревна к моменту рассмотрения заявки уже сдала в эксплуатацию четыреста тысяч квадратных метров жилья. И заканчивала стройку еще двухсот!
 – Ваша честь, у стороны защиты есть ходатайство! В связи с оглашенными данными прошу приобщить к материалам дела справку департамента строительства города о построенном, сданном в эксплуатацию и строящемся жилье. Эти цифры здесь тоже есть. И еще прошу также приобщить три выписки из единого государственного реестра юридических лиц. Первая о том, что Сабурова Алена Игоревна зарегистрирована на момент подачи заявки как предприниматель уже более десяти лет, а фирмы «Строй-КАП» и «КАП-Трест» соответственно за два с половиной месяца до подачи заявки. У защиты больше вопросов нет! Спасибо, Василий Борисович! – Адвокат протянул секретарю документы и сел.




 Показания


 Джунгаров воспользовался правом задать еще вопросы. Он буквально подскочил на месте:
 – Свидетель, вы помните свои показания на следствии?!
 – На следствии? – Кузьминский вновь начал запинаться и переминаться с ноги на ногу. Как только прокурор стал задавать вопросы, потолок снова на него навалился и уже не отпускал. – Я, честно говоря, не помню.
 – Ах, не помните?! Не думайте, что за потерю памяти не наступает ответственность! Это вам наверняка адвокат насоветовал!
 – Протестую!!! Ваша честь, прошу вас оградить защиту от неуместных оскорблений и намеков!
 – Рашид Абдуллаевич! Ну что вы, ей богу! – И тут же Колтунов постучал по столу и поплевал через плечо: «Тьфу-тьфу-тьфу!» – и пояснил: – Я же в бога-то не верю! Обвинение, пожалуйста, без оскорблений! Ну что вы, Рашид Абдуллаевич! Все уже устали, я понимаю. Давайте заканчивать со свидетелем и разойдемся. Даю еще двадцать минут.
 – Я вас понял, Дмитрий Владимирович! Прошу огласить показания свидетеля Кузьминского, данные на предварительном следствии. Том первый, страница сто шестьдесят первая и том семнадцатый, страницы тридцать седьмая – тридцать восьмая.
 Судья стал листать дело. Нашел и поднял голову к прокурору.
 – Ну? Зачитывайте. То есть оглашайте, если считаете, что есть противоречия. Я, что ли, буду читать?
 – Да, есть противоречия. Здесь есть такие показания. «…Что касается комиссии, в ее работе принимали участие руководители администрации. Но лишь формально. Все решения были подготовлены заранее». – Он перелистнул лист: – Так, еще: «…Сабурова всегда получала требуемые участки земли, так как она была женой мэра. Это все знали, и ей никто никогда не отказывал». Вот так-то, Василий Борисович! Вы же так говорили на следствии! Почему теперь меняете показания? Кто вас просил их поменять? Адвокат? – Он показал на Павлова, который уже поднимался из-за стола, расправляя плечи навстречу прокурорскому персту.
 Колтунов снова опередил его:
 – Спокойно! Рашид Абдуллаевич! Я же вас просил! Такой солидный человек, а?
 – Я протестую, ваша честь! – все же сказал Артем и тут же присел. Не хотелось тратить драгоценное время на препирательство с прокурорами. Понятное дело, что они выполняют свою работу. И, надо сказать честно, гораздо лучше по сравнению с теми, кто вел следствие и шил это странное дело.
 Кузьминский вдруг начал краснеть. Это было плохим признаком. Он, скромный в жизни и работе человек, не терпел, когда его унижали. Он начинал заводиться. Ему надоело бояться и дрожать как заяц:
 – Никакой адвокат меня ни о чем не просил. Мне указания может давать только одна-единственная инстанция!
 – Позвольте узнать, какая же? – впервые решил вставить свое слово второй прокурор, не по годам молодой советник юстиции. Джунгаров одобрительно его подтолкнул, и советник добавил: – Уж не мэр ли?
 – Нет, не мэр! Совесть! Совесть! Только она! Я всегда поступаю по совести. Ну, или, скажем так, пытаюсь!
 Прокуроры замолчали, тогда поднял руку Павлов. Он изучал два допроса, проведенных с разницей в три недели. Положил их рядом на столе и усмехнулся. Колтунов кивнул:
 – Пожалуйста, защита, задавайте вопрос по протоколам. – Павлов поднялся, подошел к свидетелю и протянул копии его показаний. Они были распечатаны на принтере.
 – Скажите, а почему текст совпадает один в один? Неужели вы, Василий Борисович, сказали то же самое, слово в слово, запятая в запятую?
 – Нет, конечно. Я очень не хотел идти, но заставили. Даже пригрозили. Мол, арестуют. Ну, не арестуют, а как-то там, «приводом» доставят! Вот! Я и пришел, значит, чтобы меня насильно не приводили. Стыдно ведь в таком возрасте бегать от прокуратуры.
 – И что дальше происходило?
 – Дальше. Дальше следователь, тот же самый, молодой, нагловатый, стал угрожать. Говорит, вы покрываете преступников! Содействуете им в их преступных замыслах!
 – Что, так и сказал? – Павлов переглянулся с судьей. Тот угрюмо молчал и что-то черкал на столе. Видимо, очередную эпиграмму. На самом деле у него ничего не клеилось, и он писал то, что слышал:



   «Тридцать седьмая страница,
   Как тридцать седьмой год,
   Мечтал упорхнуть он синицей,
   А мы заткнем ему рот!…»



 Он все перечеркнул и стал искать новые рифмы.
 – Да! Так и сказал! – Кузьминский с трудом вспоминал тот кошмарный визит к следователю, когда кошмар с низким потолком и угрозами повторился вновь.
 – Что же спрашивал вас следователь?
 – Он спросил, готов ли я разделить ответственность с мэром и сесть вместе с ним. – Архитектор передернул плечами. Такая перспектива его явно пугала.
 – А дальше?
 – Я сказал, что не готов. Хотя совсем не понимаю, за что арестован Игорь Петрович!
 – А что же следователь?
 – А следователь вторую часть моего ответа пропустил мимо ушей. И говорит: «Ну, раз не готов, тогда давай колоться!» Так и сказал «колоться» и еще на «ты». Какая невоспитанность!
 – Вы так ему и сказали? – Колтунов встрял с вопросом, который его, видимо, волновал. Он продолжал искать рифмы и изучать долговязого архитектора.
 – Нет… Конечно нет. Я тогда и слова-то не мог вымолвить. Мне что-то очень плохо было тогда. Я попросил «Скорую» вызвать. Следователь рассмеялся. Тоже так нагло! Говорит, если хотите болеть, могу вам устроить больничку в «Матросской Тишине» или в «Бутырке». – Видно было, как Кузьминский страдает, даже вспоминая эти события. Он задрожал, и это заметили все: журналисты, судья, прокуроры и подсудимый с адвокатом.
 Колтунов тут же застрочил:



   «Стоит огромный дылда и писает в штаны,
   То архитектор Кузя, он сделан из воды.
   Его слегка пугнули – он кучу наложил,
   Еще такой свидетель – и руки я умыл!»







 Слова, слова


 Особенно понравилось Колтунову последнее предложение про «руки я умыл». Он никак не мог вспомнить, по какому поводу это уже однажды сказал некий Понтий Пилат. Но главное, что он наконец вспомнил, что был такой то ли судья, то ли сенатор римский. Видно, великий был правитель. Остался в памяти народной. Архитектор продолжал отвечать адвокату:
 – И тогда он протянул мне готовые листы.
 – Но вы же их читали?! – советник юстиции вновь вставил свой вопрос.
 – Да читал. Слова вроде бы мои. Точно мои. Но как-то переставлены все. Не в том порядке. Вот видите, «Жена мэра»! Конечно, жена! И правда: «Все об этом знали». Знали! «Сабурова всегда получала…». Конечно, получала. Но это же вовсе не поэтому ей давали эту землю! Ведь жене президента никто не отдает Красную площадь из-за того, что она Первая леди! Сабурова на равных вела бизнес! Понимаете? На равных! Подавала заявки и получала землю. Осваивала, работала и снова подавала. Так вот, он и предложил мне просто подписать, раз я ничего добавить не могу. А что я мог добавить?! Только бы еще чего лишнего наговорил! Я и подписал. А он просто распечатал на принтере и еще усмехался так нагленько! И еще… – Кузьминский собрался с духом и повернулся к обвинителям: – Уважаемые прокуроры, простите, я не разбираюсь в званиях…
 – Я старший советник юстиции. А мой коллега просто советник юстиции. – Джунгаров с гордым видом поправил китель.
 – Да это и неважно! Вы же остаетесь людьми! У вас есть семьи, дети. Вы же люди! Вы знаете, что такое честь, достоинство. Ну как же можно позволять так унижать людей! Это же ужасно! Сейчас же не тридцать седьмой год! Как же это возможно?! Сделайте хоть что-то! Вы же целый старший советник! – Он ткнул пальцем в сторону Джунгарова.
 Тот отреагировал:
 – А в чем дело? Что вы хотите? – Джунгаров не понимал, о чем ведет речь этот странный главный архитектор. То дрожал как осиновый лист, потом краснел как девица, а теперь и вовсе митинг устроил.
 – Да призовите же, в конце концов, распоясавшихся наглецов к ответственности! Для них люди – ничто! Так, мусор! Материал для переработки! Они думают только о своих местах. Издеваются! Унижают! Оскорбляют! Запугивают! Как же не стыдно! Мерзко! Гадко!
 Колтунов решил вмешаться:
 – Вы о чем говорите, свидетель?
 – Не о чем! А о ком! О следователе, который меня допрашивал, запугивал, издевался и написал вовсе не то, что я говорил!
 – И что же теперь?
 – А теперь я отказываюсь от этих показаний полностью! Они неправильные! Их мне навязали! Я так не говорил и не мог сказать!
 – И каким же показаниям теперь верить?
 – Тем, что я дал сейчас в суде! Я здесь и сейчас говорил истинную правду. Хотите, принесу клятву. Игорь Петрович, я верю, что вы невиновны! – Он прижал к груди руки и смотрел на Лущенко, который сидел, опустив голову. Он устал сидеть на неудобной лавке, за решеткой, в душном зале. Странно, но даже как-то хотелось скорее в камеру. Там хоть есть телевизор. Можно умыться над раковиной. Даже душ соорудили со Знаменцевым. Шланг, насадка от лейки и над парашей тазик дырявый. Он не поднял головы, отреагировал снова Колтунов:
 – Ну-ну! Клятву не надо! Чай, не в Америке, слава богу! – Он снова постучал и поплевал. – Тем более что вы уже расписались у секретаря. Это у нас и называется «принести присягу» или «дать расписку». Ну что же, не могу вам отказать. Ваши показания записаны. Оценку давать им можно лишь в приговоре! Так что ждите! Ну что, стороны? На сегодня еще что-то есть? – Он оглядел зал. Журналисты смотрели и ждали. Посмотрел на прокуроров, те перешептывались и отрицательно мотнули головами:
 – Нет!
 Посмотрел на Лущенко. Тот уже полудремал, так его вымотал первый день тяжелейшего судебного следствия. Остановился на адвокате Павлове, раздумывая, когда его можно будет вывалять в грязи. Конечно же, чисто профессионально. Уж больно надоел он со своими замечаниями, комментариями, телепрограммой и бесконечными заявлениями. Павлов будто услышал его:
 – Да, ваша честь, есть! Последнее заявление. Прошу отметить в протоколе, что перед началом допроса свидетеля в соответствии с российским уголовно-процессуальным кодексом председательствующий обязан выяснить, в каких отношениях состоят свидетель и подсудимый. Эта обязанность сегодня была проигнорирована председательствующим по делу федеральным судьей Колтуновым. У меня все!
 – Перерыв до завтра! Не опаздывать! В десять ноль-ноль продолжим! – зло прокричал Колтунов и выскочил за дверь, едва не зацепившись просторной мантией за ручку.
 – Прошу всех встать! – Но никто не успел поприветствовать убегавшего судью.
 Журналисты вновь навалились на Павлова и Джунгарова. Лущенко тут же увели. Для того, чтобы с ним можно было общаться в зале суда, Колтунов должен был дать разрешение, но он, обидевшись, закрылся в кабинете и не отвечал ни на стук в дверь, ни на телефонные звонки.
 Дело рассыпалось – чем дальше, тем больше. И без патронов здесь было уже не обойтись – все, как всегда.




 Заложник


 О том, что Боря Куксо похищен из собственной квартиры, Алене Игоревне сообщили только через несколько часов. Она поручила Свирину разобраться и разыскать советника и финансиста, и почти сразу стало ясно: за Алену взялись всерьез. Ни в прокуратуре, ни в ФСБ о Куксо не знали ничего.
 Никто не подавал жалобы, никто не возбуждал дела, Борю просто выкрали, а потому и защитить его, а значит, и себя, было попросту невозможно.




 Баллистика


 Эксперт второй час бубнил что-то про кольцевые и продольные насечки, борозды и каналы. Прокурор читал газету, а судья перемигивался с секретаршей. Стороннему наблюдателю могло показаться, что занудный почтенный лектор читает лекцию в полупустом классе, но все было намного серьезнее. Вся эта лекция была остро нужна обвинению, чтобы подтвердить вмененное мэру преступление.
 Сложившаяся за последние лет пятнадцать практика расследования уголовных дел изобрела универсальное средство для развязывания языков строптивых подозреваемых. Патроны, оружие, гранаты находились во время дежурных обысков и осмотров в самых неожиданных местах. Так, после взрывов домов в Москве у назначенных дежурными подозреваемыми чеченцев были обнаружены граната-лимонка и горсть патронов прямо под ванной. Поимка, пусть и такой ценой, была необходима для одной-единственной цели – чтобы Генеральный прокурор, отчитавшись в Госдуме, удержался в своем мягком кресле.
 Верить ему, конечно, никто не верил, но и карать было не за что.
 Арестованные злодеи, хранившие в квартире, кроме двух мешков сахара, гранату и патроны, представляли реальную государственную угрозу, и доблестные правоохранители их изловили. Да, через пару недель чеченцев пришлось освободить. Обвинения им так и не предъявили, но патроны и граната свое дело сделали – спасли нескольких достойных людей от неизбежной отставки. Так и в деле мэра патроны должны были отыграть предназначенные им аккорды на струнах прокурорской лиры.
 Появились патроны в деле не сразу. Проведя несколько обысков и не найдя никаких подходящих для обвинения документов, следователь Анна Ивановна вновь и вновь упиралась в главную проблему – интересующих следствие предметов до сих пор практически нет.
 Нельзя сказать, что ничего интересного не было найдено вообще. Напротив: «…Картина худ. Кипренского 45x70 см, картина худ. Айвазовского 30x20, запонки желтого металла «Каррера и Каррера», заколка для галстука с жемчужиной…», но лишь «коробка металл., запаянная…» изменила все. В злополучной коробке оказалось 12 дюжин патронов калибра 7,62 мм.
 Как патроны оказались на даче, Игорь Петрович припомнить не мог, зато следователь, вскрыв в присутствии понятых коробку, издал радостный клич: «Йес!» И когда, как и положено при проведении баллистической экспертизы, все до единого патроны были отстреляны, эксперт с удовлетворением вывел заключение: «…признать боеприпасами».
 – …Таким образом, при выходе из канала ствола начальная скорость полета пули составила примерно… – Эксперт поправил очки и вылил остатки воды из стакана в пересохший рот.
 – Спасибо, спасибо, товарищ эксперт. – Колтунов сдержал непроизвольный зевок и оглядел засыпающий зал. – Ну, что, вопросов, надеюсь, нет?
 Зал встрепенулся, и когда Колтунов повернулся к прокурорам, те замотали головой. Эта лекция утомила всех. И лишь адвокат кашлянул.
 – У защиты есть вопросы.
 Колтунов равнодушно кивнул. О чем бы ни спросил адвокат, экспертиза останется экспертизой, боеприпасы – боеприпасами, а статья – статьей.




 Осмотр


 Артем прекрасно помнил, как лично помогал очистить дачу мэра Лущенко от всего подозрительного. Помнил он и то, как, едва на даче появились оперативники, там обнаружились и патроны. И, естественно, он запомнил и свои протесты, и наглые усмешки «брагинцев» в ответ. А потому Артем начал с самого простого.
 – Могу ли я оглядеть вещественные доказательства? – требовательно протянул он руку к судье.
 Колтунов зашевелился и легонько подтолкнул секретаря:
 – Аня, сбегай в кабинет. В сейфе. Держи ключи.
 Аня нехотя вышла, а минуты через три вернулась с увесистой картонной коробкой, внутри которой перекатывались какие-то предметы. Выразительно посмотрела на Павлова и поставила коробку на стол перед ним. Артем усмехнулся и открыл коробку, но, заглядевшись на кокетливо отходящую от стола Аню, вдруг сделал неловкое движение и сверток полетел на пол.
 Зазвенели, заскакали по грязному полу гильзы.
 – Ха! На счастье! – развеселился судья.
 После двух часов монотонного чтения заключения экспертизы он был рад даже такому событию.
 – Извините за неловкость.
 Артем очень быстро горстями собрал гильзы, а когда последняя звякнула и коробка была возвращена на место, повернулся к эксперту:
 – Поясните, пожалуйста, вот здесь в коробке лежат гильзы. Так?
 Эксперт саркастично глянул на адвоката поверх очков. Более тупого вопроса он, видимо, представить не мог.
 – Да, это гильзы, оставшиеся после контрольного отстрела патронов.
 – То есть тех самых патронов, – начал уточнять Павлов, – что были обнаружены в изъятой дома у Лущенко запаянной коробке?
 Казалось, что Павлов заразился у только что дававшего показания эксперта занудством.
 – Именно, именно. Те самые, – закивал баллист.
 – А чем вы можете объяснить, что гильзы различаются по виду и даже цвету?
 Баллист устало поднял глаза к потолку, а Павлов уже демонстрировал окружающим четыре различных металлических цилиндра, а затем расставил их в ряд перед судьей.
 – Это же элементарно! – Даже не раздражаясь из-за такой несообразительности, эксперт поднял и снова опустил на стол зеленоватый цилиндр. – Вот эта гильза – от зажигательного патрона.
 Павлов обратился во внимание.
 – Вот эта… – Эксперт взял розовую гильзу, поднес к самому носу и прочитал маркировку: – Ага, вот-вот. Эта – от патрона сигнального, зеленого огня.
 Артем ждал.
 – Теперь с этими близнецами… – Эксперт взял два желтых патрона и по очереди понюхал их. – Ну, конечно же! Это у нас, судя по зарядам, бронебойные. Я сумел удовлетворить ваше любопытство?
 Павлов хмыкнул, эксперт торжественно водрузил вещдоки обратно на судейский стол и гордо сел.




 Арифметика


 – Ну что, защита, еще вопросики? – ехидно поинтересовался судья.
 – Да какие тут могут быть еще вопросы? – Павлов растерянно пожал плечами. Он знал, что выглядит удрученно и подавленно. – Разве что самый последний?
 – Задавайте, задавайте. Не стесняйтесь, – развеселился судья. – У нас ведь равноправный процесс.
 Колтунов блаженно потянулся, откинулся на спинку кресла и сложил руки на выпирающем из-под мантии животе.
 – У меня, собственно, один вопрос, – словно все еще чего-то не понимая, поморщился Павлов. – По протоколу значится, что всю коробку передали вам для исследований. Так?
 Баллист кивнул, и Павлов тут же продолжил:
 – В протоколе указано, что при вскрытии обнаружено сто сорок четыре патрона. Вы считаете их боевыми. После отстрела всех патронов гильзы были осмотрены и вновь сложены в ящик.
 – Ну, да… – пожал плечами эксперт.
 – Это значит, что в коробке и в этом конверте должно быть сто сорок четыре гильзы.
 Эксперт снова кивнул – уже настороженно.
 – Я прошу вас пересчитать их, – пододвинул коробку к эксперту Павлов.
 Баллист поджал губы и с недовольным лицом повернулся к судье:
 – Я что, обязан это делать?
 – Да уж придется, уважаемый, – улыбнулся судья.
 Колтунов уже видел, что это судебное представление складывается не в пользу защиты. До обеда оставалось еще двадцать минут. Вполне достаточно для того, чтобы в финале последним аккордом довершить поражение «столичной штучки» Павлова.
 Эксперт подтянул коробку и вытряхнул ее содержимое на стол. Затем разложил гильзы по десять и только потом сложил их обратно в коробку, двигая губами и отмечая в блокноте десятки.
 – Так. Двадцать и еще десяточек. Тридцать, и теперь эти желтенькие. Вот и сорок…
 Наконец гильзы на столе закончились, счетчик поправил очки и сверился с записями. Поднял брови и, еще не понимая, что произошло, удивленно поглядел на судью.
 – Хм, хм. Итого: сто пятьдесят три…
 Колтунов подпрыгнул. Этот факт ставил под сомнение всю экспертизу.
 – Какие сто пятьдесят три?! Вы что?! Пересчитайте! Нет! Лучше дайте сюда!
 Судья выскочил из-за стола и подхватил коробку со стола эксперта.
 Забрался на свой трон и стал выкладывать гильзы на стол – ровными разноцветными рядами. А через четыре минуты, когда Колтунов в третий раз пересчитал армию металлических цилиндров, возникла неприятная пауза.
 – Ничего не понимаю! Почему их стало больше?! Как вы считали, изымали, описывали? Прокурор, я вас спрашиваю! Ваши люди на следствии их вообще считали? Смотрели?
 Растерявшийся прокурор развел руками, опустил глаза и, явно спасаясь от позора, принялся усердно листать копии материалов уголовного дела.
 – Ну, если вам нечего сказать, перерыв полтора часа! – зло выдавил судья, сгреб гильзы, подхватил все три тома дела и стремительно выскочил из зала. Весь этот начавшийся с глубокой царапины на дверце его «Паджеро» день летел коту под хвост.




 Похищение


 Очередное сообщение от выехавшей по делам Алены Игоревны Павлов получил, как и договаривались, на свой ноутбук – прямо в зале суда. Тихо приоткрыл «портфель», принял письмо и обмер.
 «Кем-то похищен из своей квартиры мой советник Куксо!!! – сообщала Алена. – Что делать?»
 – Итак, продолжаем судебное заседание, – объявил тем временем Колтунов. – На сегодня заявлены еще три свидетеля. Анечка, солнышко, что там у нас с явкой?
 Артем бросил на Колтунова беглый взгляд и задумался.
 «Кто похитил? Приметы? Номера машин?» – быстро пробежал он пальцами по мягким клавишам.
 «Никто не запомнил! Что делать?!!» Алена была в панике.
 – Дмитрий Владимирович, я сейчас проверю, – выбежала Анечка в коридор.
 Артем вздохнул. Было неприятно осознавать, что ты, может быть, подтолкнул Алену к пропасти.
 «Не торопитесь с выводами, – быстро набрал он, – и не паникуйте».
 – Заварзин, член городской комиссии, – начала перечислять Анечка, – Короткова, делопроизводитель администрации, и Куксо, финансист.
 Артем вздрогнул и забарабанил по клавишам.
 «Алена! Куксо здесь! В суде!!! Будут допрашивать!» Глянув искоса на Джунгарова, он заметил, как оживился прокурор.
 – Дмитрий Владимирович, – подняла бровки Анечка, – там сотрудники просят Куксо в первую очередь допросить.
 «Только не допрос! – мгновенно отозвалась новой запиской Алена. – Сделайте что-нибудь!!!»
 – Ну, если просят, – не стал возражать Колтунов, – тогда пожалуй…
 «Высылайте к зданию суда Свирина. Попробуем», – ответил Артем и поднялся:
 – Ваша честь, позвольте! На прошлом заседании мы договорились, что будут представители комиссии и администрации. То есть Заварзин и Короткова. Именно их показания было бы разумнее послушать сейчас.
 Колтунов с равнодушным видом пожал плечами. Он понятия не имел, кто такой «финансист Куксо» – до сего часа эта фигура нигде не значилась. А на строящего ему выразительные гримасы прокурора судье после фиаско с Козиным смотреть было противно. И Павлов, не позволяя вниманию Колтунова переключиться, прокашлялся.
 – Закономерно было бы подтвердить или опровергнуть показания предыдущих свидетелей, – пояснил он свою позицию и тут же повернулся к Джунгарову: – Уважаемые коллеги, представители обвинения! Как вы на это смотрите?
 Джунгаров и его помощник зашептались. Предложение адвоката было здравым, а Куксо и так был у них в руках.
 – Мы отнюдь не возражаем против такого порядка, – поднялся Джунгаров. – Однако предлагаем сперва допросить Короткову, а затем уж Заварзина.
 Прокурор любил, чтобы последнее слово – пусть и по мелочи – оставалось за ним.




 Следующий


 – Свидетель Короткова, – пригласила Анечка, и Брагин вскочил.
 – Эй! Я не понял! Я же сказал тебе, что Куксо привезли! Ты что, не передала?
 Секретарша фыркнула:
 – Ваш Джунгаров сказал, что сначала Короткова…
 Брагин яростно крякнул и осел на стул.
 – Не трясись, – ткнул он в бок тут же вздрогнувшего побитого финансиста, – будет и на твоей улице праздник.
 Мелодично зазвонил телефон.
 – Да?
 – Алена знает, что Куксо уже в суде, – сообщил осведомитель.
 Брови Брагина поползли вверх.
 – Подожди. Это точно?!
 – Абсолютно.
 Брагин замер. Сабуровой неоткуда было это узнать!
 «И кто ей стучит?» Ответов могло быть много: и кто-то из окружения Джунгарова, и кто-то из его собственных оперов. Алена заплатить могла много. Очень много. «Кто?» Но и это было уже неважно. Потому что, если Алена знает, она вполне может предпринять свои собственные ответные меры.
 Брагин быстро набрал номер Гулько.
 – Ты? Слушай, посади кого-нибудь на хвост. – Брагин поморщился: вокруг было слишком уж много ушей…
 – Сабуровой? – сам догадался Гулько.
 – Да. Я хочу знать каждый ее шаг.
 – Сделаю.
 Брагин отключил связь и задумался. Он знал, что работать с Сабуровой ему не дадут, и, скорее всего, колоть ее будут «важняки» – следователи по особо важным делам. Но вот начинать все одно придется ему, а выглядеть перед теми, кто отберет у него дело, полным лохом Брагин не хотел.
 «Надо побыстрее Куксо в зал протащить! – еще раз подтвердил себе он. – А там Алене уже не вывернуться».
 – Значит, так, – повернулся он к оперативникам и ткнул свидетеля Куксо в грудь. – Следующим зайдет он! Что бы эта сучка ни сказала. Вам ясно?
 – Ясно, – кивнул старший – Пятаков. – Сделаем.




 Царапина


 Колтунов был зол. Накануне, возвращаясь домой из ночного клуба, он не заметил какую-то торчащую из земли проволоку и разодрал весь левый бок своего новенького автомобиля. Теперь он не мог ни о чем думать, кроме предстоящего ремонта и ободранной машины. Да и дело порядком ему поднадоело. Он вышел в зал, привычно плюхнулся в кресло и устало оглядел присутствующих.
 После того, как он принял решение не пускать слишком настырных журналюг на процесс, стало спокойнее. Они теперь толпились у выхода, собираясь к началу заседания, к обеденному перерыву и к концу дня. В зале царила спокойная атмосфера. Даже конвойные не стеснялись изредка подремывать.
 Никто не снимал, не ловил каждый жест и вздох. Да и Павлов, и Джунгаров стали вести себя достойнее, не играя на камеру. Уже и протестов не заявляли, хотя Павлов в конце каждого дня продолжал доставать его своим «подведением итогов».
 Колтунов вздохнул. Вчера адвокат насчитал целых двадцать пять процессуальных нарушений. Заставил Анюту записать их в протокол в виде своего нового заявления. Не дали ему ознакомиться с документами, которые передали оперативники, понимаешь ли! Так они же секретные! Нечего! А то потом не оберешься греха от чекистов. Затаскают! Не спросил мнения потерпевшего по ходатайству. Ну и что?! И так все ясно! Оставил без разрешения два заявленных им же, Павловым, ходатайства. Вот же заноза! Не мог напомнить. Да удовлетворил бы я их! Хрен с ним! И так каждый день. Замучил!
 «Посмотрим, что он сегодня приготовил».
 Павлов действительно почему-то возился со своими бумагами. Он то приподнимал одну пачку, то снова что-то доставал из портфеля. На самом деле пытливый наблюдатель сразу же понял бы, что адвокат переписывается с кем-то по телефону. Он быстро набирал нужные буквы на ощупь по памяти и отправлял. А затем, получив ответное сообщение, нырял в портфель, где читал его. И снова отправлял сообщение в ответ. Судья тем временем открыл свою тетрадку и приготовился сочинять новый стишок:
 – Итак, продолжаем судебное заседание. На сегодня заявлены три свидетеля. Анечка, солнышко… – Он не стеснялся обращаться к своей секретарше таким образом, потому что пресса была удалена, а остальным было наплевать на то, какие у него отношения с секретарем. Он сладко, словно котик, поевший от пуза сметанки, улыбнулся: – Что там у нас с явкой?
 Аня встала и выбежала в коридор, а через полминуты вернулась.
 – Заварзин, член городской комиссии, Короткова, делопроизводитель администрации, и Куксо, финансист. Дмитрий Владимирович, там сотрудники просят его в первую очередь допросить.
 – А почему его? Ну, если просят, тогда, пожалуй…
 Но тут запротестовал Павлов:
 – Ваша честь, позвольте! На прошлом заседании мы договорились, что будут представители комиссии и администрации. То есть Заварзин и Короткова. Именно их показания было бы разумнее послушать сейчас. После того, как мы уже выслушали руководителя комиссии, архитектора, закономерно было бы подтвердить или опровергнуть показания предыдущих свидетелей. Уважаемые коллеги, представители обвинения! Как вы на это смотрите?
 Джунгаров и его помощник не понимали, к чему клонит адвокат, но прекрасно помнили, что Куксо нужно выжать, как апельсин в соковыжималке.
 Однако и торопиться они не хотели. Только вчера вечером стало известно о том, что финансист найден и будет доставлен в суд. Подтверждение дали только что. Нужно было набросать хотя бы примерные вопросы. Пока дежурные свидетели будут давать показания, можно было не спеша подготовиться к допросу Куксо. Они пошептались, и Джунгаров поднялся навстречу оппоненту:
 – Мы отнюдь не возражаем против такого порядка. Однако предлагаем все же сперва допросить Короткову, а затем Заварзина. – Для прокурора было принципиально важно не уступать адвокату ни в чем. Даже в порядке вызова свидетелей. Тем более это по-прежнему были свидетели обвинения.
 Павлов сел и покачал головой, прошептав под нос что-то вроде «Да хоть всех сразу!». Его сейчас больше всего волновал Куксо. Лущенко тоже переживал и нервно барабанил карандашом по решетке, выбивая знакомую до боли военную мелодию вроде «Встречного марша». Он уже не дергал Павлова по пустякам и доверился ему полностью. Павлов продолжал перекладывать бумаги, прикрывая свою переписку с Аленой. Колтунов зевнул, прикрывая рот рукой: сказывалась ночная гулянка в клубе.
 – Ага! Хорошо. Тогда давайте делопроизводителя. Пристав, пригласите Короткову!




 Зеленый, черный, голубой


 Женщина дрожащим голосом рассказала суду о том, как была построена система прохождения документов в Администрации города. Она даже принесла с собой несколько амбарных книг, в которых отражалось все движение бумаг. Видя, что никто не задает ей вопросов, она вдруг разоткровенничалась и рассказала об особом стиле мэра Лущенко. Поскольку ей пришлось работать практически со всеми мэрами с тех пор, как только такая должность была введена в нашей стране, она хорошо знала каждого из них по манере отдавать указания и постановке резолюций. Так вот, делопроизводитель неожиданно поведала о том, что у Игоря Петровича было три цвета чернил, которыми он оставлял автографы. Черный, синий, зеленый. Мало кто знал, что любимый – вездеходный и всеразрешающий – зеленый цвет означал абсолютное «добро» на все возможные действия в рамках обращения. А вот черная резолюция «Разрешить!» вовсе не открывала все двери и кабинеты. Написанные синими чернилами указания принимались к исполнению только после дополнительного подтверждения в правовом департаменте и фактически были действительны только после второй подписи первого зама Сериканова.
 Этот рассказ вызвал оживление и на некоторое время привлек внимание участников процесса. Лущенко почему-то покраснел, но вопросов даме задавать не стал. Только Колтунов вновь разродился эпиграммой:



   Мэр сегодня очень злой,
   Ставит подпись под собой.
   Зеленый, черный, голубой –
   выбирай себе любой!



 Он прикрыл один глаз и еще раз пробежал взглядом корявые строчки. Решил, что сойдет и так. Для этой истории большего и не надо. Подпер руками голову и заскучал. С выдворением журналистов исчезла милая красотка – блондинка в кружевных чулках. А на ее месте теперь сидел мордастый пристав и постоянно ковырял в зубах. Колтунов прикрыл глаза, и его мысли вновь вернулись к поцарапанному «Паджеро». Что же делать? Кого бы запрячь в работу? И тут он вспомнил про армян, которые недавно судились с клиентом своего автосервиса, и Дмитрий Владимирович – заметьте, без всяких взяток – полностью встал на их сторону. Вот теперь пусть и отработают. Обрадовавшись найденному решению вопроса с ремонтом машины, он заерзал и посмотрел на часы. Нужно будет в обеденный перерыв быстро перегнать автомобиль и дать срочное задание. Пусть докажут, что действительно честно и качественно работают. Он так обрадовался, что решил срочно написать на эту тему еще куплетик:



   Я к врачам обращаться не стану,
   Заболел мой любимый друг,
   Мне «Паджеро» починят армяне,
   Сразу станет прекрасно вокруг!



 От такой творческой находки настроение Дмитрия Владимировича еще больше поднялось, и он уже почти с любовью смотрел на адвоката и подсудимого. К этому моменту женщина-делопроизводитель рассказала практически все, что знала о канцелярских перипетиях мэрии. В целом ее допрос не занял много времени, но важные и необходимые часы были отвоеваны. Прокуроры радостно потирали руки. Они тоже не теряли времени, готовили коварные вопросы. Колтунов взглянул на часы, неуклонно отсчитывавшие время до обеда.
 – Ну, хорошо, свидетель. Что-то еще добавить хотите?
 – Наверное, нет. Сказала вроде все. – Короткова развела руками и вцепилась в трибуну. От нервного стресса у нее закружилась голова.
 – Хорошо. Есть ли вопросы у сторон? – судья обвел взглядом зал.
 Прокуроры что-то усиленно обсуждали, не обращая внимания на заданный вопрос. Адвокат повернулся к Лущенко и через клетку тоже о чем-то шептался. В другой бы раз Дмитрий Владимирович, возможно, и возмутился, но сейчас он думал лишь о скорейшем выздоровлении своего железного коняги.
 Он глубоко вздохнул:
 – Ну, на нет и суда нет! Свободны, Короткова! Аня, кто у нас следующий?
 – Дмитрий Владимирович, записан Заварзин. Позвать?.
 – Конечно! Зови, зови!
 Аня побежала в коридор. За дверью раздались какие-то странные звуки, похожие на возню, топот и приглушенные вскрики.
 Через мгновение появилась Анюта – с округленными глазами она подбежала к Колтунову и что-то нервно зашептала ему на ухо. Но из-за волнения ее шепот больше напоминал негромкий крик, и обрывки фраз разобрали даже сидящие в конце зала конвойные: «Они… совсем… обалдели… это… свидетеля… ну… Заварзина… выкинули… мол… заболел… стоят… орут… чтоб… сейчас… финансиста… этого… Куксо… он там… тоже… весь… какой-то… побитый… что… делать?»
 Колтунов нахмурился. Он очень не любил скандалов и спорить с операми…




 Последнее ходатайство


 «Согласится на Куксо…» – понял Артем, поднял руку и, не дожидаясь приглашения, встал:
 – Ваша честь, коллеги, пользуясь паузой, разрешите короткое-короткое ходатайство?
 Он сделал настолько равнодушное лицо, насколько было возможно, но уже наученный горьким опытом Колтунов с подозрением хмыкнул.
 – Ох, адвокат, забросали вы нас ходатайствами! Что у вас за ходатайство? Почему прямо сейчас?
 – Очень просто, ваша честь, – сделал простые глазки Павлов и показал судье четвертушку бумаги. – В связи с только что прозвучавшими показаниями Коротковой хотелось бы запросить кое-что из указанных документов.
 Колтунов вопросительно глянул на прокуроров, и те в ответ, как по команде, наклонили головы. Бумажечка выглядела очень даже невинно.
 – Слушаем ваше ходатайство.
 – Спасибо. – Павлов положил бумажную четвертушку на стол, взял папку, поправил невидимые судье и прокурору листы и начал зачитывать – по порядку: – В связи с полученными в суде показаниями свидетеля Коротковой, начальника канцелярии Администрации города и руководителя делопроизводства мэрии, о порядке прохождения документов, поступающих в Администрацию города, прошу суд запросить в мэрии и Администрации города следующие документы…
 Он перевернул лист.
 Список состоял из двухсот пятнадцати пунктов – зачитать которые требовалось времени как раз до обеда.




 Поглощение


 Отослать Свирина в суд Алене удалось лишь с огромным трудом: начальник службы безопасности оставлять ее на своих помощников не хотел.
 – Иван Иванович, как вы не поймете, сейчас моя безопасность – в Куксо, словно Кощеева смерть – в яйце, – сказала в конце концов чистую правду Алена.
 Этим и убедила.
 «Так… только не волноваться». Алена знала, что выйти на Куксо, не прибегая к помощи федералов, невозможно. Просто потому, что безопасность ее советника тоже помогал обеспечить Свирин. А он был настоящим профи.
 «Нет, все-таки Чирков меня списал…» Собственно, ничего другого после их разговора в ресторане произойти не могло.
 – Только бы не начали сажать… как Игоря, – вслух произнесла Алена и ужаснулась: – Подожди! А чего это я себя списываю? Игорь не посажен, я – хозяйка всего своего бизнеса!
 Но она сама же понимала: если Слава и впрямь подключился… из Куксо выдавят все – каждый известный ему счет. Остальное – дело техники, а уж техника отъема у них была пусть не блестящая, но надежная, как у питона: будут сжимать кольцо, пока сердце не замрет. А затем начнется поглощение, медленное натягивание безразмерного рта на твою неумную голову.




 Свалка


 Артем читал размеренно и внятно, а когда часы во дворе суда пробили двенадцать, Колтунов кашлянул:
 – Так. Защитник, у вас еще много пунктов?
 Артем замотал головой:
 – Нет, ваша честь, но, если есть необходимость прерваться, я готов продолжить после обеда. Мне нужно еще минут десять-пятнадцать.
 – Хорошо, перерыв! Обед.
 – Прошу всех встать!
 Артем бросил папку и помчался к двери, вылетел в коридор и сразу увидел его. Маленький, лысенький, в больших роговых очках человечек, зажатый в углу двумя дюжими мордоворотами, ждал своей участи.
 «Ну, Алена… надеюсь, ты все сделала, как я просил!» Он развернулся. Колтунов задержался в дверях, отдавая какие-то указания секретарю Анечке.
 – Ваша честь, – позвал из дверей Артем, – Дмитрий Владимирович!
 Колтунов недовольно скосил глаза на адвоката:
 – Ну, что еще?
 – Разрешите пообщаться с журналистами?
 – О господи! – всплеснул руками судья. – Да общайтесь на здоровье! Сколько влезет!
 Он, готовясь наконец отобедать, уже расстегивал на ходу мантию.
 Павлов молниеносно развернулся, промчался мимо растерянного Куксо и его бесплатных «телохранителей», в пять шагов добежал до входной двери и, не очень вежливо оттолкнув плечом молоденького пристава, крикнул тоскующим во дворе журналистам:
 – Коллеги! Господа журналисты! Судья разрешил пообщаться!!! Мэр сделает срочное заявление!!!
 И распахнул дверь.
 Журналисты двинулись одной, сметающей все на своем пути лавиной.
 Ворвались в дверь, вдавились в узкий коридор…
 – Сюда! – дернул молоденького пристава за рукав Артем, и оба стремительно влетели в дежурную каморку.
 – Ну, блин… – выдохнул пристав, – бизоны…
 Артем улыбнулся. Стоять на пути у несущегося сплоченного одной, общей на всех, идеей коллектива – дело пропащее. Особенно если этот коллектив журналистский, а общая идея – добыча эксклюзивных новостей. Этого не учел голодный судья, а главное, не ожидали стерегшие финансиста Борю Куксо оперативники. Под топот сотни ног мордовороты были нещадно сметены, вовлечены и вдавлены в зал суда.
 – Ай, сука! Тварь! Убью! – заорал кто-то из них, но – кричи не кричи, а толпа слушалась только себя.
 Артем осторожно приоткрыл дверь дежурки и, убедившись, что основная масса цунами камер и диктофонов уже выплеснулась в зал, быстро двинулся следом и глянул поверх голов.
 Журналисты толпились возле клетки с мэром, которую стойко обороняли три конвойных милиционера и два пристава. Они сориентировались первыми и теперь, создав живую цепь, сдерживали напиравшую толпу. Внутри клетки виднелся вскочивший, ошалевший, но, кажется, довольный этим зрелищем Лущенко.
 Положение остальных присутствующих в зале лиц было не в пример тяжелее.
 Прокуроров зажали в дверях, оперативники барахтались где-то внизу, и Павлов их даже не видел. А сметенный вместе с остальными Боря Куксо был оттиснут на периферию и теперь сидел за секретарским столом. Здесь его, по крайней мере, не толкали.
 Артем крякнул. Прорваться к Боре сквозь эту давку было нереально. Он огляделся, хмыкнул и решительно толкнул выходящую в коридор дверь кабинета судьи. Колтунов как раз начал снимать мантию.
 – Дмитрий Владимирович, недоразумение вышло! – развел руками Артем. – Не справились приставы. Не волнуйтесь, сейчас наведем порядок.
 Колтунов судорожно бросил мантию на кресло, поднял кулак, попытался сказать что-то гневное, но Артем бережно, с уважением перехватил поднятый кулачок и мягко подтолкнул судью к двери:
 – Вы, главное, выходите, выходите, а то и вас сейчас задавят! Не волнуйтесь!
 Судья фыркнул и… подчинился.
 Артем бросил взгляд за спину. В углу кабинета, у сейфа, сидела насмерть перепуганная, видимо едва успевшая выскочить из зала Анечка. И в руке у нее так и были зажаты ключи.




 Интервью


 Лущенко не сразу понял, что произошло, и поначалу старался отвечать на вопросы журналистов.
 – Какие условия содержания? Вы в камере один?
 – Один, – кивнул он.
 – Есть ли попытки давления?
 – Как сказать…
 И тогда Лущенко увидел Павлова. Адвокат выглядывал из ведущей в зал суда двери судьи, а из-за его плеча выглядывала испуганная секретарша. Павлов осмотрелся, сделал несколько быстрых шагов, сграбастал прячущегося за столом Борю Куксо и рванул его так, что бедный финансист уронил очки и буквально подлетел.
 – А недозволенные методы следствия? – сунули Лущенко чуть ли не в глаз микрофон.
 – Что? – отстранился мэр. – Да-да, все это незаконно…
 Павлов под руки с похищенным уже влетал в судейский кабинет. А когда в закрытую дверь заколотились кое-как прорвавшиеся к ней оперативники, дело было сделано.




 Беглец


 Артем всей кожей чувствовал, как мала, как узка эта возможность.
 – Анечка, надо уходить! Закрывайте дверь в зал!
 Аня дважды повернула ключ, и в дверь тут же ударились с той стороны, а золоченая ручка запрыгала и залязгала.
 – Уф-ф-ф, – выдохнул Артем, подхватил Куксо, потащил его ко второй, ведущей в коридор двери, и снова позвал секретаршу: – Анечка…
 Выскочил, убедился, что коридор, считай, свободен, помог не попадающей ключом в скважину Анечке, закрыть дверь и потащил обоих прочь: коридор, дежурка с бледным приставом, дверь, ступеньки…
 «Ну, Алена, лишь бы ты все сделала, как я просил!» На стоянке его должен был ждать Свирин с машинами и своими ребятами.
 – Ой, мамочка! – заверещала секретарша и, закрыв лицо руками, присела. – Ой-ой-ой!
 Из кустов сбоку аллеи на беглецов уже сыпались молчаливые ребята в серых костюмах.
 – Свирин! – заорал Артем, поддал Боре направляющего пинка в сторону приоткрытой свиринской «Ауди» и еле ушел от удара в челюсть.
 – Ах ты… сволочь!
 Так Артем не дрался давно, и, если бы не ежедневные тренировки… Задумав повторить победу двухлетней давности на «Кубке чемпионов», он довольно серьезно готовился к Пенсильванскому турниру карате-до. Одного нападавшего он перехватил в полете и, использовав его же энергию, послал по траектории дальше, слегка поддержав снизу и дернув за протянутую с кулаком руку. Тот рухнул на землю, перелетев через адвоката и Аню, отчего она еще больше завизжала.
 Второй и третий мужчины натолкнулись на правую, а затем на левую ногу Павлова. Два удара прямой стопой в грудь могут остановить даже слона, если только ноги у вас достаточно прочные. На ноги Артем не жаловался.
 Оба рухнули, задыхаясь от двухсоткилограммовых толчков в грудь. Павлов подхватил хрупкую Аню на руки и легко побежал к машине. Усадил ее на переднее сиденье и отклонился от набегавшей сзади тени. Могучий удар обрушился на крышу его новенького автомобиля.
 – Эх, е!!! – заорал атакующий и схватился за руку, попытавшись все же ударить адвоката ногой.
 Павлов с трудом отбил этот удар, так как стоял в крайне невыгодной позиции – спиной к нападавшему. И моментально ответил резким ударом в пах. Он не любил таких приемов, но в данной ситуации ничего иного не оставалось. Добавил подсечку, резко крутанувшись вокруг своей оси.
 Мужчина захрипел и повалился, как подкошенный. Артем быстро сел за руль, но перед посадкой все же бросил взгляд на внушительную вмятину от кулака на крыше. Тихо выругался и нажал на педаль. Глухо загудев, машина вынесла адвоката и плачущую секретаря Аню на проспект. Обед продолжался.




 Пропал


 Брагин ждал долго. Недопустимо долго. И лишь спустя пять или семь минут ему сказали про свалку.
 – Адвокат журналистов натравил, – мрачно доложил пойманный им в коридоре пристав. – Я еле вырвался.
 Брагин обреченно махнул рукой, а еще через три минуты ввалился Пятаков – помятый, с оцарапанной щекой и багровый от пережитого.
 – У нас Куксо увели.
 – Как? – не понял Брагин. – Куда?
 Опер потупился:
 – Адвокат увел. Свалку устроил и вывел.
 Брагин тряхнул головой:
 – Стоп. Как он мог его вывести? Вы где были? А смежники где? Их же на улице человек шесть было… что, один адвокат вас всех урыл?
 Пятаков вздохнул:
 – Смежники говорят, адвокат прикрывал, а Куксо свиринские ребята увезли.
 Брагин осел на стул.
 «Значит, на Алену уже никогда ничего не будет?» Худшего провала в последний десяток лет у него не случалось.
 – Оцепить все, – поднял он голову, – поднять всех. Но Куксо должен быть в суде! И не дай бог… если ты мне его не найдешь в ближайшие два часа.
 Пятаков шумно вздохнул.




 Армяне


 Дмитрий Владимирович Колтунов застал армян врасплох. Они только сели делить деньги, полученные перед обедом от двух клиентов, как вошел судья – грозно и неслышно. Главный, бригадир Рубик, чуть не подавился собственным языком, увидав судью:
 – Ваша честь-джан! Здравствуйте! Добро пожаловать!
 Колтунов, довольный произведенным эффектом, недобро прищурился:
 – Ага! Попались! Ну, извините, что помешал вам деньги прятать! – Он припомнил эту смешную сценку из фильма «Любовь и голуби». – Ну-ка, признавайтесь!
 – В чем, ваша честь-джан? Мы же честные люди. Мы работаем, копейку заработаем, и слава Всевышнему! – Рубик быстро прятал разложенные стопками купюры в стол.
 – Ну-ну! Меня этой теологической агитацией не проймешь! – Колтунов погрозил пальцем. – Я ни в какого Всевышнего вашего не верю! Для меня один Всевышний – закон!
 – Слушайте, Димитрий Владимирович-джан, никакой «телологии» нет! При чем тут тело?! Мы про работу говорим, – встрял в разговор молодой смуглый автослесарь, но Колтунов его уже не слушал.
 – Так, друзья мои, есть срочное и ответственное задание! – Он взял под руку Рубика и подвел к стоящей за воротами сервиса машине: – Смотри!
 – Вай, вай! Кто же так вам нахулиганил?! – увидевший царапину Рубик выразил сочувствие. Но Колтунову нужно было вовсе не сочувствие, а быстрый, качественный ремонт. Он нетерпеливо топнул ногой:
 – Кто-кто? Конь в пальто! Сделать быстро сможете? Ну, говори!
 Только теперь до бригадира Рубика дошло, что грозный, но справедливый судья нуждался в помощи. В их помощи! Он воспрянул духом и первый раз улыбнулся:
 – Вай! Конечно, ваша честь-джан! Какой разговор! Сделаем все оч-ч-чень быстро! Глазом не успеете моргнуть – все отделаем! Какой важный клиент у нас! Вай-вай! Очень важный!
 Дмитрий Владимирович облегченно вздохнул и посмотрел на часы:
 – Так. Машину я оставляю. Приступайте. А меня срочно отвезите назад в суд. У меня перерыв заканчивается.
 – Конечно, конечно! Сам отвезу! В лучшем виде доставлю!
 Рубик побежал выкатывать свою «Волгу», а через пятнадцать минут сверкающая молдингами, дополнительными эмблемами и надписями «VOLGA» автомашина армянского бригадира въехала во двор городского суда.
 Колтунов выбрался из глубокого кресла, обтянутого козьей шкурой, раскрашенной в тигровые цвета, и поспешил к себе. Он везде успел…




 Спасение


 Свирин позвонил быстро.
 – Алена Игоревна, он у нас.
 Сердце Алены заколотилось. Она уже и не надеялась.
 – Через аэропорт его не протащить?
 – Нет.
 Алена задумалась. С тех пор, как она приняла новую финансовую политику, Куксо уже не имел никакого влияния на ее капиталы. Но вот о прошлом Боря знал многое. Нет, в ее прошлом явного криминала не было, но кто, как не она, знал силу и назначение этой мясорубки: прав ты или не прав, а с той стороны все одно выйдет фарш.
 – И как его вывезти?
 – Сейчас – никак. Его бы в деревню какую отправить, на домашнее масло и бабушкины пирожки… пока не уляжется. И лучше, если без телевизора, чтобы не переживал.
 – Сделаешь?
 – Без проблем.
 Алена поблагодарила и отключила связь. Одно дело было сделано, оставался визит в нотариальную контору и… детдом.
 Алена вытерла непрошеную слезу. Едва она узнала, что беременна, внутри мгновенно зазвучали слова Гермогена: «Приняв сироту, вы, в глазах Господа, не закрываете для себя ни одной двери, а, может быть, открываете их все».
 – Открываете их все… как просто.
 Прежде для умной, иногда язвительной, невзирая на веру, Алены слова Гермогена могли прозвучать цитатой из «мыльной оперы», дешевой сентенцией из арсенала вербовщика душ. Но с той секунды, как она заглянула в побелке в «глазок», мир изменился. Гермоген был не просто прав – он был прав единственно возможным образом.




 Зачинщик или защитник


 Еще по дороге обратно в суд Колтунов заметил необычайное оживление и скопление оперативных машин. В зале суда его ждали прокурор Джунгаров и начальник отдела по борьбе с оргпреступностью Брагин, и видок у них был… злой и одновременно какой-то похоронный.
 – Что стряслось? – насторожился Колтунов.
 – Что тут у вас за побоище устроили? – недовольно посмотрел Брагин на судью.
 Колтунов удивился и тут же вспомнил, как выбирался из кабинета через коридор.
 – Вы про журналистов, что ли? Так вроде бы приставы разобрались.
 Брагин недобро прищурился:
 – Моих сотрудников избили прямо в заде суда. Вы понимаете, что это значит? Это же уголовное дело!
 Колтунов озадаченно глянул на прокурора. Тот, подтверждая сказанное, кивнул:
 – Мы все видели. Адвокат Павлов устроил. Думаю, придется принимать меры.
 – Легок на помине… – ненавидяще произнес Брагин.
 Колтунов обернулся.
 Адвокат шел по коридору, увлеченно рассказывая нечто немыслимо веселое – кому бы вы думали? – секретарю Ане. И она смеялась его шуткам, смущенно прикрывая ладошкой свой соблазнительный ротик.
 «Вот как…» – насупился Колтунов.
 Парочка, увидев поджидавших их суровых мужчин, остановилась. Аня спряталась за адвоката, а Павлов повел плечами, сделал еще два шага навстречу и внимательно оглядел оперативников.
 «А ведь какой удачный момент! – осенило Колтунова, и он бросил взгляд на Джунгарова. – Если уголовное дело будет возбуждено, Павлова можно будет вывести из процесса!»
 – Господин адвокат, как вы объясните нападение на сотрудников милиции? – угрожающе начал Брагин.
 Павлов усмехнулся, но не успел и рот открыть, как из-за его спины выскочила Анюта и яростно набросилась на Брагина:
 – Ага! Нападение! Они еще во время процесса вели себя ужасно! Побили на моих глазах и вытолкнули Заварзина, свидетеля! Потом устроили давку и драку в коридоре и в зале. А на нас напали прямо во дворе! – Анечка повернулась к Колтунову: – Дмитрий Владимирович, это ужас какой-то! Если бы не господин Павлов, они бы и меня побили! Особенно вон тот, с щекой оцарапанной. И нечего отворачиваться, я тебя запомнила!
 Совершенно сбитый с толку, судья посмотрел на разгневанную секретаршу, затем – на скромно помалкивающего адвоката, затем на оцарапанного оперативника Пятакова. Он ничего не понимал!




 Бред


 Рашид Абдуллаевич сразу оценил все значение инцидента. Павлова можно было не просто вывести из процесса – он вылетал с треском! Но что-то все время не срасталось.
 – А кто разрешил журналистам в зал войти? А? Я вас спрашиваю? Кто? Ну?! Кто? – орал на адвоката Брагин.
 – Да, собственно говоря, – Павлов посмотрел на Колтунова наивными глазами, – Дмитрий Владимирович, вы же сами сказали. В присутствии прокуроров. Так ведь?
 «Бред…» – вздохнул Джунгаров, однако так оно и было.
 И Колтунов нервничал, а секретарша Анечка яростно выскакивала из-за спины Павлова и так же яростно кидала оцарапанному и, видимо, чем-то напугавшему ее Пятакову все новые и новые обвинения.
 – Но это вовсе не давало вам повода все крушить и драться! – уже оборонялся вместе с подчиненным Брагин.
 Джунгаров помотал головой, но наваждение не проходило. Выходило, что оперативники при свидетелях побили свидетеля, устроили нападение на секретаря, разгромили вместе с журналистами судебный зал, а этот адвокат чуть ли не герой! И тут вновь заговорил Павлов:
 – Господа, давайте уладим это недоразумение. Откуда мне знать, кто прыгает на меня из кустов?! Я чисто машинально защищался.
 Брагин взорвался:
 – Ага! Защищался и положил во дворе троих сотрудников! И не думайте, что вам удастся избежать ответственности! Мы возбудим уголовное дело!
 Павлов выставил вперед руки:
 – О чем вы говорите? Какие сотрудники? Мне никто не представлялся! Обяжите их впредь показывать удостоверение! И называть свое звание и должность. Кажется, так предписывает закон «О милиции»?
 «Сволочь… – подумал Джунгаров, – все знает! И ведь носит такого земля…»
 – Не вам, господин адвокат, мне указывать! – угрожающе двинулся на Павлова Брагин.
 И тут уже отреагировал Колтунов. Он не мог допустить еще одной потасовки в своем суде.
 – Стойте, стойте! Товарищи! Да вы что?! Давайте разберемся! Я вправду сказал, что разрешаю общение с журналистами. Они вломились. Это был уже обед. Никто не обязан был их утихомиривать. То есть приставы обязаны!
 Судья огляделся и явно заметил, что ни одного пристава нет.
 – Пристав! Ко мне! Где вас носит?!
 Вбежали два молодых бугая. Колтунов на них набросился, но Джунгарову было уже все равно. Эту часть схватки он проиграл.




 Аннулированный свидетель


 – Прошу всех встать! – срывающимся голосом крикнула Анечка.
 – Да садитесь уже. – Дмитрий Владимирович выглядел неважно. – Анюта, а кто у нас еще вызван из свидетелей?
 – Так ведь Заварзина эти… прогнали. А тот, третий, вроде сам ушел.
 – Как ушел? Когда ушел?
 Колтунов повернулся к Павлову и от возмущения моргнул. Кажется, только сейчас он стал понимать весь смысл устроенной Павловым заварушки.
 Свидетель-финансист мог бы дать весьма важные показания.
 – Значит, мы должны были заслушать свидетеля Куксо! Так, обвинение?
 – Совершенно верно, ваша честь! – сурово подтвердил Джунгаров. – Мы же говорим вам, что свидетель сбежал. А помог ему в этом адвокат Павлов!
 Судья вперил в Павлова изучающий взгляд:
 – Адвокат, объясните! Куда вы дели свидетеля Куксо?
 Артем развел руками.
 – Ваша честь! Вы меня прямо демонизируете! – сказал он простецки. – Я не факир и никуда свидетеля не девал. Я вообще не видел этого свидетеля! Мне его никто не представлял!
 На прокурорских местах заворчали, и Артем повернулся к прокурорам:
 – Кто вообще заявлял этого свидетеля? А?
 Джунгаров поднялся:
 – Мы заявляли! Это наш свидетель! – Он выглядел очень серьезно. – Я хочу напомнить вам, защитник, что сейчас мы допрашиваем свидетелей. Наших свидетелей! Свидетелей обвинения! И нам решать, кого вызывать, а кого нет!
 Артем прищурился:
 – Вот как?! А мне казалось, что свидетелей вызывает суд, а не обвинение! И тем более не оперативники!
 Джунгаров засопел, и Артем не собирался его щадить.
 – Странно как-то выходит, ваша честь, – повернулся он к судье, – вы не вызывали никакого Куксо. В обвинительном заключении его тоже нет. Да и в материалах предварительного следствия я не находил похожей фамилии.
 Джунгаров насупился. Его били, и били за дело.
 – Может быть, снова фамилию перепутали?
 Сзади тяжело вздохнул Игорь Петрович. Об этом он и говорил на первом слушании. Все перепутано. И начинать слушания с такими документами – себя не уважать. Сегодня это было очевидным для всех.
 – О чем, точнее, о ком мы вообще говорим? – вопросительно вскинул брови Артем. – О свидетеле, которого никто не заявлял? О свидетеле, которого никто не допрашивал? О свидетеле, которого никто не видел? О свидетеле, который как появился, так и исчез? Может, мы все находимся под гипнозом? Ваша честь, предлагаю провести медицинскую экспертизу!
 – Вы увлекаетесь, адвокат, – мрачно отреагировал Колтунов.
 Артем пожал плечами. И судья, понимая, что, какие обвинения против адвоката ни выдвигай, все они будут абсурдны, спросил главное:
 – Так вы считаете, что свидетеля вообще не было?
 Артем улыбнулся:
 – Заметьте, Дмитрий Владимирович, не я это сказал! – И подмигнул поднявшей голову Анне: – В процессуальном смысле этого свидетеля действительно не было!
 Артем широко развел руками, обозначая полную пустоту.




 Сделка


 Колтунов терял позицию за позицией. Нет, ввязываться в предлагаемую Брагиным сомнительную операцию судья не желал, но никакого достойного выхода, если честно, из создавшейся ситуации судья уже не видел. А в конце дня в его кабинет зашел… сам адвокат.
 – Товарищ судья, я вам предлагаю выбраться из этой ямы! – подтрунивая, обратился к Колтунову Павлов.
 Дмитрий Владимирович глянул на свои подрагивающие от напряжения руки и сунул их под стол.
 – Говорите.
 Адвокат моментально посерьезнел.
 – Завтра я заявлю ходатайство о возвращении дела в прокуратуру, – тихо произнес Павлов. – И оно должно быть удовлетворено. Это выход. Прежде всего для вас!
 Колтунов быстро перебрал все возможные последствия предложенного адвокатом хода. Формально это и впрямь был выход из положения. Формально…
 – А на каком основании?
 – По этому поводу не беспокойтесь, – тут же сосредоточившись, произнес адвокат, почуявший запах победы. – Я приложу к ходатайству определение Конституционного суда и Постановление Пленума Верховного. Вам будет на что сослаться.
 Колтунов замер.
 «Но ты-то, адвокат, ничего не выигрываешь!» Это предложение могло означать лишь одно – какое-то условие. Колтунов нащупал под столом диктофон и нажал кнопку записи.
 – Что вы хотите взамен? – прямо спросил он. Адвокат сощурил глаза:
 – Взамен?
 – Я выразился четко и ясно, – твердо произнес Колтунов. – И жду такого же прямого ответа.
 Дмитрий Владимирович был, может быть, и не слишком успешным, недостаточно опытным судьей. А потому уже видел, как на завтрашнем процессе убить сразу двух зайцев. Однако для этого нужно было добиться от адвоката «нужного ответа». Ибо, едва его требования попадут на пленку, Лущенко останется без адвоката, а обвинение – без сколько-нибудь значимого оппонента.
 – Артем Андреевич, – напомнил о себе Колтунов, – так что мне сделать для вас? Ну, не для вас, быть может, а для вашего Лущенко? Ну?
 Павлов приподнял брови, и Колтунов с ужасом понял, что перестарался.
 Явно только что готовый к какому-то компромиссу, адвокат почуял, что это – провокация, встал и двинулся к выходу. Открыл дверь, а на пороге оглянулся и тихо, но очень жестко произнес:
 – Дмитрий Владимирович, делайте только то, что должны делать. Закон на нашей стороне. Вы прекрасно знаете, что Лущенко невиновен. Его освобождение – вот самый лучший, самый принципиальный поступок, который вы могли бы совершить. Всего вам доброго! До завтра!
 Павлов вышел из кабинета, и Колтунов вытащил трясущиеся руки из-под стола.
 – Сволочь…
 Он чувствовал себя так, словно его обокрали. Кое-как снял трубку с рычагов и, понимая, что иного выхода у него нет, а с Павловым нужно кончать вне зависимости от того, что там записалось на диктофон, набрал нужный номер.
 – Адвокат только что был у меня. Да, вы были правы. Все именно так и обстоит.




 Подрывники


 Лущенко и защитнику снова не дали спокойно пообщаться. Павлов успел объяснить мотивы своего заявления. В любом случае, отступать он не стал. Конвой, не получивший разрешения от судьи, извинился и увел Игоря Петровича. Он лишь успел попросить адвоката прийти в изолятор после разговора с судьей. Так и решили. Павлов пообщался с Колтуновым – как ему показалось, весьма результативно. Хотя судья явно что-то параллельно продумывал. По неуловимым жестам, мимике, глазам, которые он часто отводил, было ясно, что тот не искренен. По меньшей мере.
 Артем успел попасть в изолятор до закрытия картотеки. Если вы проскочили до этого момента, считайте, вам повезло.
 Они засиделись до позднего вечера, прикидывая, что даст отсрочка в рассмотрении дела. Именно отсрочка, ведь отправка дела для устранения недостатков не прекращает дело, не разбивает его окончательно, а лишь показывает несостоятельность отдельных положений обвинения.
 – В вашем деле нет ни одного нормального доказательства. Я говорю «нормального», смотря на дело как прокурор. Или как судья. Нет, и все! – Павлов пытался убедить мэра, что заявлять ходатайство о возвращении дела в прокуратуру просто необходимо. Молчать нельзя ни в коем случае. Ставить под сомнение заказное и необъективное уголовное дело нужно с самого начала и любыми способами. Мэр раздумывал. Он не возражал, но и не соглашался. Он не хотел еще одной задержки в рассмотрении своего дела. Возвращение дела в прокуратуру означало перерыв еще в две-три недели. Вновь и вновь Артем раскладывал перед подзащитным пасьянс из всех возможных комбинаций. Так или иначе выходило, что заявлять ходатайство нужно. Тем более и сам Колтунов дрогнул. Хотя и держал в запасе какой-то гадкий подвох. О нем Павлов узнает гораздо позже. И он чуть-чуть не станет для него роковым. Наконец Лущенко сдался. Именно сдался. Поднял обе руки:
 – Хорошо, хорошо! Сдаюсь. В конце концов, вам отвечать за мое дело. Я понимаю, что сидеть мне. Даже эти две недели, что займет доследование в прокуратуре. Я все равно буду в тюрьме. Вот пусть Колтунов изменит меру пресечения! Тогда вопросов нет! Как насчет освобождения?
 – Игорь Петрович! Я вам объяснял, что это пока невозможно. Слишком мало времени. Слишком много обвинений и внимания к делу. Колтунов, может, и рад бы пойти вам навстречу, но его вяжут по рукам и ногам. Он же изначально не самостоятелен! Марионетка в руках заказчиков! Как только он вас освободит, он сам должен будет сесть на ваше место. Теперь уже машина обвинения не остановится, пока не насытится. Ей нужна жертва.
 – Да. Я понимаю. Что ж, потерплю еще. Пусть освобождение будет приятной неожиданностью. Действуйте, Артем Андреевич! Я в вас верю! Удачи завтра!
 Они попрощались. Пока Артем получал обратно документы, сдавал жетоны-заменители и проходил через тройные кордоны следственного изолятора, на улицы опустились сумерки. Он вышел и несколько минут осматривался, привыкая к темноте. Все, кто посещал знаменитый следственный изолятор номер два, знают, что путь в него и из него лежит через длинную арку жилого дома, примыкающую непосредственно к тюрьме. Так и шел Артем. Вдруг от стены отделилась тень и двинулась прямо к нему.




 Любовь


 Павлов попытался отскочить, но не смог. Гибкие руки обвили его шею, и он увидел перед самыми глазами лицо девушки. Волосы распущены, легкое платье облегает стройную фигурку. Она улыбнулась и стала осыпать его лицо поцелуями. Артем повернул ее к единственному источнику света – тусклому уличному фонарю. Это была Аня, секретарь судебного заседания. Павлов попытался оторвать ее с себя, но девушка не поддавалась.
 – Аня, что случилось? Ты что, пьяна?
 – Я пьяна тобой! Ты что, не видишь? Я готова на все! Я решилась! Ты будешь первым! Я хочу тебе сделать этот подарок. Понимаешь? Ты – мой герой! Мой мужчина! Я люблю тебя и не могу молчать! Люблю! Понял?!
 – Уф! Анечка, успокойся, прошу тебя! Что случилось? Ты меня здесь давно ждешь?
 Девушка продолжала прижиматься к нему всем телом и дрожала. Она кивнула:
 – Я как из суда ушла, так за тобой и побежала. Ты меня не видел, а я слышала, что вы с этим, с мэром, договорились в тюрьме встретиться. Увидела твою машину и вот жду как дурочка. – Она вздохнула и снова обняла Павлова еще крепче. Артем не понимал, что происходит и почему эта девочка решилась на такие откровенные признания и шаги. Он взял ее за руки и оторвал от себя. Поставил на ноги и заключил в свои крепкие объятия. Прижал к себе, чтобы согреть. После заседания, где девушка сидела в джинсах и футболке, она переоделась в короткое платье.
 – Аня, скажи, ничего не произошло? – Он пытался заглянуть в ее глаза, но девушка прятала на его груди лицо и обнимала его обеими руками. Она в ответ помотала головой. Но затем вдруг оттолкнула Артема и сама посмотрела ему в глаза:
 – Они хотят тебя уничтожить! А я тебя не дам никому! Я сильная! Ты же не знаешь! Мы с мамой вдвоем живем всю жизнь. Я за мужчину в доме.
 – Подожди, подожди! Кто кого хочет уничтожить? – Павлов почувствовал тревогу в голосе Анны.
 – Они. Дима и его ребята. Это те, что тогда на нас напали во дворе. Они хотят тебя уничтожить. Но я не дам! – Она погрозила кулачком невидимым врагам.
 – Погоди ты, вояка! Я сам справлюсь. Ты лучше поезжай-ка домой. Нет! Давай я тебя отвезу от греха подальше.
 – Ты – мой грех! А они тебя хотят отнять! Пусть знают, что я их не боюсь. Ты же меня защитил! Меня еще никто так не защищал. Ты – мой спаситель! Я тебя люблю. – Она снова прижалась к Артему. Девичье тело под воздушным облегающим платьем дрожало как осиновый листочек на ветру. Павлов нежно обнял ее и притянул к себе:
 – Анечка, запомни! Я тебя в обиду никому не дам! Но я тебе не нужен! Тебе нужен другой! Молодой. Надежный. Чтобы вы вместе бегали по дискотекам, ходили в поход. Ездили к морю. Это точно не я! Ты очень милая, нежная. Ты такая чистая, что мне даже страшно с тобой рядом стоять.
 Она, похоже, стала постепенно приходить в себя после этого неожиданного порыва супероткровенности. Заговорила не так напористо, сбивчиво:
 – Ты, то есть вы, не такой, как все! Я вам скажу. Хоть и не должна. Дима, ну то есть Дмитрий Владимирович, он неплохой. Но он очень зависимый. Он попал под этих ребят из УБОПа. Они его достают. Из-за того, что вы меня спасли!
 Павлов обнял ее и подумал: «Вот же наивная душа! Она так и думает, что ради нее я все это и заварил». Ему стало стыдно перед девушкой. А она дрожала, искала его губы своими губами и шептала:
 – Что же мне делать? – Она всхлипнула, продолжая дрожать.
 Павлов по-отечески притянул ее к себе и прикрыл полой пиджака. Аня еще два раза всхлипнула и вдруг неожиданно обвила шею Павлова руками и впилась в его губы долгим сочным поцелуем. Ее сладкая помада показалась Артему знакомой. Да, точно такой же помадой пользовалась Настя.




 Настя


 Мысли о Насте, уехавшей в Париж и пропавшей среди художников и архитекторов, больно жгли сердце. Он не знал, что ее отец, потерявший свое губернаторское кресло и уехавший вслед за дочерью в Париж, частично винил Павлова в своих злоключениях. Доброхоты донесли, что адвокат использовал свои личные связи с каким-то давним другом президента. И тот представил ситуацию несколько в ином ключе. Губернатор выглядел слабым и зависимым. Даже предложение президента остаться в политике не успокоило его. Он не вернулся из отпуска. Теперь продолжал опекать дочь и не допускал контактов с Артемом. Настя же, хоть вначале и тосковала по нему, целиком окунулась в новые проекты и отдалась любимому предмету – архитектуре. А общение с новыми знакомыми быстро заполнило ее досуг.
 Артем же нет нет, да и подумывал все бросить и уехать к ней в Париж. Но его останавливало ложное чувство. Он снова боялся навредить любимой девушке. У него это случалось уже неоднократно. Полюбил Любу – так всем вдруг показалось, будто он любит не ее, а папину должность. А он, честно говоря, месяца два, пока они встречались, и не знал, что ее отец и грозный генерал-полковник КГБ Авдеев – одно и то же лицо. Сделал предложение, и она познакомила его с родителями. Тут он и увидал мундирчик на вешалке. Оказалось, что у него не только был вкус на хороших и прилично воспитанных девушек, но и чисто практическая интуиция, столь необходимая разведчику. Все завидовали. Никто не верил в чистоту и искренность намерений Артема. Даже не поверили его уходу из «конторы». И вовсе не верили, когда Любин папашка хотел его уничтожить. Поверили только, когда узнали о его разводе. Но тут же обвинили в том, что развелся, когда ушел со службы и теперь, мол, ищет лучшие варианты. Ну, как говорится, на каждый роток не набросишь платок. Влюбился по-настоящему в Настю – та уехала к своим архитекторам. Мало того, что чуть самого не убили, так и девушка из-за него рисковала. Отец должности лишился. Небось проклинает. Теперь вот эта кроха летит, как мотылек на пламя. А ведь сердце почему-то все больше вздрагивает при упоминании Алены. Вот даже когда Козин помянул. Сладко так защемило. Что это? Может, какая-то болезнь? Чисто адвокатская? Или, наоборот, приобретенная в «конторе». Артем иногда пугался собственных ощущений. Он с трудом оторвался от сочных, упругих губ Ани. Подхватил ее на руки и отнес к машине. Придержав ее одной рукой – благо легкая как пушинка, – открыл пассажирскую дверь и бережно усадил на мягкое кресло. Ее платье приподнялось, и Артем вынужден был отвернуться, чтоб окончательно не сойти с ума. Анечка, видимо, действительно серьезно приготовилась отдать объекту своих симпатий самое ценное, что есть у каждой девушки от рождения. Он вспомнил, что при поцелуе ее упругая грудь тоже слишком явственно проступала через платье и заставляла голову кружиться. Он быстро обежал машину и прыгнул на сиденье водителя. Аня тут же прильнула к нему, склонив голову на плечо.
 – Ты где живешь?
 – Алтухино, – командирским жестом указала Анечка на лобовое стекло. – Самая окраина.
 – Знаю такой район, – кивнул Артем. – Как ни странно, я там когда-то подрабатывал – студентом еще. Кооперативные дома отделывали.
 Его тут же обняли.
 – Ну, поехали.




 Желание


 Они строили новый район Алтухино и ремонтировали кооперативные квартиры. Это сейчас квартиры сдают без отделки, а в советские времена – обязательно с обоями, линолеумом, дверями, окнами, розетками, сантехникой и кухонным гарнитуром. Дешевым, но пригодным для жизни. А теперь, возможно, именно в этом доме живет милая девочка Анечка, готовая отдаться искушенному адвокату. Круг замкнулся. Артем несся по темным улицам. Девушка крепко держала его за руку. Он специально не сбавлял скорость, чтобы не дать ей возможности снова начать целоваться и ласкаться. Он проскочил дважды на красный светофор и последние пять минут видел за собой отставшую вдалеке патрульную машину ГАИ. Мигалки вспыхивали голубым огнем, разгоняя запоздалых водителей с темных улиц. Они явно были по его душу. Анечка сжала руку Артема:
 – Там перед торговым центром – направо во двор и снова направо вдоль дома, до конца. – Она быстро соображала, где сейчас находится мама. Вроде должна быть в ночную смену. Очень хотелось привести Павлова домой, и чтобы никто не мешал. Хотя бы час, а лучше – два или три. А лучше оставить его у себя навсегда. Но разве удержать его, искушенного мужика, даже невинностью и первой близостью? Но она была готова на все. Она по-настоящему влюбилась. Она погладила его по жестким светлым волосам. Он не обращал внимания и сосредоточенно всматривался в зеркало заднего вида. А вот и родной дом, подъезд и куст сирени.
 – Здесь! – Она боялась отпустить руки. Вдруг он уедет, исчезнет. А вдруг это всего лишь сон? Наваждение. Бред. Она помотала головой, закрыла и открыла глаза. Павлов улыбнулся:
 – Не бойся, я не исчезну! Веди пить чай! А то я страшно проголодался, так, что ночевать негде!
 Аня залилась смехом и выскочила из машины. Хорошо, что в этот вечер никто не сидел возле подъезда. Народ был занят просмотром нового проекта Первого Федерального канала «Звезды на скачках». Артем оставил машину у подъезда и вышел вслед за девушкой. Уже в подъезде, садясь в спустившийся лифт, он увидел голубые вспышки перед подъездом. Но двери закрылись. Лифт поднял их на девятый этаж. Весь этот путь Аня рвалась к Артему и чуть ли не выскальзывала из платья. Одежды на девушке было и так слишком мало, чтобы не соблазниться ее свежестью и трепещущим телом. Павлов отвечал на ее страстные поцелуи, но останавливал руки, судорожно пытающиеся порвать его рубашку. Девушка завелась не на шутку, и теперь в ее глазах разгорался настоящий огонь жажды любви и ласки. Наконец спасительный лифт заскрипел и выпустил парочку. Аня, дрожа от предчувствия близости, еле попала ключом в замочную скважину. Раз, два, три. Три! Три оборота! Значит, мамы нет! Слава небесам! Он сейчас будет моим! Моим! Аня толкнула дверь.




 Мама


 Дверь распахнулась, и Артем увидел перед собой красивую высокую брюнетку с Анечкиным лицом.
 – Мама?! Ты почему не на работе?
 – Здрасте-мордасти! А ты чего это влетаешь, как ракета?
 Павлов почувствовал, что краснеет, а мама девушки улыбнулась:
 – Добрый вечер и вам! Проходите. Меня зовут Людмила. Я Анина мама. Вот, поменялась с коллегой по работе. Я должна была выходить, а она попросила поменяться сменами. Ей нужны два дня подряд, чтобы смыться куда-то. Я работаю два дня через два. На городском телевидении. Старший редактор. – Она снова улыбнулась. Женщина была действительно красива и обаятельна.
 – Добрый вечер, – наконец промолвил Павлов.
 Аня все еще оторопело молчала. Она не знала, как поступить. То ли убежать в комнату и разрыдаться от такой неудачи, то ли попросить мать уйти. Но это было бы стыдно. Либо убежать с Павловым куда угодно, где она может с ним разделить свои неисчерпаемые чувства. Она смотрела на маму глазами, полными слез. А мама Люда, как часто звала ее дочь, кажется, все поняла и решила помочь дочери:
 – Ой, Анечка, да ты совсем замерзла! Дрожишь вся. Пройди в комнату, переоденься. Сейчас будем чай пить, а потом я поеду к бабушке. Она просила побыть с ней сегодня до утра, что-то расхворалась.
 Аня всхлипнула и исчезла в боковой двери, выходящей в коридор. Артем огляделся. Стандартная трешка «улучшенной» планировки. По советским стандартам. Именно такие они и ремонтировали в стройотряде. Даже вроде где-то здесь, в Алтухине. Он посмотрел на Людмилу:
 – Меня зовут…
 Она перебила его:
 – Кто же не знает, как вас зовут?! Вы Артемий Андреевич Павлов. Мы вашу программу перегоняем для кабельной сети города. Мне очень приятно, что вы нас навестили. Никто и не поверит! Да не волнуйтесь, я и говорить никому не стану. Зачем? Только завидовать будут! А нам нечему завидовать. Муж бросил, когда Анечке было пять лет. Стал зарабатывать большие деньги и исчез совсем. Я работаю. Аня тоже. Мечтает стать юристом. Пока вот в суде.
 За разговором они прошли в комнату. На столе уже был сервирован чай. Видимо, они с дочкой по сложившейся традиции пили чаек на ночь. Людмила достала еще одну чашку и блюдце. Поставила перед Артемом. Потом вдруг взглянула на него внимательно и очень серьезно:
 – Я вас очень прошу, Артем, не обижайте Аню! Она у меня одна. Родной человечек. Вы, конечно, человек честный, про вас даже легенды уже ходят. Но все же прошу. Она чистая. Я ее берегла! – Женщина закусила губу, но снова улыбнулась: – А уж если это случится, то пусть уж лучше с вами!
 – Да что вы, Людмила! Ничего такого я даже не думал. Вы меня неправильно поняли! – Артем, кажется, впервые оправдывался перед матерью девушки, которая в него влюбилась. Обычно до такого не доходило. Он чувствовал себя словно студент, застигнутый в женском общежитии.
 – А я ни о чем «таком» и не думаю! Я имела в виду только то, что сказала. – И тут она снова улыбнулась какой-то странно знакомой улыбкой. Артем напряг память. Где-то он точно видел эти жгучие черные глаза с миндалевидным разрезом. Она засмеялась:
 – Ну что, не вспомнили? Ну-ка, ну-ка, разведчик, вспоминайте!
 – М-м-м. Может быть, интервью вы у меня брали…
 – Нет! Холодно!
 – Тогда учеба. Да-да, где-то что-то с учебой. Курсы языка?
 – Близко, но все еще очень холодно. Вспоминайте все, что связано с учебой!
 – Так! Сейчас. – Павлов отсчитывал в памяти в обратном порядке события и время. Так его учили на специальных дисциплинах, которые преподают только в разведшколе. Пятый, нет, четвертый. Да, четвертый курс. Конец. Лето. Стройотряд. Он покрутил головой:
 – Не может быть! Стройотряд. Кооперативная квартира. Молодая хозяйка. Папа – дипломат. Купил квартиру на чеки после загранкомандировки. Ремонт. Вы даете нам по десять рублей, чтобы потолок покрыли не два раза, а три водоэмульсионкой и обои поклеили не те, что положены по Госстандарту, а импортные. Боже ты мой! Люда!!! В девичестве не помню, но судя по вашей свадьбе с Лешкой на пятом курсе – Сорокина!
 – Ай да Павлов! Не зря учили! Правда, не всех. Ваш однокурсничек прописку получил. Пожил со мной годик. Анечку заделал. Ну хоть за то спасибо! И был таков. Уволился в первый же месяц, закрутил какие-то дела с прибалтами. Говорят, даже был связан с гибелью парома «Эстония». Что-то там перевозили контрабандой. Короче, след его простыл. Да мы и не жалеем. От мужиков на работе отбоя нет. Но я живу для нее, для Анютки. – Людмила рассказывала легко и быстро. Павлов не верил своим глазам. Он вспомнил до мельчайших подробностей эту красивую и сейчас еще молодую женщину. Особенно ее глаза. Он вообще привык запоминать женщин по глазам. А Лешка гад, конечно. Он всегда был подленьким. Невысоко роста, молчаливый, всегда со всеми соглашался. Этакий «маленький человечек». Но дела, говорят, прокручивал крупные. Последний раз о нем прошел слух в связи с поставками на Кубу какой-то военной техники лет пять назад. Пропали бюджетные деньги. Ну да бог ему судья. А девчонка получилась огненная. Он полуузбекская кровь. Она – полутатарская, полуукраинская. Ядерная смесь.




 Хвост


 – Гроза-1, я Верба-3! Преследуем «Ауди» эс восемь. Гос номер Алена семь, семь, семь, Алена, Алена. Ты смотри, блатняк какой-то!
 – Верба, Верба! Я Гроза-1. Приказываю задержать.
 – Гроза, проверь по учету! Что за хрен? Нам потом боком не выйдет?
 – Верба! Кончайте базар. Никакой не блатняк. Так, адвокат какой-то! Павлов Артемий Андреевич. Принимайте его! Вулкан дал добро. Как понял?
 – Понял тебя, Гроза-1! «Принимайте»! Как его, епрст, принять-то? У него лошадей вдвое больше!
 – Смотри, смотри! Свернул во дворы. Давай наперерез через выезд. Я знаю дом этот. Там только в одну сторону проезд.
 – «Давай, давай». Даю, ехарный бабай!
 – Поворачивай! Направо!
 – Да ты меня не учи! Учитель хренов! Бабу свою дома учи пироги печи!
 – Ты чего лаешься? Я вообще-то старший патруля. Ты чего, забыл?
 – «Старший, старший». Сам садись за руль и задерживай этого Артемия!
 – Ладно, не дуйся! Вон он! Гляди! В третий подъезд зашел. Тачку оставил.
 – Сейчас подъедем, посмотрим.




 Отец?


 Они сидели и смеялись, вспоминая те два червонца, что Люда, дочь посла, заплатила студентам-ремонтникам за эту самую квартирку в Алтухине. Такими смеющимися их и застала Анечка. Она переоделась в домашний спортивный костюмчик и от этого выглядела еще более хрупкой и гибкой. Оба залюбовались девушкой, но теперь Аня увидела в глазах Павлова какое-то отцовское выражение. Они с мамой любовались ею, как родители! Она хмыкнула и присела рядом за стол. Схватила чашку. И уткнулась в нее носиком.
 – Аня, мы ведь с твоей мамой оказались давними знакомыми! – Артем подмигнул Людмиле, а та ему. Аня подняла лицо, и ее глаза стали наливаться слезами, губы задрожали:
 – Эт-т-то что, розыгрыш?! Вы, вы, вы зачем? Только не говорите, что вы мой… мой… мой отец! – Она всхлипнула. Из глаз брызнули слезы. Она растерянно смотрела на глупо улыбающихся и перемигивающихся Павлова и маму.
 – Нет! Ну вы что! Это вам что, кино?! – Аня растирала кулачком слезы.
 – Анечка! Погоди! – Павлов в один прыжок присел перед ней на колено. Обнял за плечи и погладил по голове. Ей такое прикосновение не понравилось. В машине и в лифте он обнимался по-другому! Он ее хотел! Как мужчина. А сейчас играет в заботливого папашу! Нет! Так не пойдет. Она оттолкнула его и надулась. Теперь подошла мама. Она положила ей руку на голову и погладила, приговаривая:
 – Анютка-незабудка! Ты моя девочка! Не плачь. Артем Андреевич… Артем… Он правда учился с твоим отцом. Но не твой папа. – Она повернулась к сидящему на полу Павлову. Вздохнула: – А мог бы быть! Я ведь еще тогда отметила его. Красивый. Стройный. Высокий. Блондин. Накачанный. Не то что некоторые его однокурснички. Но мелкие, они, как правило, шустрее. Вот и тот подсуетился быстрее.
 Аня вытерла слезы и оттолкнула, но без злости, мамину руку тоже. Вздохнула: видимо, ей не суждено было стать женщиной в объятиях этого всенародного судьи-адвоката. Оказалось, и мама его знает со студенческих пор. Вот невезуха!
 Чаепитие затянулось допоздна. Женщины проводили Павлова до порога. Попрощались и по очереди поцеловали в щеку. Аня успокоилась, и, казалось, между ними не было ничего страстного. Она вдруг тоже где-то в глубине души обнаружила нерастраченные дочерние чувства и теперь смотрела на Павлова по-другому. А может, оно и к лучшему, подумали одновременно мама Люда, ее дочь Аня и Артем Павлов.




 Засада


 Патрульный милицейский автомобиль остановился возле машины Павлова.
 Из автомобиля вылез толстый капитан. Обошел «Ауди» вокруг. Приложил руку козырьком к глазам и попытался заглянуть внутрь. Затемненные стекла не давали возможности разглядеть внутренности салона. Но людей там не было точно.
 Капитан повернулся к выглянувшему из окна водителю, старшему лейтенанту:
 – Ну, что? Грохнуть ему боковушку? – Он достал дубинку с металлическим наконечником. Размахнулся, но водитель его остановил:
 – Слышь, Андреич? Погоди! – Он заглушил двигатель и вышел из патрульной машины. Подошел к напарнику, который опустил дубинку и поигрывал ею. – Может, он сейчас вернется. Подождем.
 – Так если мы грохнем его тачку, он вернется еще скорее. Прибежит как милый! Небось на спутнике стоит. – Капитан хохотнул и показал дубинкой в воздухе, как он хотел «грохнуть» машину Артема.
 Старлей поморщился:
 – И так придет. Мы же не торопимся.
 – Слышь, а может, пробежимся по подъезду? Наверняка к бабе приехал. Возьмем тепленьким. А? Давай по-быстрому?
 – Мне эта идея не нравится! Во-первых, десять этажей. Во-вторых…
 – Что у тебя там «во-вторых»?
 – Понимаешь, это мидовский кооператив.
 – Какая, на хрен, разница? Мидовский-шмидовский…
 – Да здесь с советских времен живет куча дипломатов и чекистов. Ты же понимаешь?! Давай не будем соваться. Лучше здесь подождем. Куда он денется? Все равно выйдет!
 – А если он у бабы?
 – Ага! У двух! Какие бабы?! Я тебе говорю: он небось к каким-то своим старым друганам заехал.
 – Какие еще друганы?
 – Ты вот старший, а не читаешь ничего! Напрасно! Иногда полезно. Буквально неделю назад «Правдивая комсомолка» писала про нашего клиента. Он же бывший чекист! Вот я и говорю! Наверняка у друзей. Тебе нужны эти проблемы? А, Андреич?
 – Да в общем-то нет. Но и торчать здесь до утра не хочется!
 – Да, это точно! Но мне кажется, выйдет скоро! Подождем!
 – Давай с базой переговорим. Может, чего подскажут. Алло! Алло! Гроза-1! Ответь Вербе! Как слышишь?
 – Слышу тебя, Верба! Докладывайте обстановку! Взяли?
 – Нет! Не взяли! Он зашел к кому-то.
 – Ждите и принимайте.
 – А если он до утра не выйдет? А? Гроза? Нам что, тут ночевать?
 – Я сказал! Вопрос согласован с Вулканом. Все! Ждите и докладывайте каждые пять минут! До связи!
 – До связи! Видал? «Вулкан одобрил». Тоже мне начальство! У них своя контора, а у нас своя. Но с этими бугаями лучше не связываться. – Капитан поморщился.
 – Это точно! Я как-то остановил их парня. В дугу пьяный. Высадил. Забрал ключи. Говорю, проспишься – отдам. Так через пятнадцать минут они как осы налетели. Человек восемь. Все – что твой шкаф! Ужас! Только и спасло меня, что я лишь ключи забрал.
 – Ну и чего?
 – Пришлось отдать. Хорошо, кости не переломали.
 – Вот же епрст! Дожили! Менты ментов готовы мочить!
 – Да какие они менты? Они «оборотни». В зеркале не отражаются и тени не отбрасывают.
 – Это точно! Слыхал присказку про оборотней? Товарищ генерал, разрешите «оборотиться»?
 – Прикольно! Гляди, выходит, кажись, кто-то.
 – Да это дед какой-то с собаками. Ух ты! Два ротвейлера!
 – Круто, дедуля! Хорошо, на поводках. Уф! Зверюги!
 – Давай его тряхнем! Чего без намордников вывел? А? Все равно ждать…
 – Как хочешь. Я посижу.
 – А я, пожалуй, разомнусь! – Капитан подхватил фуражку и с дубинкой наперевес направился к старику с собаками.
 Старик краем глаза увидел приближающегося милиционера. Остановился. Взял покороче на поводки своих монстров.




 Собаковод


 – Добрый вечер! Капитан Сосковец, второй отдел эс-вао!
 – Здравствуйте! – Старик прямо смотрел на капитана. Собаки замерли и следили за каждым его движением. Только слегка вздымающиеся загривки говорили о том, что они заняли предбоевую позицию и теперь внимательно изучают незваного гостя.
 А гость входил в свою обычную роль:
 – Собачки наверняка зарегистрированы? – Он стоял, расставив ноги, и поигрывал дубинкой, не обращая внимания на собак.
 – Конечно, товарищ капитан милиции, – старик почему-то особенно подчеркнул звание собеседника и принадлежность к внутренним органам.
 Капитану Сосковцу это не понравилось. Он стал злиться на этого тщедушного старика, который вел себя дерзко.
 – Так, мужчина, паспорта на собак предъявляем! Давайте! Ну, давай! – Он вдруг перешел на раздраженный тон и стал покрикивать: – Я говорю, паспорта на собак! Документы! Быстро достал и показал! Что не ясно?!
 Пожилому прохожему было все ясно, но еще яснее картина нарисовалась перед его собаками. Они почувствовали, что хозяин ослабил поводки. Это означало: «Готовность ноль!» Псы чуть разошлись по обе стороны от нахального капитана. Дед молчал и как бы растерянно шарил по карманам, делая вид, что ищет собачьи паспорта. А страж порядка окончательно потерял терпение:
 – Так! Документов нет! Привязывай, дед, собак к дереву, и проедем в отдел.
 – За что же, позвольте узнать? – Старик совсем отпустил поводки и всплеснул руками.
 – А у нас месячник. Защиты животных! Привлечем за административное нарушение. Штраф знаешь какой? Ого-го. Пенсии не хватит! А ну давай… – Капитан Сосковец взмахнул дубинкой.
 Он вовсе не собирался бить старика. Даже трогать-то его не собирался.
 Однако псам намерения недоброго человека в форме были не ясны. Он еще только начал кругообразное движение дубинкой, как первый пес прыгнул и вцепился в дубинку поперек нее. Одновременно передними лапами ударил «нападавшего» в грудь почти под самую шею, так как рука с дубинкой поднялась высоко, на уровень лица. От мощного неожиданного удара капитан рухнул на цветочную клумбу Но, пока он падал, расставив в разные стороны ноги, вторая псина, раскрыв мощную пасть, пристроилась прямо к паху. Поверженный патрульный лежал между тюльпанов. На груди сидел один ротвейлер, а все скрытое под брюками содержимое зажал в пасти второй. Не сильно зажал, но чувствительно. Ни шевельнуться, ни пискнуть.




 Бывший


 Псы ждали команды хозяина. Одно движение глаз и… Старик подошел и наклонился над капитаном. Увидел, что из патрульной машины через стекло выглядывает оторопевший второй сотрудник милиции. Выпрямился и обратился к собравшемуся двинуться на помощь напарнику водителю:
 – Товарищ старший лейтенант, не надо резких движений! Вашему коллеге это только повредит. Собаки специально тренированные. Служебные. У обоих по нескольку десятков задержаний. Документы в полном порядке. Вот паспорта и ветеринарные книжки. – Он, оказывается, уже держал в руках бумаги и показывал их старлею. Тот остановился и замер, наполовину высунувшись из окна патрульного «Форда».
 – А что же вы? Так нельзя с сотрудниками! Мы же при исполнении. За это, знаете, статья! Неподчинение… – Он волновался оттого, что не знал, как помочь поверженному напарнику. Старик улыбнулся и подошел ближе. Собаки продолжали урчать и держать капитана. За самые важные места.
 – Вот мое удостоверение. Я ваш коллега. Бывший, правда. Когда-то возглавлял всю кинологическую службу МВД СССР. Теперь вот на пенсии. – Он протянул удостоверение «Ветеран МВД».
 Старший лейтенант с трудом различал буквы и надписи, но одну увидел точно: «Генерал-лейтенант…». Он выпрямился, насколько позволяло открытое окно, и козырнул:
 – Простите, товарищ генерал-лейтенант! Неувязочка вышла.
 И ровно в этот момент дверь подъезда распахнулась. Из нее выбежал сияющий Артем Павлов. Он быстро оглядел представшую перед его взором картину и присвистнул:
 – Ого! Ледовое побоище какое-то! Что случилось-то? Помощь нужна? – Он посмотрел по очереди в лица старика генерала, старшего лейтенанта, одного пса и другого, а лица капитана было не видно. Помощь явно кому-то требовалась, но все замерли и не отвечали. Только капитан в клумбе тихо застонал. Он понял, что из такого положения адвоката не задержать.
 Старший лейтенант опустился на сиденье. Затекли ноги, и голова отказывалась соображать. Вся операция провалилась из-за неуемной вредности Сосковца. Рация уже давно надрывалась требованиями ответить, как проходит операция. Павлов пожал плечами. Собаки внимательно проводили его взглядом. Генерал в отставке невозмутимо ответил:
 – Нет-нет! Все в порядке! Правда, товарищ старший лейтенант?
 – Так точно! В… порядке… – Водитель готов был зарыдать. Но не мог позволить этого себе на глазах бывшего главного кинолога страны, адвоката, старшего напарника, хотя и лежащего в цветах, и двух пар холодных собачьих глаз.
 – Ну, если помощь не требуется, извините! Тороплюсь. – Артем быстро прошел к машине. Сел, завел двигатель. И через секунду уже выезжал со двора. Сизый дымок заставил собак чихнуть. Капитан милиции Сосковец ойкнул.




 Утро


 Утро в суде началось вполне мирно и даже чуть-чуть романтично. Аня поставила чайник и принялась раскладывать печенье с конфетами в вазочке.
 За окном сидели два голубя. Они грелись на утреннем солнышке и самозабвенно ворковали. Девушка вздохнула. Судьба снова ее обманула. Думала, нашла кого-то необыкновенного, а оказался какой-то мамкин старый друг!
 «И чего она никогда о нем не говорила?! – с досадой подумала девушка и силой заставила себя отбросить ненужные мысли. – Нет, хорошо, что так все прошло. Пусть будет друг».
 Дверь внезапно распахнулась, и Аня ойкнула и отпрыгнула. На пороге стоял Колтунов, и вид у ее начальника был просто ужасный.
 – Дмитрий Владимирович?! Что с вами?
 – Что? – переспросил Колтунов и, не дожидаясь ответа, забегал по кабинету. Быстро осмотрел стол, стул, сейф, шкаф. Снова подбежал к столу. Перерыл конфеты в вазе. Оглядел Аню с ног до головы.
 Аня съежилась: взгляд был подозрительный, глаза рыскающие, руки трясутся.
 – Дмитрий Владимирович, вы себя как чувствуете? Может, чайку?
 Колтунов уставился куда-то поверх ее головы:
 – А? Да, да. Чайку. Чайку. Ты чего так рано пришла?
 Девушка посмотрела на часы, а затем – удивленно – на судью:
 – Почему рано? Я всегда так прихожу. Вы забыли?
 Судья нервно посмотрел на наручные часы, потом – на настенные. Тряхнул головой и снова забежал за стол. Сел, выдвинул ящик, снова задвинул. Тяжело вздохнул и уронил голову на руки.
 Аня, чтобы не мешать, отошла к подоконнику и сделала вид, что обрывает высохшие листочки цветов.
 – Аня!
 – Да, Дмитрий Владимирович?
 Колтунов уже выглядел спокойнее и протягивал ей свою фирменную чашку с надписью «Дима».
 – Наливай! А у нас там ничего не осталось от праздников?
 – Я посмотрю, Дмитрий Владимирович.
 Аня открыла нижнюю дверку шкафчика. Достала начатую бутылку коньяка «Хеннесси» – чье-то скромное подношение. Показала. Судья кивнул:
 – Две ложки. Прямо в чай!
 Аня исполнила требование; Колтунов залпом выпил кружку чая и протянул снова:
 – Повтори!
 Девушка аккуратно налила в кружку все те же «две ложки» коньяка, но на этот раз Колтунов дожидаться кипятка не стал, а выпил все как есть.
 «Чудеса…» – настороженно отметила Аня.
 Таким секретарша своего начальника не видела давно.




 Топ-топ


 Третью чашку он пил размеренно. Как обычно, вприкуску с печеньем и конфеткой. А тем временем, судя по доносящимся из-за двери звукам, зал наполнялся. Простучал тяжелыми ботинками доставивший арестованного конвой. Зашли, доложили. Заглянул и вежливо поздоровался прокурор Джунгаров, однако задерживаться не стал и от чая отказался:
 – Не до чая, Дмитрий Владимирович. Сами понимаете.
 Колтунов кивнул и посмотрел на часы.
 «Ну, и где же адвокат Павлов? Уже две минуты осталось, а его все нет!»
 И в тот же миг распахнулась дверь, и на пороге возник улыбающийся адвокат.
 – Добрый день труженикам правосудия! Дмитрий Владимирович, здравствуйте!
 Колтунов занервничал. Этот адвокат всегда его немного раздражал, а в такой день, как сегодня, его демонстративная независимость и вовсе была ни к чему.
 – Анюта, выйди в зал. Проверь явку и начинай протокол, – распорядился судья.
 Девушка пожала плечами и кое-как протиснулась мимо Павлова, робко, снизу вверх глядя в его глаза.
 «Флирт?» – насторожился Колтунов, но тут же успокоился.
 Павлов смотрел на его секретаршу недопустимо ласково, но это не был взгляд любовника – скорее отца.
 Колтунов, приглашая войти, сделал энергичный жест, но адвокат то ли не понимал, то ли откровенно издевался.
 – Вы что-то хотели, Дмитрий Владимирович?
 – Я? – сглотнул Колтунов. – По-моему, это вы…
 Однако дальше сформулировать, что, собственно, он хотел сказать, не удавалось.
 – Дмитрий Владимирович, давайте начинать процесс, – мотнул головой в сторону зала адвокат, – публика волнуется.
 Судья поджал губы, глянул в приоткрытую дверь и сразу же заметил в судебном зале несколько пишущих корреспондентов.
 «Сволочи…» – как-то механически, почти беззлобно подумал Колтунов. Выгнать их он не мог. Увы, формально все процессы, кроме исключительных случаев, слушаются открыто и гласно.
 «Адвокат постарался».
 Заинтересованный в огласке происходящего, Павлов как-то снова обманул приставов и провел человек семь-восемь, причем самых упрямых и скандальных: из «Коммерсанта», «Ведомостей» и «Правдивой комсомолки».
 Судья почувствовал, что краснеет, а Павлов с показной дружественностью подмигнул ему и показал двумя пальцами, как показывают детям «топ-топ», то есть «пошли ножками».
 Это было невыносимо.




 Василиса Прекрасная


 – Прошу всех встать! – спокойно и как-то по-домашнему сказала секретарь Аня. Все поднялись, и Колтунов неторопливо прошел к своему месту. Махнул рукавом мантии и вдруг сам себе напомнил Василису Прекрасную из сказки.
 «Бред!»
 – Присаживайтесь! – распорядился Колтунов, разложил папки и оглядел зал.
 Действительно, в первых рядах сидели с блокнотами и диктофонами восемь журналистов. И главное, сидела та милая девица в короткой юбочке. Судья бросил машинальный взгляд чуть ниже, но сегодня она, как назло, надела джинсы.
 Дмитрий Владимирович вздохнул и быстро осмотрел присутствующих. За упакованной в джинсы девицей расположились три депутата гордумы от общественности. В самом углу два оперативника в штатском лениво читали газету. Все как обычно.
 – Итак. Процесс объявляется продолженным, – произнес Колтунов. – На чем мы остановились в прошлый раз?
 – Ваша честь, вы не дали нам высказаться по ходатайствам защиты, – укоризненным тоном напомнил прокурор Джунгаров, но тут поднял руку Павлов.
 Судья на мгновение задумался и кивнул: «Пусть выскажется… ничего нового он не скажет».
 – Говорите, Артемий Андреевич.
 – Простите, Рашид Абдуллаевич, что прерываю, – извинился адвокат и повернулся к судье: – Чтобы сэкономить время, прошу разрешения дополнить свое ходатайство.
 Колтунов поморщился. Дополнений он как-то не любил, а Павлов тем временем наступал:
 – Ваша честь, все равно пока никто не высказался…
 – Вы можете снять предыдущее ходатайство и заявить новое.
 Колтунов хотел схитрить и хоть чуть-чуть подставить Павлова.
 – Зачем? – наивно возразил адвокат. – Нет смысла снимать ходатайство, уже оглашенное. А добавить – в самый раз!
 – Ну, тогда добавляйте!
 Колтунов сцепил руки, пытаясь унять дрожь. Он знал, что еще совсем немного, и начнется такое светопреставление, что этому адвокатишке небо покажется с овчинку. Пусть себе доживает последние минутки.
 «Дыши, дыши перед смертью… профессиональной!»
 – Уважаемый суд, коллеги! – не зная, что его ждет, произнес адвокат. – В процессе по делу мэра Лущенко мы подошли к критической черте. После нее нет возврата.
 Судья расцепил руки и быстро записал мгновенно родившийся стишок:



   Адвокат, в который раз,
   Оглашает заявление.
   Он сейчас получит в глаз –
   Потеряет зрение!



 – Я прошу рассмотреть внимательно ходатайство защиты. Количество нарушений, допущенных на предварительном следствии и в процессе рассмотрения дела в суде, превысило все допустимые значения! – Павлов демонстративно повернулся к сидящему за решеткой Лущенко: – Не зря Игорь Петрович перечислял ошибки, найденные в обвинительном заключении. Отрицать их значение невозможно. Но с согласия прокуратуры в суде были допрошены в качестве представителей потерпевших люди, ранее признанные свидетелями по делу!
 Джунгаров опустил глаза и уставился на свои пальцы. Они сжимались и разжимались, так, словно прокурор представлял меж этими пальцами кадык адвоката.
 – Возникает вопрос: могут ли свидетели выступать на стороне обвинения? – повернулся к журналистам Павлов. – Ответ однозначный! Нет! Это прямо запрещено законом.
 «Как же он меня достал!» – вздохнул судья. Он уже чувствовал, что Павлов на этом не остановится.
 – Но и в суде немногим лучше! – оправдал его опасения адвокат. – В каждом заседании мы натыкаемся на ошибки, нарушения, недочеты, допущенные следствием. Суд не помощник следователя и не вышестоящий орган обвинения.
 «Если бы…» – раздраженно подумал Колтунов.
 – Суд – высшая инстанция проверки качества как обвинения, так и защиты! Он не должен поправлять следствие. Он должен принимать решительные меры к восстановлению закона и справедливости. – Павлов уперся взглядом в Колтунова: – Именно поэтому защита ходатайствует о прекращении процесса и направлении дела обратно, в прокуратуру. Для устранения препятствий, которые мешают рассмотрению дела!
 «Ага! Щ-щас!» – подумал Колтунов.
 – Все аргументы уже неоднократно озвучивались в заявлениях, возражениях, жалобах, ходатайствах защиты во время процесса. Они подробно изложены в этом ходатайстве на восьмидесяти шести листах. Прошу их внимательно выслушать еще раз.
 Судья едва не застонал. Он был профессионально терпеливым человеком. Но заслушать восемьдесят шесть страниц сплошных претензий было не самой приятной обязанностью.




 Два зайца


 Павлов открыл толстую папку. Достал скрепленную металлическим зажимом пачку листов и протянул оторопевшему прокурору. Вторую передал Колтунову. Третью – назад, Лущенко. И лишь последнюю взял сам и начал размеренно читать – от корки до корки.
 Он знал, что делает. На чтение написанного за ночь фолианта должно было уйти как минимум несколько часов. И понятно, что, когда настало время перерыва на обед, уже привыкшие к судейской пунктуальности участники процесса заволновались и начали все чаще и все выразительнее поглядывать то на часы, то на Колтунова. И снова – на часы, и снова – на Колтунова.
 Вот только судья ничего уже поделать не мог, и Артем читал и читал, делал лирические отступления, перемежал речь ссылками на статьи, кодексы и законы, постановления, пленумы и определения различных судов. От Верховного до Европейского. И лишь отняв добрых четверть часа обеденного времени, он приблизился к концу своей речи:
 – …Защита просит вас возвратить дело в прокуратуру, одновременно приняв решение об изменении Игорю Петровичу Лущенко меры пресечения на не связанную с лишением свободы.
 Зал с облегчением выдохнул.
 – Предлагаем залог в любом разумном размере, личное поручительство двенадцати депутатов Госдумы и митрополита Гермогена. – Павлов выложил перед Колтуновым подлинники поручительств: – Поручительства оформлены в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом и прикладываются к данному ходатайству.
 Судья напряженно кивнул и взял бумаги. Посмотрел на обвинителей…
 – Вам нужно время для подготовки ответа?
 Джунгаров поднялся:
 – Нет, ваша честь. Мы и так задержались с перерывом на обед.
 По залу прокатился смешок.
 – Чтобы не затягивать процесс, как это старается сделать защита, – со значением глянул прокурор в сторону адвоката, – мы ответим сразу и коротко.
 Джунгаров толкнул помощника прокурора, и тот подскочил, как на пружине, и выпалил:
 – Заявленное ходатайство удовлетворению не подлежит.
 Лущенко с досадой стукнул кулаком о прутья решетки, но этот жест не произвел никакого эффекта, а помощник тараторил, не переставая:
 – Так как все так называемые доводы адвоката уже приводились, исследовались в жалобах на имя Генерального прокурора. Также суд неоднократно отказывал в ходатайствах, которые сегодня были просто повторены. Все доводы являются надуманными, а само ходатайство построено не на фактах, а на умозаключениях защиты. Ходатайство должно быть отклонено!
 Помощник сел – так же стремительно, как и вскочил, – и принялся шептать что-то на ухо своему начальнику Джунгарову. Тот с удовлетворенным видом кивал.
 – Так. Понятна ваша позиция, – кивнул Колтунов и повернулся к Лущенко. – Игорь Петрович, вы хотите по заявленному ходатайству выступить?
 Лущенко, едва сдерживая кипящий гнев, поднялся:
 – Да. Ваша честь, этот процесс изначально несправедлив. Уголовное дело имеет две цели. Первая – убрать меня из города для его полного разграбления.
 Зал зашушукался.
 – Но есть и вторая, не столь явная – показать всей стране, что институт мэров у нас коррумпирован, прогнил и ненадежен настолько, что даже их должен назначать Кремль. Поверьте, я знаю, что говорю.
 Зал замер.




 Обморок


 Анечка едва успевала записывать.
 – Но есть же элементарные правила! – возмущался бывший мэр. – Правила ведения процесса. И они, как мы видим, грубо нарушены!
 «…грубо нарушены…» – записала секретарь.
 – Поэтому есть смысл следовать закону, – резюмировал мэр. – Я готов участвовать в процессе. Но только в честном и открытом. Сейчас он нечестный! Я поддерживаю ходатайство моего защитника и прошу дело отправить в прокуратуру.
 Аня дописала последние слова и повернулась к судье. Тот подождал, когда подсудимый сядет на свою лавочку за решеткой, и оглядел участников процесса.
 – Ясно. Все высказались? Реплики? Нет? Хорошо. Суд удаляется для вынесения решения по заявленному ходатайству. Оглашение будет в два часа дня.
 Анечка, показывая пример, поднялась:
 – Прошу всех встать!
 Аня проводила взглядом уплывающего в кабинет Колтунова, и тут что-то произошло. Она видела, как к Павлову приближаются журналисты. Видела, как два могучих оперативника переглянулись меж собой и тоже двинулись к адвокату. Как, переговариваясь, вышли из зала прокуроры. Но вот что странно: она видела все это как бы со стороны. Но главное, она видела, как хрупкая девушка из канцелярии суда дописывает протокол судебного заседания.
 Аня удивилась, но сказать ничего так и не успела. Откуда-то появилась мама, на глазах превратившаяся в бабушку. «Ты же уже три года как умерла!» Бабушка засмеялась: «Смерти нет, внученька!» И тогда снова появилась мама и стала бить Аню по щекам, и Аня плакала и просила перестать, потому что было больно. Но мама все била и кричала:
 – Аня, Аня! Анечка! Анна! Очнись! Очнись!
 Женщина – врач «Скорой помощи» – шлепала ее по щекам и подставляла ватку с нашатырем к носу.
 – Ну-ну, давай приходи! Возвращайся! Вот так! Спокойно. Тихо, тихо. Все в порядке. Вот ты и вернулась. Ничего страшного, легкий обморок. Кушала утром? Нет?
 – Что со мной? – Аня лежала на лавке прямо в зале суда. Вокруг стояли два врача «Скорой», приставы и Павлов.




 Оскар


 Колтунов повернул ключ, толкнул дверь и, не скрывая своего мрачного настроения, с листами наперевес, вошел в зал:
 – Прошу всех встать!
 Публика поднялась и замерла. Судья оглядел зал и так же, не садясь, принялся за чтение определения. Он долго перечислял формальные моменты: кто, когда, кого, зачем и за что привлек. Затем стал цитировать павловское ходатайство и, наконец, перешел к самому главному:
 – …Таким образом, суд, заслушав мнения сторон, пришел к выводу, что данное ходатайство подлежит частичному удовлетворению.
 Он сделал паузу, и зал ощутимо заволновался. Из двух пунктов ходатайства – вернуть дело и освободить – суд выбрал лишь один. Загадкой оставалось, какой именно. А Колтунов так и тянул паузу. Ему нравились такие мгновения.
 Вообще-то он делал подобный трюк при чтении каждого приговора. Вроде как переводил дыхание. Чем-то такие мгновения напоминали церемонию вручения Оскара, что стали в последние годы транслировать в прямом эфире. И особенно нравился судье момент, когда вручатель говорит нараспев «…and Oscar go-o-o-e-esto-o-o…». Весь зал замирает, и обязательно где-то в зале раздастся всхлип самой слабонервной гостьи.
 В суде всхлипы раздавались тоже. Но, как правило, уже после оглашения приговора. Итак, наш Оскар идет к…
 – …Суд определил!
 В зале повисла мертвая тишина. Действительно, мертвая…
 – Дело направить в прокуратуру для устранения нарушений, препятствующих рассмотрению дела.
 По лицу подсудимого пробежала тень улыбки. Он уже понимал, что возвращение дела на доследование, в его конкретном случае, – полумера.
 – Меру пресечения гражданину Лущенко оставить без изменения – в виде ареста.
 Зал молчал. Теперь присутствующие видели, что для мэра не изменилось почти ничего.
 – Определение может быть обжаловано в течение десяти дней. Копии можно получить прямо сейчас у секретаря.
 – Все! Все свободны! Кроме… конечно, Игоря Петровича, – пошутил напоследок Колтунов.
 Лущенко стиснул зубы, а судья поманил Павлова рукой:
 – Господин Павлов, зайдите ко мне за получением копии.
 «Ну, держись!» Адвокат повернулся к Лущенко и начал что-то быстро ему говорить. Мэр, подтверждая, что все понимает, кивал: «Понятно. Ясно. Хорошо…»
 Колтунов нервничал:
 – Так! Заканчивайте общаться! Конвой, срочно увести подсудимого. У нас здесь сейчас другой процесс начнется.
 Прозвучало это вполне убедительно, и зал пришлось освобождать, а Колтунов снова позвал Артема:
 – Защитник, зайдите ко мне.
 Конвой подхватил и повел мэра к выходу, и Колтунов, зная, что Павлов скоро появится, двинулся к себе. Все, что можно было сделать в зале суда, он сделал.




 Взятка


 Артем вышел в коридор. На скамеечке сидели лишь опера, да болтал с повстречавшимся ему коллегой прокурор Джунгаров. Артем толкнул дверь и заглянул:
 – Можно? Дмитрий Владимирович, вы что-то хотели?
 – А-а? Это вы? Заходите, заходите!
 Павлов мотнул головой:
 – Спасибо, Дмитрий Владимирович, но я вроде как тороплюсь. Да и у вас еще один процесс…
 Не то чтобы он очень торопился, но…
 – Зайдите же, Артем Андреевич! – начал злиться судья. – Что вы стоите на пороге? Плохая примета!
 – А я как-то в приметы не очень! Не верю, знаете ли!
 – А напрасно!
 В следующий миг Павлов почувствовал твердый тупой предмет между лопаток, а сзади, эхом отдаваясь от стен пустого коридора суда, доносился характерный шум – топот бегущих ног, обутых в спецназовские ботинки. Его нельзя было спутать ни с чем другим.
 – В сторону! На пол! У стен стоять! Не двигаться! Идет спецоперация!
 «Та-ак… началось! Сейчас будут крики и угрозы. Так, для профилактики, чтобы страшнее было…» Павлова подтолкнули вперед.
 – Пошел внутрь! Дернешься, сука, – башку отстрелю! Стоять!
 – Стою, – невесело усмехнулся Артем. – Куда я денусь?
 – Молчать, сука! Не двигаться. Руки подними вверх! Вверх, тебе сказали!
 Павлов выпустил шмякнувшийся об пол портфель и поднял руки.
 – Здесь он, товарищ полковник!
 Сзади уже послышались переговоры по рации и беспорядочные возбужденные крики.
 – Сюда, сюда!
 Павлов так и стоял посреди кабинета с полуподнятым руками. Отметил, что сзади в кабинет входят несколько человек сразу. Тихонько повернулся. На него смотрел ствол автомата и два диких глаза из прорезей спецназовской шапочки. В дырочке пониже светились вставные металлические зубы и виднелись желтые прокуренные усы.
 – Не поворачиваться! Замочу!
 Павлов отвернулся: он уже увидел все, что хотел. В кабинет вошли полковник Брагин, знакомый по стычке с его быками из-за финансиста Бори Куксо, и его сподвижник, получившие от адвоката показательный урок самооборон без оружия.
 – Вперед! – грубо толкнули его в спину.
 Павлов подчинился и сел в стоящее в углу кабинета кресло. Перед ним стояли сам Брагин и двое оперативников.
 – Так-так, господин адвокат… – нахально улыбнулся Брагин и потряс дорогой ручкой «Монблан». – Ну, и что же, будем оформлять?
 Опера тоже ощерились.
 – Здравствуйте, полковник! – вежливо отозвался Артем. – Давно не виделись. Как служба идет?
 – Тяжело! – азартно крякнул Брагин. – Хочется уже в отпуск, а проклятые взяточники покоя не дают!
 – Что, так много предлагают?
 Брагин моргнул, некоторое время соображал, как понимать эту шутку, а затем подошел вплотную и навис над Артемом:
 – Шутишь все? Ну-ну! Сейчас вместе посмеемся! – Он повернулся к окаменевшему судье: – Рассказывайте, что произошло, судья?
 Павлов скользнул взглядом по Колтунову, но более всего его заинтересовал следователь, по одному знаку Брагина начавший записывать все, что происходит. Еще один оперативник уже снимал происходящее на видеокамеру.
 «Крепко взялись…»
 – Так вот, – прокашлялся Колтунов, – адвокат просил удовлетворить ходатайство.
 – О чем? – грозно поинтересовался Брагин.
 – Два пункта. Возвратить дело в прокуратуру и… и… освободить подсудимого Лущенко. Договорились вчера.
 – Ну и? Освободили?
 – Нет!
 – Нет? А? Что же тогда?
 – Да! Но ведь дело-то вернули в прокуратуру! То есть частично я исполнил просьбу адвоката.
 Артем поморщился:
 – Игорь Дмитриевич… ну, разве так можно? Не просьбу, а ходатайство! И не «исполнил», а поступил в соответствии с законом! Уж вам-то стыдно не владеть профессиональной терминологией!
 Колтунов ошарашенно моргнул, а Брагин с размаху хлопнул по столу папкой:
 – Тихо! Молчать! Будете говорить, когда спросят! – И тут же повернулся к судье: – Что вам передал адвокат?
 Колтунов покраснел и показал глазами на тумбу стола. Потом протянул дрожащий палец и указал точнее:
 – Там, в столе!
 – Открывайте! – распорядился Брагин и повернулся оператору. – Так, камера, берите крупным планом! Ближе подойди. Понятые, сюда подходите. Смотрите внимательно! Какой ящик? Второй? Тяните.




 Подлог


 Колтунов педантично исполнял все указания начальника отдела по борьбе с оргпреступностью города. Потянул за ручку ящика, указал пальцем на лежащий там конверт…
 – Хорошо. Вытаскивайте.
 Колтунов вытянул конверт. Руки дрожали. Пот от напряжения лил ручьем. Он был совсем не рад, что втянулся в эту милицейскую игру, и успокаивал себя лишь тем, что все должно быстро кончиться. А тем временем в дверях кабинет появились еще две телекамеры.
 – Куда? – загородил путь стоящий в дверях спецназовец, но Брагин сделал разрешающий жест: – Это телестудия ГУВД и НТВ «Криминал», пусть снимают. Заходите, парни.
 Колтунов опустил голову. Попадать в один кадр с Павловым не хотелось. И только полковник Брагин чувствовал себя полным победителем и теперь отыгрывался за все.
 – Вот как низко падают великие адвокаты! – сделал он широкий жест. – По телику учат нас жить, а сами элементарно суют бабки судье. Нет других аргументов – идут на преступление. Ну что, достали?
 Дмитрий Владимирович стыдливо продемонстрировал плотный заклеенный конверт. Оперативники специально его заклеили, чтобы ничего не пропало.
 Обычный белый конверт, каких тысячи и даже миллионы. Пожалуй, даже у них в суде пользуются именно такими. Тем лучше! Проще будет доказать, что Павлов имел возможность такой конверт приобрести.
 – Внимание! – Брагин приподнял руки, словно хирург перед непростой, но в общем-то привычной операцией. – Кладите конверт на стол. Так! Снимайте, снимайте! Павлов, не подскажете, что в конверте?
 Адвокат мотнул головой:
 – Понятия не имею! Я его туда не клал и вообще не видел!
 Брагин презрительно усмехнулся:
 – Ну, конечно! Все так говорят! Значит, не хотите признаваться. А ведь еще можно добровольно, с чистосердечным…
 Павлов молчал.
 – А? Не хотите? Ну, ваше дело. Вскрывайте, Дмитрий Владимирович!
 Колтунов дрожащими руками взял со стола костяной нож для бумаг и подцепил край конверта. Медленно разрезал конверт. Залез рукой внутрь и вытянул сверток из бумаги. Выложил на стол.
 В кабинете мгновенно повисла тишина. Все напряженно смотрели на сверток, но сказать наверняка, что там, в свертке, не взялся бы никто.
 – Давай, давай! – занервничал Брагин. – Разворачивайте!
 Судья протянул сверток полковнику:
 – Можете сами? Я не могу. Руки что-то не слушаются.
 Брагин вырвал сверток и стал его разворачивать. Раз, два, три.
 Развернул. В бумаге была еще бумага, а в ней еще бумага. И лишь тогда все увидели содержимое – опять-таки бумагу, сложенную втрое.
 Точнее, несколько листов.
 Полковник осторожно развернул и, явно понимая, что ситуация уже вне его контроля, принялся читать:
 – Городской суд, судье Колтунову. От адвоката Павлова Артемия Андреевича. По делу номер… Ходатайство?!
 Брагин поднял на Колтунова глаза, и были они растерянны и злы.
 – Это ходатайство!
 Колтунов растерянно моргнул, а Брагин яростно оглядел комнату и вдруг словно что-то понял.
 – Где секретарша?! А? – заорал он.
 – Я ее отпустил. Пораньше. Ей же плохо стало… – начал говорить Колтунов и умолк. Он уже догадывался, из-за чего так перенервничала секретарша.
 – Ох и му… – начал Брагин и осекся.
 А только что сидевший выпрямившись, как перед смертью, Павлов издал смешок, а затем схватился за живот и начал безудержно хохотать. И чем громче он смеялся, тем сильнее вытягивались лица всех, кто уже приготовился вынести адвокату окончательный профессиональный приговор.
 – Полковник, знаете, как это называется в криминологии? – отсмеявшись, поинтересовался Павлов. – Попытка с негодными средствами! Почитайте на досуге учебники… вам будет полезно.
 Лицо Брагина почернело от ярости, а в дверь уже протискивался через телевизионщиков прокурор Джунгаров.
 – Ну-ка, дайте пройти! Что тут происходит? Кто объяснит?
 Павлов приветливо махнул рукой:
 – Позвольте мне! Сотрудники отдела по борьбе с оргпреступностью получили сообщение, что здесь собрались эксплуататоры и задумали новое преступление против рабочего класса. Но информация оказалась ложной!
 Адвокат повернулся к оперативникам:
 – Ошибочка вышла, граждане милиционеры! А если есть желание… – он потряс перед слушателями своим смартфоном с подмигивающей надписью «record», – можем просмотреть этот сюжет в лицах. Со звуком! Начиная со вчерашнего разговора! Что скажете, Дмитрий Владимирович?
 Колтунов схватился за сердце и пошатнулся.




 Доверие


 Пожалуй, вплоть до этого момента Алена не верила никому. Однако, едва дело ее мужа было отправлено на доследование, по меньшей мере один человек, достойный доверия, у нее появился. Тогда она и пригласила к себе Павлова, и, странное дело, Артем Андреевич оказался вовсе не таким занудой, как она думала.
 – А Джунгаров стоит и ничего не понимает, – беззаботно улыбаясь, рассказывал адвокат, как его пытались уличить в даче взятки, – стоит посреди кабинета и хлопает глазами! «В чем дело? В чем дело?» – Он изобразил Джунгарова так похоже – нахмуренные брови, застегнутый на все пуговицы пиджак, руки сложены на животе, что Алена захлебнулась от смеха.
 Она сидела в плетеном кресле, поджав под себя ноги. Футболка, брючки-бриджи, загорелые холеные руки, плечи, ноги. Открытое классическое лицо. Легкий теплый ветерок, залетевший на веранду, гладил ей лицо и волосы… Алена знала, что она хороша, об этом говорили глаза Павлова.
 – Короче, обделались они по полной! – грубовато высмеял врага Артемий Андреевич, и это тоже было правильно. Ибо кто будет возить Колтуновых и Джунгаровых по асфальту, если не тот, кто привык побеждать?…
 Павлову здесь, на ее даче, явно нравилось все. Во всем чувствовалась ее заботливая рука истинной хозяйки. Алена сама сделала наброски интерьера, корректировала планы архитектора и даже научила кое-чему строителей. Игорь Петрович давно воспринимал ее многогранные таланты как должное, а вот Павлов удивлялся и удивлялся – каждый раз.
 А потом они перешли на разговор об искусстве, обсудили импрессионистов и раннее творчество Родена и с обоюдным восторгом погрузились в воспоминания о любимых Париже, Версале, Фонтенбло и Барбизоне. А потом упала ночь, с ней пришли прохлада и чувство одиночества, и Алена сказала то, о чем не прекращала думать – даже когда хохотала над пародийным изображением Джунгарова. И даже когда спорила о Родене.
 – Артем, у меня беда – с удочерением. Я не знаю, что делать. Вы поможете?




 Предательство


 Лущенко ждал – все те две недели, что его дело находилось на доследовании. А за день до начала слушаний дверь клетки распахнулась, его вывели, и через пару минут он сидел в полупустом кабинете, а над ним возвышался Брагин.
 – Ну, что, подсудимый Лущенко, так и будете запираться?
 Игорь Петрович улыбнулся:
 – Дело ваше лопается, Брагин. Гнилыми нитками шито.
 Брагин охотно кивнул:
 – Все так. Только вы, наверное, хотели сказать, не «ваше», а «мое» дело – дело подсудимого Лущенко.
 – Пусть так, – согласился мэр.
 – Да-да… – задумчиво произнес Брагин, – лопается. Вот только Куксо…
 Игорь Петрович покачал головой:
 – Куксо не имеет ко мне отношения.
 – Зато к Алене Игоревне имеет, – зло и весело парировал Брагин. – И, знаете, перед тем, как сбежать, он мне многое рассказал и даже написал. Например, вот это.
 Брагин показал мэру листок с криво написанными рядами цифр, и Лущенко пожал плечами: он понятия не имел, что это за цифры. Может, счета, а может, статистические данные о миграции лосося. Мэр этих цифр не боялся.
 И тогда Брагин сказал что-то непонятное:
 – Чирков ее сдал.
 Лущенко растерянно моргнул:
 – Что вы сказали?
 – Я сказал, что Чирков сдал Алену Игоревну. Лично Сериканову позвонил и лично Сериканова вздрючил. За нерешительность.
 Лущенко, не веря, тряхнул головой:
 – О чем вы говорите? При чем здесь Чирков и… моя жена?! При чем здесь вы, наконец?!!
 – О-о-о, как вы завелись, – усмехнулся Брагин, – горячо… горячо.
 Игорь Петрович принужденно рассмеялся:
 – Вы плохо знаете приличных людей, Брагин. Слишком долго в грязи… И вообще, Чирков бы не сдал ее ни за что. Они вместе начинали. Не все, но очень многое. Они учились вместе, наконец!
 Брагин выпятил губы и весело, по-детски, с треском пропустил меж них воздух.
 – Пр-р-р-р… Не кипятись, Лущенко.
 – На «вы», пожалуйста, – жестко одернул его мэр.
 Но Брагин как не расслышал.
 – Да, я… в грязи, – тоскливо глянул он в окно, – а потому я знаю людей. Все всех сдают. Чирков сдал Алену. Алена сдала мужа. А адвокат сдает обоих.
 Игорь Петрович насторожился:
 – Какого мужа и какая Алена сдала? Вы о ком вообще?
 Брагин печально вздохнул, полез в нагрудный карман и швырнул на стол пачку фотографий:
 – Это они с адвокатом на вашей даче.
 Внутри у Лущенко оборвалось. Прямо перед ним была Алена. Она сидела в плетеном кресле, поджав под себя ноги. Футболка, брючки-бриджи, загорелые холеные руки, плечи, ноги. Открытое классическое лицо. Игорь Петрович видел ее такой в самые лучшие их минуты. Он видел, чувствовал, узнавал даже этот легкий теплый ветерок, залетевший на веранду, что гладил ей лицо и волосы. Но напротив сидел адвокат Павлов, и в его глазах Лущенко без труда читал то, за что можно было и набить…
 – Там, внутри, нам, конечно, съемка не удалась, – проронил Брагин.
 – Что? – поднял глаза мэр.
 – Не удалась, говорю, съемка, – деловито пояснил Брагин, – по техусловиям. Да и свет они не включали…
 – Что?
 Брагин покачал головой:
 – Я не буду говорить вам то, чего не знаю. Я – опер. Я работаю с фактами. А факты, увы, таковы, что все сдали всех. На вас уже все давно готово. Алену, видимо, посадят под арест месяца через два-три, ну, а там уже от нее будет зависеть.
 Лущенко поднял глаза:
 – Как – под арест? Что вы такое говорите?
 – Да-да, под арест. А она беременна…
 Лущенко открыл рот, да так и замер, а Брагин хмыкнул и сгреб фотографии со стола.
 – Не знаю, правда, от кого – от вас или… от этого. Не скажу. Но тест у нее по срокам как раз на время вашего ареста показывает. Кстати, она вам раньше не изменяла? Это впервые?
 В глазах у Лущенко помутилось.
 – Жаль ребенка – в зоне вырастет… – пробубнил где-то рядом в темноте голос. – Эй! Врача! Врача сюда!




 Телефончик-2


 Дмитрий Владимирович был взбешен: дело с доследования уже вернули, а Петра Козина – пусть шаткую, но опору всего судебного процесса – было невозможно найти!
 – В офис звонила? – допрашивал он Анечку.
 – Звонила, – испуганно кивала секретарша, – и в офис, и домой, и даже его родственникам в Сарапул!
 Дмитрий Владимирович яростно фыркнул, начал нервно перетряхивать все документы, что у него были по Козину, поймал на лету выпорхнувшую из бумаг яркую, словно тропическая бабочка, визитку и тут же увидел этот телефонный номер на обороте.
 – По этому позвони.
 Анечка принялась набирать номер – один раз, второй, третий…
 – Не набирается, Дмитрий Владимирович.
 – Дай сюда…
 Колтунов надел очки, быстро пересчитал цифры номера и сразу все понял.
 Одержимый манией собственной значимости, а возможно, и преследования, Козин явно зашифровал этот номер.
 – Без первых трех цифр набирай, – усмехнувшись, протянул он визитку Ане, – и все сразу получится.




 Отказ


 Алена Игоревна завершала дела решительно и быстро. Нет, надежда на то, что Игоря удастся вытащить, оставалась – она не верила в свое собственное светлое будущее. Впереди ее определенно ждала несколько иная жизнь, но, как знать, думала она, может быть, эта новая жизнь будет не менее честной и яркой, чем прежняя. Куксо, нотариус, офис и снова нотариус, а около пяти вечера она подвела итог и выехала в детдом. Следовало поговорить с директрисой.
 «Она должна понимать… – убеждала сама себя Алена, – женщина вроде неплохая… важно объяснить…» И следующий по пятам за ней Свирин двигался за своей подопечной все на той же дистанции – ни сантиметром ближе, ни сантиметром дальше.
 А потом была грязная стоянка у гнутой облупленной решетки, запах старого кафеля и горелой каши, недолгое ожидание куда-то отлучившейся директрисы и жесткий, бескомпромиссный отказ.
 – Не буду врать, – прямо сказала директриса, – мне звонили из мэрии.
 – Кто? – выдохнула Алена: она знала, что Павлов убедил Сериканова не встревать.
 – Неважно, – покачала седой головой директриса, – вас желают посадить.
 Алена обмерла.
 – Алена Игоревна, вы мне симпатичны, – после секундной паузы продолжила директриса, – у вас ясный ум и здоровая психика. Я уверена, что Леночка выросла бы у вас успешным и счастливым человеком.
 – …бы, – горько произнесла Алена.
 – …бы, – уверенно вторила ей директриса. – Понадеяться и потерять… вы даже представить не можете, что это для них значит.
 Алена бессмысленно огляделась, машинально поблагодарила и вывалилась в дверь. Не видя ничего от слез, яростно отбившись от караулившего ее Свирина, побежала по гулкому коридору, вылетела на площадку и не выдержала – разрыдалась.




 Измена


 Артем вновь едва успел попасть в изолятор до закрытия картотеки. Если вы проскочили до этого момента, считайте, вам повезло. Но разговор с подзащитным не клеился. Более того, Лущенко молчал.
 Артем недоумевал и чувствовал, что с подзащитным творится что-то неладное. Вдруг Лущенко поднял глаза, и в них читалась боль.
 – Что у вас с Аленой?
 Артем опешил:
 – В смысле?
 Лицо мэра покрылось красными пятнами.
 – Вы же были с ней на нашей даче!
 – Ну да, были, – вспомнил, как они вытряхивали перед обыском всякий хлам, Артем. – Вы что это… серьезно?! Вы ревнуете?
 Лущенко заиграл желваками:
 – Вот только не надо прикидываться! Я видел фотографии! Вы и она на нашей веранде!
 – А… вы про тот раз? – дошло до Павлова.
 Лущенко побагровел:
 – Так вы там были неоднократно?!
 – Так, спокойно, Игорь Петрович, – выставил ладони вперед Артем, – откуда вам это слили? Кто? Джунгаров? Брагин?
 – Да какая разница кто? – с болью произнес мэр. – Вы! Вы мне в душу! Вы…
 – Ничего не было, – мотнул головой Артем, – вы слышите?! Ничего!
 Лущенко яростно всхлипнул:
 – И света не включали! Брагин мне все рассказал!
 Артема как ударили.
 – Брагин?!! – поднялся он из-за стола. – Вы что, Игорь Петрович, Брагину поверили?! Вы в своем уме?!
 – А что вы на меня орете?! – тоже начал подниматься Лущенко. – Да, вы мне всю жизнь сломали!!! Предатель! Телезвезда, блин!
 Артем шумно выдохнул и, показывая пример, сел, сложив руки на столе.
 – Ну-ка, давайте с самого начала.




 Солнце


 Алена успокоилась быстро; такой она была всегда: если расстраивалась, то ненадолго, до первой здравой мысли. Теперь она понимала директрису куда как лучше и уже сама стала опасаться дать Леночке надежду и… на годы исчезнуть в каком-нибудь Красноканинске. Но и оставлять Леночку там, вечно одну, было невыносимо.
 «Господи, – подняла она глаза к небу, – ну, помоги ты мне вытащить хотя бы Игоря!» Если бы Игорь вышел, ему бы Леночку доверили…
 Свирин подошел к ее роскошной машине, открыл перед ней дверцу, и в следующий миг в салоне что-то пыхнуло, а еще через мгновение перед ней взошло солнце. Оно росло в размерах буквально на глазах, и Алена с оторопью увидела, как бросившихся прикрывать ее собой мужчин оторвало от земли.
 И только потом пришел удар.




 Она


 Артем услышал взрыв, как только вышел за проходную СИЗО, и чувство чего-то непоправимого захватило его целиком и сразу. А когда он добрался до места, там уже всем заправлял Брагин.
 – Кто? – кивнул Артем в сторону развороченной, не узнаваемой машины.
 – Сабурова, – нехотя ответил Брагин. – Насмерть.
 Артем пошатнулся, кое-как отошел к дереву и прислонился к нему спиной.
 Перед глазами стояла навсегда врезавшаяся в память картинка. Она сидит в плетеном кресле, поджав под себя ноги. Футболка, брючки-бриджи, загорелые холеные руки, плечи, ноги. Открытое классическое лицо. И легкий теплый, залетевший на веранду ветерок любовно гладит ей лицо и волосы.




 Ошибка


 Брагин проводил бледного адвоката внимательным взглядом и глянул на прикрытые черным упаковочным целлофаном тела.
 В кармане заиграла «Мурка», и Брагин вытащил телефон. Это был Доронин.
 – Да, товарищ генерал. Да, Сабурова. Насмерть. Да, все мы знали, товарищ генерал! Я сам, лично, смежникам все имена вместе с делом передал! Да-да, и заказчика именно я нашел, и даже исполнителя. Но вы же знаете этих фобосов…
 Подъехала машина с экспертами, и Брагин, не прерывая разговора, пожал руку начальнику лаборатории и отошел в сторону.
 – Заказ на Лущенко был. Эту машину фобосы и обыскали. А машинки-то одинаковые… как близнецы. Перепутал машину исполнитель. Вот так…
 Доронин разразился гневной тирадой, и Брагин обиженно фыркнул:
 – Откуда мне знать, почему он исполнил заказ только сейчас, да еще так «криво»?! Я Безрукого никогда не вел.
 Доронин что-то пробурчал и отключил связь, и Брагин сунул телефон в карман и глянул на пеньками торчащие из под целлофана обгорелые ноги Свирина. Опытный службист ошибся один-единственный раз – когда, проверив машину Лущенко, не проверил еще и машину его жены.
 Ну, а исполнителя, Безрукого, Брагин знал давно. Когда-то тот был специалистом по подрывному делу в Советской Армии, но ударил по пьяному делу собутыльника, да так, что бедняга отдал богу душу. Эту смерть вполне можно было списать на несчастный случай или хотя бы дать условный срок. Но покойник оказался особистом из полковой контрразведки, и его друзья заставили военную прокуратуру взять расследование под свой контроль. Затем был трибунал и срок – двадцать лет.
 Срока Безрукий не досидел – освободили условно-досрочно в связи с травмой: фреза на лагерной лесопилке оттяпала руку. Ну, и нужен он был на воле: как-никак, а взрывником Безрукий был высшего класса, да и должен же кто-то выполнять роль наживки для таких недоумков, как Петр Владиленович. Брагин улыбнулся. За несколько лет на воле Безрукий сдал правосудию очень многих. Сдал бы и Козина – не успел.
 Его убивали Гулько и Пятаков. Аккуратно отсекли лопатами позволяющие опознать труп голову и покалеченную руку, ну а четверть миллиона хрустящих козинских долларов, за исключением одной-единственной, видимо уже где-то пропитой Безруким, тысячи баксов, перекочевали к Брагину вместе с дублирующим пультом; пульт Брагин в качестве улики против «скрывшегося» Безрукого намеревался найти чуть позже – здесь же, неподалеку от места взрыва.




 Кто?


 Фрид позвонил Чиркову прямо домой.
 – Что стряслось, Марк Минаевич? – встревожился Чирков. Обычно его в этот час не беспокоили.
 – Аленку взорвали, – мрачно сообщил олигарх.
 Чирков подлетел:
 – Сабурову?! Кто?!
 Фрид как-то странно фыркнул:
 – Я думал, это вы меня просветите, Станислав Георгиевич. А то я что-то вообще ничего не понимаю. Кто мог ее заказать?
 Кровь бросилась Чиркову в лицо. Слишком уж это было похоже на намек.
 – Я разберусь, Марк Минаевич, – процедил он, – уж в этом вы можете быть уверены.
 – Да уж, пожалуйста, Станислав Георгиевич, – тихо выдавил Фрид.
 Чирков бросил трубку на журнальный столик, раскинулся в кресле и прикрыл глаза. Фрида можно было понять, и в его вежливом почти наезде читался законный вопрос: «Если даже ты ничего не знаешь, то кто следующий за Аленой? Может, я?»
 «И кто это сделал?» Обычно он или знал истину заранее, или узнавал в числе первых. Но сегодня… Алену просто некому было заказать! «Кто-то из местных?» Чирков поморщился, нащупал на столике трубку, подумал, что Сериканов может что-то знать, и все-таки вышел на министра – по Горизонтали.
 – Извините, что побеспокоил. Что там с Сабуровой? Известно?
 – Заказчик – некто Козин, – мрачно отозвался министр. – По уточненным сведениям, он сейчас находится в Таиланде.
 Чирков моргнул:
 – А что… ничего умней… – Он даже не знал, как бы выразиться покорректней. Но Козин – не та фигура, не того он уровня человек, чтобы суметь вот так запросто устранить саму Алену Игоревну Сабурову. Мелковат…
 – Я тоже думаю, что это бред, Станислав Георгиевич, – поддержал его министр, – они бы еще залетного чеченского хулигана заказчиком назначили! По крайней мере, я, будьте уверены, свои меры приму.




 Новость


 Новости Первого Федерального начались с траурной заставки. Диктор с суровым лицом с прискорбием сообщил, что вчера, в 21 час 02 минуты, автомобиль известной предпринимательницы Алены Сабуровой был взорван неизвестными лицами.
 Возбуждено уголовное дело по признакам статьи «умышленное убийство общеопасным способом». Рассматривается возможность переквалификации деяния на «покушение на совершение террористического акта». Сила взрыва составила от 300 до 500 граммов в тротиловом эквиваленте. Уточняется число жертв.
 Каждую четверть часа программы прерывались, чтобы сообщить подробности.
 Сначала уточнили, что возле автомобиля погибли три не опознанных пока человека. Через четверть часа сообщили о гибели двух мужчин и одной женщины. Затем специалист-взрывотехник заявил, что использовалась необычная для террористов взрывчатка, которая применяется в народном хозяйстве и встречается при горнопроходческих работах. Наконец, в 13-часовом выпуске диктор, с бледным лицом, запинаясь, объявил о том, что все тела опознаны и одной из погибших является Алена Игоревна Сабурова, супруга дающего показания в суде мэра Лущенко.
 Вышедшие на следующий день газеты, естественно, отвели трагическому событию первые полосы, и прославившийся броскими заголовками «Коммерсантъ» отличился и на этот раз. Да, ассоциация напрашивалась сама собой, но именно эта газета сказала об историческом совпадении вслух.
 Над огромной фотографией вывернутого наизнанку «Ауди» через всю первую полосу шел заголовок: «ДИНАмитная АЛЕНА».




 Капитуляция


 На следующее утро, едва процесс начался, Игорь Петрович Лущенко попросил слова:
 – Я хочу договориться об ускоренном судебном процессе.
 Павлов медленно повернулся к подзащитному:
 – Игорь Петрович… зачем?
 Лущенко словно его не видел.
 – Мне так объяснили… оперативники… что, если я признаюсь, меня осудят без лишения свободы…
 Колтунов удовлетворенно улыбнулся:
 – Ну, приговор выносит суд… именно суд – последняя инстанция…
 – У меня одна просьба, – сказал бывший мэр, – побыстрее с приговором, пожалуйста… я хочу успеть проститься с Аленой.
 – Перерыв! – Колтунов метнулся в кабинет.




 Наследник


 Уходя в мир иной, человек оставляет после себя не только безжизненное тело, память и плачущих родственников, но и… какое-то имущество. А как говорит восточная мудрость, не спеши говорить, что знаешь человека, если не делил с ним наследство. Первым делом Пол-Ален начал обзванивать юристов и дозвонился до Толи Кротова.
 – Але! Анатоль! Это Пол-Ален. Ну, Сабуров. Здоров!
 – Да-да. Слушаю вас.
 – Короче. Тут такие дела. Ленка-то того. Ну, померла что ли.
 – Да, я слышал. Примите соболезнования. Жаль ее.
 – Ну да. Мне тоже. Так чего теперь делать-то?
 – В каком смысле?
 – Ну, в смысле наследство-то кому?
 – А, вы об этом… Ну, по закону наследство – наследникам.
 – Ну?!
 – Первая очередь – это у нас, кажется, дети… – Толя судорожно искал на столе под ворохом бумаг третью часть гражданского кодекса. Давно не вел наследственных дел, вот и запамятовал. Наконец нашел, зашуршал страницами. Отыскал статью. Быстро прочитал. – Дети, я говорю, супруг и родители.
 – А, типа, братья?
 – Братья во вторую очередь.
 – Во вторую. То есть будем брать? – осторожно поинтересовался Пол-Ален.
 – Ну, если родителей нет. Детей тоже нет. А вот что делать с супругом? Вроде как он есть, хотя, как я слышал, не совсем на свободе. – Толя тоже осторожничал.
 – Да какой он, на хрен, супруг! Ее, Ленку-то, из-за него, ясное дело, и того! Бабахнули. Это все он, паскуда, виноват! Его надо лишить наследства. Во! Точно! Так же бывает? Я сам слыхал. Ну, говори, Толян! Не тяни!
 – Да-да, конечно, Василий Игоревич. Бывает и так. Но только вот… – Кротов замялся, судорожно отыскивая нужную страницу.
 – Чего – только? Только Толька? А, Толька? – скаламбурил Сабуров и захрюкал от собственной шутки. Веселый он был парень. Любил добрую шутку и забавные ситуации.
 – Ну, лишить-то можно. Только это должен сделать сам наследодатель…
 – Это Ленка, что ли?
 – Ну, да.
 – Ты чего, рюхнулся, что ли?! Совсем съехал с катушек? Юрист гребаный! Ленка-то того! Уже откинулась! Где я тебе ее возьму, раз давеча ее в морг свезли! Завтра похороны, а ты тут гонишь хрен что!
 – Вы не шумите, а послушайте до конца.
 Кротов нервничал: он не мог отказать Пол-Алену, которому периодически оказывал услуги и брал с него немереные гонорары, окупая свои не совсем правовые советы.
 – В общем, если вдруг где-то откроется так называемый наследственный отказ. Ну, то есть не совсем, но неважно. Короче, если будет бумага, подписанная Аленой Игоревной, что она лишает права наследовать Игоря Петровича Лущенко, то автоматически остается лишь один наследник.
 – Это кто же? Кто такой? Ну-ка, назови!
 – Да вы! Вы! Вы же остаетесь! – Даже Кротов поражался иногда несусветной глупости Сабурова-старшего. Но он прекрасно делал на нем деньги, а за глупость, как известно, люди платят в несколько раз больше.
 – Я? Опа! Ну ты мастак, адвокат! Толян, братан! Я тебе должен! Все! Замазано! Давай готовь бумаги!
 – Какие бумаги?
 – Ты чего?! Как какие? Сам говоришь, ну там, типа, отказ – заказ. Туда-сюда. И я в дамки! Давай-давай, Толяныч! Работай. Я не обижу. Тут бабло под ногами лежит. Не этому же чистоплюю отдавать! Он знаешь, гад, как меня называл?
 – Не знаю.




 Шахтеры


 Павлов выскочил из суда и побежал к стоянке. Шлагбаум не поднимался. Недавно придуманная Великой Егориной суперсовременная стоянка для посетителей горсуда была оборудована по последнему слову техники, но укомплектована прежним персоналом. С абсолютно совковым мышлением. Подобное отношение к современной технике приводило к неизбежному конфликту. Как говорил дедушка Ленин, конфликт средств производства с производительными силами. Побеждали, как правило, средства. Вот и теперь шлагбаум, блистающий всеми оттенками сигнализационных фонариков, как новогодняя елка, не желал подниматься. Артем бросил машину и побежал к дороге, голосуя на ходу. Остановились сразу три автомобиля. «Девятка», «шестерка» и старенький «мерс». Павлов почему-то выбрал беленькую «шестерку».
 – Пожалуйста, срочно! Мне нужно попасть в центр.
 – Понял! Нет проблем, уважаемый! Попадете! Вмиг домчу. Эх, жизнь – копейка!
 Артем теперь только рассмотрел водителя. Пожилой, но еще очень крепкий мужичок. Видимо, бывший военный. Скорее всего, подполковник. До папахи не дослужился. Но крепкий и боевой. Налоги, конечно, не платит. Индивидуалист. Такой считает, что Родине-матери отдал все сполна. А теперь она должна поделиться со своим сыном. Дома жена, две дочери и мама-инвалид. Павлов решил проверить свои наблюдения:
 – В каком полку служили, отец?
 – Ух ты! Сынок! Как ты сразу меня в оборот! В 143-м мотострелковом. Хотя какое, на хрен, это имеет значение теперь!
 – Ну почему же! Отец, все имеет значение. Нашего брата военного видно сразу!
 – Ой! Сынок, а ты что, тоже служил?
 – Да, батя! Служил! Семь лет на дядю трубил. Но не вышел из меня вояка. Пришлось переквалифицироваться в управдомы.
 – Да ну! Какой ты управдом! Ты скорее начальник какой-то!
 – Не, отец, не начальник. Так, помощник начальника.
 – Э-э-э, нет. Я вижу. Насквозь!
 – Ну, ладно, ладно. Не буду спорить.
 – А чего же не поспорить! У меня знаешь какие дебаты бывают? Ого-го! Познер-Шмознер отдыхает! У них все записные да подсадные. А у меня все честь по чести. Милости просим в наш диско-клуб.
 – Ты чего-то путаешь отец. Диско-клуб – это тот, где танцы. А где ж у тебя танцевать? – Артем подначивал забавного отставника. А тот, принимая игру пассажира, с самым серьезным видом парировал:
 – Для танцев, положим, места и впрямь нет. А вот дискуссию мы ведем честь по чести. Оттого и клуб у меня ДИСКУ-клуб. Понял?
 – Теперь понял. Ну и что в последнее время обсуждали?
 – Да разное. Вот давеча поймали этих убийцев. – Старик поморщился, припоминая что-то неприятное. – Ну тех, что убили банкира. Ну этого, из Центробанка.
 – Так, так. И что же?!
 – А вот и то! Жизнь – копейка!
 – В каком смысле, отец?
 – А в прямом. Этого начальника центробанковского кто заказал? Другой банкир. Так? Так! Денег заплатил полмиллиона! Так? Так! А убил-то кто?
 – А кто убил? – Павлов напрягся. Он не участвовал в этом нашумевшем деле, но старался по мере возможности следить за ходом следствия. Уж больно знаковое и громкое было преступление. Он, к сожалению, не видел вчера новостей и из-за сегодняшнего дела не читал даже газет. Готовился. И, как видно, не зря!
 – Так в том-то и дело! Два шахтера бывших. За полторы тысячи вонючих американских долларей! Вот так-то. Вот я и говорю, жизнь – копейка! Судьба – злодейка!
 – Не знал я. – Артем задумался и непроизвольно стиснул спинку переднего пассажирского кресла. Та жалобно скрипнула. Старик-отставник сразу отозвался:
 – Эй, уважаемый! Ты уж мою красавицу не обижай! Она мне самая верная подруга. Мы с ней даже пари заключили. – Дед хитро засмеялся и подмигнул пассажиру в отражение зеркальца. Артем откликнулся:
 – Это что ж за пари? Кто больше горючего выпьет?
 – Не-е-е! Я с 1986 года вообще не пью – меня Мишка отучил! Как затеял бороться он с алкоголем, так я и поверил ему. А он власть-то и не сумел удержать. Квартир наобещал к двухтысячному году. Ускорение, ускорение! Тьфу! Где то ускорение? Где те квартиры? Ну а пари-то простое. Кто кого переживет. – Дед надавил клаксон, пугая сунувшегося было справа мопедиста. – Куда ж ты лезешь?! Вот ведь отродье! Напокупали прав! Ездить не умеют. Вот еще транспорт! Кочерга тебе меж ног! – Он погрозил кулаком и снова посигналил все же обогнавшей его девушке-мопедистке. Девушка, не поворачиваясь, подняла левую руку и оттопырила средний палец. Дед закачал головой:
 – Вот же отродье двухколесное! Еще и выеживается! Эх, жизнь – копейка!
 – Да, кстати, о копейках. – Артем что-то вспомнил: – Так вы говорите, зампреда Центробанка убили два шахтера?
 – Ну да! Жизнь – копейка, смерть – полушка! Я ж и говорю. Два бывших шахтера из Горловки приехали на заработки. Ну и подрядились за копейки хорошего человека умертвить. Вот же, прости Господи! Нелюди. А ведь небось воспитаны на подвигах Стаханова! Передовиками были. Тружениками.
 – Откуда это известно, кем они были?! – Артем пожал плечами и со скепсисом хмыкнул.
 – Э, не скажи! Я вот в семьдесят втором служил как раз под Ворошиловградом. Пять лет. Наш полк стоял как раз меж двух шахт. Насмотрелся я на этих передовиков. Все, что можно было, перли из забоя. А уж тротила таскали… Ого-го! У нас свой был, но мы у них меняли. На тушенку. По живому весу. Кило на кило. Натуральный обмен!
 – А зачем? – искренне удивился Павлов.
 – Эх, елочки-моталочки! Зачем?! А рыба! Рыбу только этим и можно взять! Там такие озерки. Ставки называются. Мы как дернем такой ставочек, так неделю едим от пуза сазанов, карасей и линей. Лучшая удочка! Удочка-тротилочка.
 – Тротил? Тротил… – Павлов задумался, и вдруг его осенило. Он хлопнул себя по лбу. Старик от неожиданного звука шлепка вздрогнул и уставился в зеркало:
 – Ты чего это, мил человек?! Случилось чего?
 – Случилось, отец! Случилось! Вот он, тротил твой, откуда!
 Старик не понял, что так заинтересовало седока, но на всякий случай опасливо добавил:
 – Э-э, ты меня, деда глупого, не слушай. Я наплету с три короба, жизнь – копейка! Давно это все было, в прошлой жизни! А может, и не было вовсе. – Он с опаской посмотрел на адвоката, который что-то быстро записывал в своей тетради. Он даже стал его побаиваться, но, к счастью, они подъехали к нужному Павлову дому. Не глядя, Павлов протянул пятьсот рублей и выскочил из автомобиля. Старик тут же тронулся, разглядывая в зеркало заднего вида, не записывает ли пассажир его номер. Но пассажир бегом бежал в сторону. Дед успокоился и забубнил: «Эх, жизнь – копейка, смерть – полушка. Судьба – злодейка, а любовь – ловушка…»




 Шариков


 Толя правда не знал, как называл своего шурина мэр Лущенко. И ему было любопытно, какое еще прозвище могло прилипнуть к ходячему анекдоту Пол-Алену.
 – Он меня Шариковым называл! Ну, гад! Прикинь. Ша-ри-ков! Я ему, мля, рожу разобью! Из-за него, суки, Ленка сгинула. Во падла. Еще теперь хочет все бабки загребсти. Не-е-е. Не дам! Толик, брателло, давай работай. Я тебя прошу! Пиши там свои бумаги. За мной не заржавеет.
 Адвокат зажал микрофон телефонной трубки рукой и хохотнул в сторону.
 Действительно, как это он раньше не замечал, что Пол-Ален был вылитый булгаковский Полиграф Полиграфович Шариков?
 – А сколько вы готовы потратить на дело?
 Толя уже заводился.
 «Нужно только заручиться поддержкой наверху, – всполохами бродили на удивление алчные мысли, – можно, кстати, Аську подтянуть! Глядишь, отыщет вообще завещание на себя. О! Нет! Нельзя ее пускать в дело. Опасно. Надо самому. Самому. Да еще и проверить, как они там женились? Вроде как шла молва, что мэр с Аленой вообще не женаты? Проверить! Все надо проверить! Но, даже если уже почти пятнадцать лет живут семьей вне брака, все равно ему что-то положено. Лучше уж лишение права на наследство. Это надежнее! А сколько же с этого Шарикова содрать можно? Дай-ка попробую по максимуму!»
 – Ну, а сколько надо-то? – Вася был в своем амплуа.
 Брат Алены вообще не умел вести дела. Не умел торговаться, не знал точную цену товара или услуги. Транжирил чужие деньги, как свои. К сегодняшнему дню от доставшегося ему при выходе из учредителей компании миллиарда рублей осталось одно воспоминание.
 – Вообще-то, по правилам в делах о наследстве принято платить двадцать процентов от наследства, – начал окучивать клиента Толик. – Американцы, так те вообще берут от любого дела тридцать три процента. Ну, треть, в общем.
 – Э! Мы чего с тобой, в Америке, что ли?! Давай сбавляй процент, а то найду другого лепилу.
 «Ага, будет с тобой кто еще работать!» – подумал про себя Толя. Он чувствовал, что может разом решить на этом деле все проблемы. Главное, не продешевить и заручиться гарантиями, чтобы этот «Шариков» не кинул.
 – Если не устраивает, наймите другого. – Толя сделал паузу.
 Пол-Ален Шариков закряхтел, что-то забубнил: он явно высчитывал, сколько ему останется.
 – Ладно, Толяныч! Пусть будет двадцать. Только ты, это, того, чтоб без кидалова! А то я вообще продам свои права вон тем же Козиным. И пусть тебя трясут.
 Толя улыбнулся. Все знали, что Козины умеют трясти, но лишь немногие знали, что главный Козин исчез. Толик знал.
 – О'кей! Договорились. Я завтра подошлю договорчик.
 Сабурова нужно было вязать по рукам и ногам сразу же. Чтоб не передумал.
 – И еще, Василий Игоревич. Зайдите к нотариусу и оформите полную судебную доверенность на мое имя. Она понадобится уже завтра. Мои данные у вас есть.




 Газета


 Артем сделал все, что мог. Ему было за что бороться. Уголовное дело против мэра, даже «доследованное» специалистами Джунгарова, дышало на ладан и было готово рухнуть даже не от дуновения – от неосторожного взгляда! Мало того, что исчез Козин, главный и самый непримиримый обвинитель семейства Игоря Петровича, Павлову удалось выяснить, что само дело было возбуждено незаконно! Ибо жалобу, по которой городская прокуратура, руководимая лучшим юристом России Рашидом Джунгаровым, якобы провела проверку, «написал» уже два года как умерший человек.
 Он постучал в кабинет судьи и, не дожидаясь разрешения, толкнул дверь.
 – Я этого так не оставлю, Дмитрий Владимирович. – Павлов вцепился взглядом в растерявшегося Колтунова. – Да и вам пора подумать, стоит ли делить позор вместе с Брагиным…
 – Что вы имеете в виду? – мрачно поинтересовался Колтунов.
 – Джип «Паджеро», – так же прямо сказал Артем, – и я не только о вашем говорю – я имею в виду всю партию этих джипов.
 – А что с ними не так? – побледнел Колтунов.
 Павлов порылся в своем безразмерном портфеле и выложил на стол перед Колтуновым утреннюю газету:
 – Весь конфискат реализован Брагиным незаконно, а вас, Дмитрий Владимирович, грязно использовали. Так что джип я бы на вашем месте вернул – как можно быстрее. Думаю, счет уже идет на часы.




 Муха


 Дмитрию Владимировичу хотелось плакать, но он не мог себе позволить такую слабость на виду у адвоката, принесшего столь поганые новости. Он почему-то вспомнил своего первого начальника, председателя далекого сибирского суда, который говаривал: «Судья во многом похож на муху. Ему приходится жужжать, летать и ходить по потолку. Но главное их сходство в том, что и того, и другого можно убить газетой! Запомни, Дима!» Он запомнил.
 Колтунов поднял газету со стола, ушел в свой кабинет, долго не выходил, когда процесс был-таки возобновлен, поступил так, как никто не ожидал. Нет, судья не стал следовать советам Брагина, прямо предложившего «кинуть» бывшего мэра и в обмен на чистосердечное признание влепить ему такой же чистосердечный срок – ровно семь лет общего режима. Не послушал он и лично ставшего ему неприятным адвоката Павлова. И, само собой, Дмитрию Владимировичу было глубоко плевать и на смысл, и на дух закона и правосудия.
 Едва Лущенко взял на себя никогда не существовавшую вину, Колтунов объявил перерыв до завтра и весь следующий день – день похорон А. И. Сабуровой – провел наедине с собой в совещательной комнате с кружкой с надписью «Дима» в одной руке и детективом в другой. А ровно через пять минут после завершения похорон, в 17.40, вышел и объявил вердикт: семь лет… условно. Только так Дмитрий Владимирович мог доказать, что он – федеральный судья, а не песий хвост, и наказать их всех: и Брагина, и Джунгарова, и Лущенко, и Павлова. Ему искренне было жаль лишь двоих людей: Алену и себя, любимого…




 Свобода


 Вездесущие тележурналисты ПФК – Первого Федерального канала – бежали через двор к выходящему мэру. Он и Павлов вышли из подъезда и, переговариваясь вполголоса, шли к машине, где их наконец и настигли оператор с камерой и журналистка Анна Воскреснова.
 – Игорь Петрович, два слова Первому Федеральному. Пожалуйста…
 Лущенко, уже занесший ногу в открытую дверь «Мерседеса», остановился:
 – Что вам нужно?
 – Что вы чувствуете после освобождения?
 Бывший мэр на мгновение ушел в себя.
 – Я? Что чувствую? Боль, горечь, скорбь… Больше ничего.
 Лущенко сел в автомобиль и прикрыл дверь. Умный механизм, чмокнув, притянул ее, а затемненные стекла не позволяли даже увидеть сквозь них сидящего в машине человека.
 Девушка стукнула кулачком по лаковому кузову и вполголоса ругнулась:
 – Зараза!
 Павлов повернулся к журналистке и снял темные очки:
 – Вы это о чем, мадемуазель?
 Девушка сердито полоснула его огненным взглядом:
 – Ой, да ладно! Защитник! Вон ваш градоначальник двух слов сказать не может. Хоть бы об избирателях подумал. Тоже мне отец города! – она брезгливо сморщила симпатичное личико.
 – Анна, вы несправедливы! – укоризненно заметил адвокат. – Игорь Петрович пережил страшную трагедию, вы же знаете…
 Девушка смутилась, но журналистское начало вышло-таки на первый план:
 – Да, но народ хочет знать. Я что, для себя, что ли, интересуюсь?! Мне он сто лет не нужен!
 Она надула губы и махнула рукой оператору, чтобы тот опустил камеру. И, конечно же, оператор, наученный не отпускать спусковой крючок ни при каких обстоятельствах, сделал вид, что прекратил съемку, и лишь предательский красный огонек на камере выдавал его истинные намерения. Павлов усмехнулся и встал таким образом, чтобы не попадать в объектив. «Неснимающий» оператор занервничал.
 – Если вам нужен сюжет, задавайте вопросы, – Артем выпрямился.
 Анна прыснула от смеха:
 – Не-е-ет! Ваше интервью Первый Федеральный не заказывал. И, видимо, не скоро закажет. Вы же конкурент! А Корней Львович не терпит ярких людей. Особенно с других каналов. Не утруждайтесь, господин Павлов.
 Журналистка развернулась и, дернув продолжавшего снимать оператора за куртку, зашагала прочь и от машины мэра, и от замершего, как истукан, адвоката.




 Вдовец


 Свежий глиняный холм утопал в цветах. Они даже не успели завянуть, а лишь налились живительной влагой недавно пролившегося дождя. Над еще не остывшим с вечера городом поднималась заря нового дня и окрашивала крыши домов в зловещий багряный цвет. Над утренним кладбищем одиноко плакала кукушка. Лживая птица напрасно сулила упокоенным долгих лет земной жизни. Ее никто не слышал. Однако возле конторы директора вдруг кто-то зазвенел ведрами, испуганная пророчица улетела прочь, а из-за кустов повалил густой сизый дым самокрутки кладбищенского сторожа.
 Утренние солнечные лучи окончательно прогоняли туман и сумрак даже с этого печального места, постепенно осветив окрестности и одиноко стоящую фигуру возле свежего бугорка. Увидав человека, сторож, вооруженный граблями и цинковым ведром, переложил самокрутку из одного уголка сморщенного рта в другой и, прищурившись, двинулся к раннему посетителю.
 – Утро доброе, мил человек, если оно, конечно, доброе.
 – Здравствуйте, – безразлично отозвался Игорь Петрович.
 – Ты что ж, ночевал на погосте, что ль?
 Лущенко промолчал.
 – Ну-ну…
 Старик обошел могилу, наклонился и поправил съехавшие от дождя набок венки. Посмотрел на табличку и, шевеля губами, прочитал шепотом:
 – Алена Игоревна Сабурова… – Поднял выцветшие глаза на мужчину: – Жинка?
 Игорь Петрович молча кивнул.
 – Да-а-а, – выдохнул сторож, – что деется-то! Молодые уходють, а нам, старикам, никак Господь не дает упокоения с миром. Видать, грехов много… Прости Господи, мою душу грешную.
 Он быстро мелко перекрестился и мотнул головой в сторону кладбищенских ворот:
 – Вот и вас греховная жизнь да суета от себя не отпускают. Всю ночь машины у ворот простояли. А сейчас, к утру, еще подъехали. И все ждут вас.
 Игорь Петрович проследил за жестом сторожа, увидел блеснувшую под утренним солнцем крышу машины, поджал губы и решительно двинулся к ней.
 Преодолел несколько сотен метров и опешил: машин было две, а подъезжала еще одна.
 – Игорь Петрович! – выскочил из первой машины его собственный водитель.
 – Игорь Петрович? – негромко обозначили свое присутствие оставшиеся в живых ученики и преемники Свирина.
 – Здравствуйте, Игорь Петрович, – открыл дверцу только что подъехавшей машины адвокат. – Ну что, вы готовы обсудить ваши дела?
 Он выглядел таким собранным и решительным, словно приехал не на кладбище, а в суд – работать.
 – Мои дела? – скорбно поморщился вдовец и бывший мэр. – О чем вы говорите? У меня отняли все…
 – Нет, не все, – оборвал его Павлов. – Алена Игоревна намеревалась завершить усыновление, ну, и весь ее бизнес… все-таки вы муж.
 – Вдовец, – поправил его Лущенко.
 – Вдовец, – с некоторым усилием заставил себя согласиться Павлов. – Вы правы, так будет точнее. И если говорить о наследстве…
 Но Лущенко уже не слушал адвоката – он думал о Леночке. Теперь лишь эта детдомовская девочка соединяла его с ушедшей в лучший мир Аленой.
 – И вы можете довести все мои дела до конца? – спросил он Павлова.
 – Разумеется, – наклонил голову тот.




 С повинной


 Андрей Януариевич Вышинский утверждал, что лучшее доказательство – чистосердечное признание. Его научный трактат так и назывался: «Признание – мать доказательств». С тех пор и повелось в советской следственной системе: первым делом выбить признание. И пусть потом откажутся, пусть жалуются, что писали под угрозой, страхом, принуждением, без адвоката. Признание в любом случае будет служить самым важным доказательством. Причем не только для следователей и прокуроров, но и для суда. И это уже страшно! Тем не менее, сам институт чистосердечного признания существует в современной процессуальной науке и даже помогает избежать уголовной ответственности – в том случае, если человек отказался от доведения преступления до конца и заявил об этом. И даже если человек совершил особо тяжкое преступление, такое, как измена Родине или шпионаж, при чистосердечном признании он может быть полностью освобожден от ответственности.
 Субботним утром в 161-е отделение милиции, что на самом краю города, вошли двое. Они долго топтались у порога, тихо переругиваясь меж собой, пока их наконец не заметил дежурный капитан:
 – Эй, там! Идите сюда!
 Посетители, подталкивая друг друга, приблизились, и дежурный капитан сдвинул брови. Эти двое приезжих усатых гастарбайтеров, как точно вычислил их милиционер, ему уже не нравились.
 – Ну? И что хотим?
 – Тауварищч капытан, – начал первый усач с явным южнороссийским певучим говором.
 – Ага, товарищ! А может, вам, гражданин, кто другой товарищ? – передразнил его милиционер.
 Визитеры совсем стушевались и снова затоптались на месте, что-то бубня под нос.
 – Ну что?
 Они уже начали раздражать дежурного. Явно пришли заявить, что какие-то неизвестные отобрали у них честно заработанные гроши. А нечего торчать без регистрации в городе! Гонять их нужно почаще, чтоб знали свои обязанности, раз приехали на заработки. Он снова насупил брови:
 – Ну! Молчать будем? Заявление принесли? – попытался угадать капитан и ободряюще добавил: – Давайте, давайте! Сейчас откажем.
 Мужчины подошли и действительно протянули два листа бумаги, исписанные сверху донизу мелким почерком. Капитан нехотя взял листки и глянул на часы: до смены оставалось всего двадцать пять минут. Не могли эти два пентюха прийти чуть позже! Что теперь с ними делать? Может, и впрямь что толковое написали? Он стал, с трудом разбирая слова, медленно читать заявление:

 «Я, Миколай Гаврилович Дорогобуш, написав це прнзнаньня сам. Я був в памяти и сознании. Два месяцев тому назад ко мне подошел мой знакомый Петро Музыка и сказав, що можно добре заробатать. Надо только помочь добрым людям сломати ихнюю машину. Це машина була на стоянке. Мы с Петром Музыкой сделали усе як просили. Мы разумели, што люди були хозяева, так как они дали нам усе ключи и сигнализацию. Но мы все равно сховались. Штоб от греха подальше и чего не вышло. Мы поставили специальну приспосабленью под энту машину…»

 Капитан прервался – у него от этого скорбного чтения даже голова разболелась – и зло взглянул на ходоков:
 – Вы что, хлопцы, озверели?! Вы что, русского языка не знаете?! Кто так пишет?! Вы чего понаписали?! Какая машина?! Какое приспособление?! Чего просили? Кто просил? Бред какой-то!! Вам что в милиции – бюро жалоб и предложений? А?! А ну давайте паспорта!!! Щас регистрацию проверим!




 Страховка


 Друг и учитель погибшего Ивана Ивановича Свирина, давно живущий в Лондоне генерал Глеб Белугин знал, что получит этот электронный архив.
 Его ученик был профессионалом во всем, что делал, и он прекрасно знал: в случае его смерти все богатейшие досье его охранной фирмы попадут в руки таких, как Брагин и Джунгаров. А потому, едва Свирин не подтвердил, что он жив, и лично не пополнил свой архив новыми аудиозаписями и видеоматериалами, точная электронная копия архива начала перекачиваться в два адреса: в ФСО России, где Свирин некогда трудился, и… в Лондон.
 Генерал Белугин бегло просмотрел последние записи, уделив особое внимание выводам самого Свирина, и присвистнул. Теперь причины громкой, на всю Россию, гибели А. И. Сабуровой были куда как яснее.
 – Федя, – набрал отставной генерал московский номер, – ты уже просматривал этот архив?
 – Первым делом, – мрачно отозвался заместитель начальника ФСО России.
 – И что скажешь?
 – А что тут говорить? – вопросом на вопрос ответил старый друг. – Их брать надо.




 Иск


 Унаследовать миллиарды удается далеко не каждому. Сохранить при этом человеческое достоинство еще сложнее. Еще не высохли слезы на глазах близких Алене Сабуровой людей, еще не завяли цветы на ее могиле, а в суд города уже поступил иск, составленный по просьбе В. И. Сабурова его новым адвокатом. Пол-Ален требовал признать за ним право на все имущество, оставшееся после погибшей сестры. Вторым пунктом иска он требовал отобрать у Игоря Лущенко незаконно удерживаемое имущество.
 Старательный адвокат указал все, что смог выведать: автомобиль «Ауди S-8L», квартиру, обстановку в квартире, загородный дом и обстановку, дачу, гаражное место на две машины, бытовую технику по списку и даже клюшки для гольфа. Потребовала сторона истца также и всю одежду и обувь Сабуровой А.И. Такая тщательность и щепетильность в перечислении имущества объяснялась очень просто: адвокат, составлявший иск, помнил, что получает двадцать процентов от всего выморочного имущества.
 Отвечать на подобные иски Игорь Лущенко не мог, не хотел и просто не собирался, но по рекомендации Павлова все же решил участвовать в этом неприятном деле. Естественно, не лично, а через представителя. Он попросил Артема продолжить защиту и выступить в качестве адвоката и представителя в суде. А по невероятному стечению обстоятельств, что часто становится правилом, дело о наследстве досталось судье Ладе Данильченко, той самой, с которой судья Колтунов, по старой памяти, когда-то обсуждал свои разногласия с председателем суда Егориной.
 Лада вначале слегка испугалась, но затем любопытство, профессионализм и судейский долг взяли верх. Ей было интересно посмотреть на Павлова и, конечно же, на его оппонента Кротова. Поговаривали, что они даже когда-то учились вместе и чуть ли не ухаживали за одной и той же девушкой. Вроде бы она была дочерью ректора. А вот пути их разошлись, чтобы спустя десяток лет вновь свести двух матерых волков адвокатуры у одного барьера. Лада приняла дело и назначила первую встречу сторон.
 На собеседовании, которое обычно предшествует каждому судебному заседанию, Толя Кротов делал заискивающие глаза и пытался показать Павлову, насколько он сочувствует мэру-вдовцу. Через каждое слово добавлял:
 – Я всего лишь выполняю свою работу. Я всего лишь представляю интересы моего доверителя. Я не могу ничего решать. Я обязан лишь поддерживать позицию моего доверителя…
 От этих бесконечных «я, я, я» закружилась голова даже у судьи. Лада хлопнула по столу папкой «Дело» с ботиночными тесемками:
 – Так! Остановитесь, стороны! Давайте по сути. Я обязана вас спросить, готовы ли вы решить дело миром? Истец?
 – О да! Конечно же, ваша честь. Мы готовы.
 – Что же вы предлагаете в качестве компромисса и мирового соглашения? – Судья Данильченко с любопытством разглядывала потеющего Кротова.
 Он судорожно перебирал листочки, очевидно не находя нужного. На стол посыпались листки с записями, которые увидели и Лада, и Павлов. Не увидеть их было невозможно, так как на отдельных страничках разного размера жирным шрифтом были выведены похожие друг на друга надписи:

 «Миша – 30 тыс., «Инкоргрупп» – 50 тыс., Васильев – 5 и еще 5, Мих. – долг: 10 тыс., за «Кино» – 25 тыс., по Рях. – 500 т. руб. плюс результат. Еще 500 т. р., Пол Ал. – подача – 10 тыс., резул. – 20 % (20% х прим. 5 млрд. – 1 млрд.!!!) 

 Последние фразы «1 млрд.», «ОДИН МИЛЛИАРД», «ЯРД!!!» в разных вариациях были написаны на двух страницах сверху донизу и обведены много, много раз. Судья, вытаращив глаза, непроизвольно поглядела на Павлова, который удивился не меньше ее, но встретил взгляд совершенно бесстрастно. И в его папке, как и в бумагах любого коллеги по цеху, можно было найти нечто похожее, возможно, в более приличном исполнении.




 Бухгалтерия


 Кротов судорожно сгребал бумажки в портфель. Пот капал с его рыхлого лица, а он все не мог справиться с документами. Судья потеряла терпение:
 – Послушайте, господин адвокат! Может, вам дать время разобраться в своей… бухгалтерии?! – Она ехидно хмыкнула. – Вы готовы сформулировать?
 – Да-да! Готов! Готов. Вот у меня здесь. Где-то. А! Вот! – Кротов победно выдернул из вороха бумаг листок с длинным отпечатанным перечнем: – Вот список всего имущества трагически погибшей Алены Игоревны. Поверьте, мне так же тяжело, как и близким! Поверьте! Но воля моего доверителя основана на законе. И, поверьте, если бы она не была законной, то я не стал бы даже обращаться в суд. Поверьте!
 Последнее слово он произнес совсем уже неуверенно. Ведь общеизвестно, что если человек без конца твердит «поверьте, поверьте», то либо он мошенник, либо крайне неуверенная в себе и правоте своего дела личность.
 Выглядел он жалко и противно. Даже судья Данильченко, которая, по информации источников Павлова, тоже могла быть «промотивирована» на нужное решение, и то скривилась, передернулась, словно наступила на жабу. Она снова спросила Толю:
 – Все же поясните, адвокат Кротов, вы что предлагаете? Вернуть все имущество? Так я вас поняла?
 – Да, ваша честь! Других вариантов нет. Мой доверитель настаивает на таком решении. И поверьте…
 Лада, прерывая новую тираду, подняла руку:
 – Верим, верим! Не корысти ради, а токмо волею пославшего вас доверителя, – передразнила она адвоката, повторив известное заклинание из бессмертного романа «Двенадцать стульев».
 Артем улыбнулся. Он оценил ее эрудированность и точность ответа на стенания Толи. Тот молча утирал пот, заливающий его глаза, рот и воротничок рубахи, который даже не застегивался на его короткой мощной шее. Судья кивнула Павлову – мол, что скажете? Он встал, поправил пиджак и заложил руки за спину. Так было удобнее отвечать человеку, которому не хотелось бы подавать руки.
 – Требования истца нам понятны. Исполняя указания моего клиента, – он подчеркнул слово «клиент», противопоставив его Толиному «доверителю», – я постараюсь доказать, что имущество, находящееся у моего клиента, принадлежит ему на абсолютно законных основаниях. Предложение истцов не содержит никакого намека на компромисс и является скорее ультиматумом, а не мировым соглашением. С таких предложений не начинают мирные переговоры. Такими ультиматумами начинают войну или судебную тяжбу. Мы готовы на мировую, но при условии раздела совместно нажитого имущества.
 – Ха! Какое «совместно нажитое»?! Откуда?! Кто он и кто она?!
 Толя, разгорячившись, замахал руками, показывая размеры и масштабы значимости Алены и Игоря Петровича. Он так сильно махнул рукой, что пот с его ладони брызнул судье в лицо. Лада непроизвольно сжалась и зажмурилась. Затем тряхнула головой и брезгливо стала стирать рукой жирные едкие капли:
 – Аккуратнее в движениях! Адвокат!
 Но Толя уже продолжал свою речь:
 – Никакого совместного имущества нет. Он всегда был чиновником. Жил на зарплату и за счет жены-предпринимательницы. Все оформлено на Алену Игоревну. Он же – нищий. Плюс ко всему еще и уголовник. Да-да! Преступник! Я могу так сказать теперь! Ведь презумпция невиновности существует до тех пор, пока суд не доказал обратное. Ну, вы меня понимаете?! Так вот, поверьте, если бы я защищал Лущенко, то тоже, как мой дорогой коллега Павлов, настаивал бы на его невиновности. Но, ваша честь! Ведь мы знаем решение суда! Так ведь?! Он – преступник! Ну и что же, что он на свободе?! Неважно! Он осужден! Я всегда…
 Судья решила прервать речовку и ударила молотком по столу. От неожиданности Толя плюхнулся на стул и втянул голову. Его воротничок уже перестал впитывать льющийся пот и просто набухал, грозя взорваться, как грелка с водой.
 – Стойте! Вы увлеклись. Мы не обсуждаем уголовное дело мэра. Бывшего мэра… – судья поправилась. – Мы даже не перешли к сути исковых требований. У нас сегодня со-бе-се-до-ва-ни-е. Понятно, стороны?
 Оба адвоката кивнули.
 – Так вот. Если стороны не готовы закончить дело миром, то дело будет слушаться в городском суде при участии представителей сторон под моим, то есть федерального судьи Данильченко, председательством. Как председательствующий в процессе, предлагаю сторонам согласовать свою занятость и назначить судебное заседание, ну… скажем… – Она стала перелистывать календарь, выбирая дату и время. – Как вы, стороны, смотрите на то, чтобы на среду? Следующая неделя? В 10.00, нет, даже можно в 9.30? Все могут? – она оглядела адвокатов.
 – В девять тридцать в среду. Да, могу. – Павлов пометил в своем ежедневнике дату и время, зачеркнув запланированную встречу с какими-то журналистами.
 Толя попытался достать свою записную книжку, но снова на стол посыпались бумаги с расписками и пометками о долгах. Он быстро сгреб их в кучку, прижал к себе и, глядя поверх этого вороха денежных обязательств, закивал:
 – Конечно, конечно, ваша честь. Мы можем. Мы очень заинтересованы в том, чтобы скорее закончить это дело. Поверьте, Лада Алексеевна.
 Он попытался придать своему лицу скорбное выражение, но получилась неприятная гримаса. Судья вздохнула. Это дело ей явно не нравилось, но судьи, призванные вершить правосудие именем государства, не выбирают и не должны выбирать дела и процессы. Они обязаны лишь принимать решения. Законные, обоснованные, справедливые. Ибо, как говаривал старик Цицерон – «Судья – это говорящий закон! А закон – это молчаливый судья!» Лучше и не скажешь. Федеральный судья Лада Алексеевна Данильченко собрала документы, встала, поправила мантию:
 – Собеседование завершено. Заседание состоится в следующую среду, в девять тридцать в этом же зале.




 Зэк № 2


 Пал Палыча допрашивали с пристрастием, но Знаменцев не собирался облегчать жизнь обвинению, а потому следователи на каждом допросе убеждались: посадить коллегу и профессионала намного сложнее, чем какого-нибудь «ботаника».
 – Ты все равно отсюда никогда не выйдешь, – убеждал его следователь по особо важным делам. – Чего ты ерепенишься? Смотри, оборотень, допросишься… мы еще твоей семьей займемся!
 – Только попробуй, – в тон ему отвечал Знаменцев, – или ты думаешь, я не найду, с кем на волю записку передать?
 И тогда следователь начинал нервничать. Приказ был «сажать», но он прекрасно понимал, что, вздумай следственная группа нарушить приличия, и Знаменцев найдет свой способ «ответить равно». А однажды Пал Палыча вызвали на очередной допрос, и он с удивлением отметил, что следователь поменялся.
 – Капитан Несчастливцев, – представился тот. – ФСО России. Скажите, Пал Палыч, у вас же были какие-то записи о связях подполковника Брагина и предпринимателя Козина?
 Знаменцев невольно улыбнулся:
 – Вот это другой разговор. А что вам до этих записей?
 – Надо бы до конца это дело довести, – усмехнулся капитан ФСО. – Да и вам, я так думаю, хватит на казенных харчах сидеть. Отдохнули на государственной-то шее, – пора и за работу.
 Спустя два часа Знаменцев принимал душ у себя дома. Спустя еще час откушал огненного домашнего борща под рюмочку «Столичной». А спустя шесть часов вместе с капитаном ФСО Несчастливцевым и майором из ФСБ, курировавшим якобы сбежавшего Безрукого, разрабатывал схему поимки всех причастных к покушению на Алену Игоревну лиц. Таковые уже проглядывались.




 Доверитель


 Если бы не гигантский гонорар, который маячил уже совсем близко, Кротов никогда бы не взялся за это скандальное дело. Тем более против Павлова.
 Он всегда старался избегать прямого столкновения с ним. Сколько раз судьба сводила их по одним и тем же делам, но с разных сторон. Но Толя всегда умело выскакивал в самый последний момент, либо подставляя Артему своих младших партнеров, либо вообще нанимая посторонних адвокатов на субподряд. Здесь же ставки были слишком велики. Да, сумма наследства не разглашалась, но вездесущие журналисты уже прикидывали возможные размеры имущества, за которое бился Пол-Ален, и цифры назывались самые различные – от 100 миллионов до 10 миллиардов долларов.
 Понятно, что истинная сумма до сих пор не была известна практически никому. Алена держала большую часть денег в офшорных компаниях и в таких же банках. Счета на предъявителя, номинальные держатели акций, безликие бенифициары офшорной зоны вовсе не спешили признаваться, что управляют деньгами Сабуровой. Однако сумма, указанная Кротовым в его записках о планируемых доходах, была очень близка к действительной.
 Имущество, активы и денежные средства Алены Сабуровой незадолго до ее трагической гибели были посчитаны лучшими зарубежными аудиторами и составили более пяти миллиардов долларов. Так что Толя реально бился за «свой» миллиард, или, как говорят в современном обществе, ярд. У него появилась реальная возможность стать первым в истории нашей страны легальным адвокатом-миллиардером.
 Число с девятью нолями радовало глаз. Само это слово – миллиард – радовало слух. И сейчас главным было закошмарить доверителя до невозможности, так, чтобы Пол-Ален всерьез поверил: без Толи он – полный ноль! А может быть, и все девять нолей – без каких-либо других цифр. И лишь с Толей, великим адвокатом, он может получить и циферки впереди нолей: одну, две, три, четыре и даже пять.
 – Василий Игоревич, нужно форсировать дело, – планомерно «кошмарил» он Пол-Алена. – Павлов что-то задумал. Он пытается тянуть. Попросил у судьи еще две недели для сбора документов. Нужно на нее надавить. Попросите друзей Алены. Ну, из тех, кто Лущенко недолюбливал. Данильченко хоть и принципиальна, но все равно ходит под Егориной и никогда против нее не пойдет.
 – Слушай, Анатоль! Я не пойму чего-то – кто процесс ведет? Ты? Или я? Я тебя нанял!
 – Адвоката не нанимают, а приглашают! – огрызнулся Кротов.
 – Да мне по барабану!!! Хоть покупают. Во! Я тебя купил. Давай работай! А то процент понижу! Вообще, зачем тебе деньги?! А?! Ты же и так небось богатый?!
 – Слушайте, Василь Игорич! Это уже вовсе не ваше дело! Я не жалуюсь! Но вы должны помогать себе самому, прежде всего. Нет проблем! Если хотите – я выйду из дела! О'кей! Идите сами в суд и получайте наследство! Посмотрим, как вас Павлов там уделает!
 – А чего? Я могу, конечно… – Пол-Ален был в замешательстве. – Если надо – пойду. Ну, ты, может, это… сам, того… разрулишь все. Ну, как положено. Ты же законы знаешь. Я тебе и плачу за это.
 – Что вы мне платите?! Когда это вы мне платили?!
 Вася молчал.
 – Ну, когда же и сколько вы мне платили?! А?! Господин Сабуров? Вы мне уже должны кучу денег за то, что я взялся вести сложнейшее дело! Вы сами не знаете и не можете найти денег сестры. Вы ничего не можете! Идите! Идите в суд! Наши противники будут счастливы! Суд будет в восторге! Особенно от вашего красноречия! Там сразу же вас послушают и отдадут все бабки! Даже еще и добавят! Верите? Верите в это? А-а! Молчите? Вот именно!
 – Я не молчу, – хмыкнул Пол-Ален, – я думаю. Ты чего разорался? Ты же мой адвокат! А не мой прокурор! Мы же договор подписали?!
 – Подписали. Потому я и работаю. Кстати, у вас все в порядке? Никаких новостей?
 – Не. Новостей нет. Только вот этот, как его? Вызывает.
 – Кто? Кто вызывает?
 – Ну, этот, который Ленкину смерть, типа, расследует. Этот, свидетель, во! Вызывает!
 – Следователь?
 – Ну да! Следователь! Повестку прислал. Потом звонил. Говорит, вы, ну я, значит, свидетель! Какой я свидетель?! Не пойму! Чего я-то могу сказать?! Я там и не был. Чего делать-то, Толя? Ты со мной пойдешь? Мне одному, ну это, неохота!
 – Дайте подумать. Чего это они зашевелились? Может, это Павлов чего там придумал? Хотя чего там придумывать? Все же и так понятно. Но мне чего-то не нравится этот вызов. Давайте так сделаем. Вы сходите. Ну, типа, готовы сотрудничать и такое всякое прочее. Скажите, ничего не знаете. А если что-то не так пойдет, ну, испугаетесь или какие-то вопросы странные и непонятные задавать начнут, то говорите, что без адвоката не будете говорить дальше.
 – Подожди, подожди, Анатоль! Я без тебя чего пойду-то? Ты же мой адвокат!
 – Нет, Василий Игоревич. Я ваш адвокат, точнее, представитель по делу о наследстве, а здесь дело о гибели вашей сестры. Вы там кто?
 – А кто? Брат!
 – Да нет же, вы не только брат. Вы в деле – свидетель. Возможно даже, вас надо делать представителем потерпевшего. Так еще лучше. Прав больше, и сразу же для гражданского дела хорошо. Приносите справку. Ну, в смысле постановление о признании потерпевшим судье. Она – раз, так и так, Василий Сабуров признан потерпевшим по делу как единственный законный представитель Алены Сабуровой. Все! Финита ля трагедия! Мы – в дамках.
 – Ух ты! – восхитился Пол-Ален. – Класс! Ну, чего? Тогда мы идем с тобой?
 – Нет. Нет. Я вам дам лучше своего помощника. Он тоже адвокат, может работать по уголовным делам. Он все сделает. Вы только его слушайте! Сейчас вам перезвонит. Договоритесь и идите. Не бойтесь ничего! Получим постановление, и мы в шоколаде. Главное, сразу же просите у следователя постановление. Как только вынесет – сразу копию передайте для меня в суд. Я пошлю с вами курьера. Он вернется в суд, и мы Павлова натянем! Ясно?




 Цемент


 Знаменцев очень рассчитывал, что Василий Сабуров сумеет внести ясность в некоторые детали, но сейчас главной персоной для него был насмерть перепуганный сторож-таджик.
 – Значит, мешок на стройку привезли Гулько и Пятаков? – нависал он над сторожем.
 – Они, – кивнул мокрый от напряжения таджик, – я за колонна прятался. Вижу, везде кровь. На салафан – кровь. На руки у них – кровь.
 – А почему в милицию не сообщили?
 – Гулько сам – главная милиция, – заявил сторож. – Четыреста турки отравил – и ему ничего не был. Даже не поругали. Это все знают.
 – А почему ты думаешь, что в мешке был предприниматель Козин?
 Сторож вытер мокрый лоб рукавом:
 – Он еще живой был. Просил не убивать. Гулько лом взял и ноги ему ломал. А Пятаков Козина в яму бросал. А потом – бетона сверху. Козин сильно кричал.
 – И что именно он кричал?
 И тогда таджик сказал самое главное:
 – Фамилия «Брагин» кричал… – выдавил он, – а еще кричал, я и вас, и Брагина с того света достану.
 Сидящие за соседними столами капитан Несчастливцев и майор-чекист переглянулись.
 – Ну, что, Пал Палыч, хочешь Брагина лично повязать?
 Знаменцев сосредоточился. Нет, он вовсе не был мстителен, но вот заглянуть в глаза Брагину было бы интересно – просто, чтобы понять…
 – А вы знаете, хочу.




 Нимфа


 Следственные кабинеты отнюдь не самое приятное место для встреч. Даже если ваш следователь – милая девушка с голубыми глазами и осиной талией, подчеркнутой синим двубортным мундиром, под которым кокетливо расстегнутая белая блузка, открывающая – чуть больше, чем положено по Уставу, красивую и не по сезону загорелую (увлечение соляриями) упругую грудь.
 Вася не мог оторваться от этого прокурорского декольте и, открыв рот, водил глазами вслед за перемещавшейся по кабинету – от стола к ксероксу и от ксерокса к принтеру, а затем к телефону и снова к столу – сексапильной прокуроршей. Та, кстати, несмотря на юный возраст, слыла одним из самых толковых и въедливых следователей городской прокуратуры.
 Ей повезло, что она не попала в бригаду, работавшую по мэру. Там требовались не сообразительность, а исполнительность. Плюс, если бы эта красавица встретилась с Артемием Павловым, еще неизвестно, какой бурный роман мог бы потрясти основы прокуратуры и адвокатуры в городе. Но Господь, как всегда, весьма предусмотрительно развел их в стороны. Даже теперь, занимаясь параллельно наследственным делом и уголовным по факту гибели Алены Сабуровой, Артем не попал к красавице-следователю, а послал туда младшего партнера – Машу. И, понятное дело, Маша не передавала всех подробностей общения, деталей платья, макияжа и принимаемых этим замечательным следователем соблазнительных поз.
 Маша была хороша тем, что сразу же вгрызлась в уголовное дело. Добилась проведения повторной экспертизы компьютерного блока взорванного автомобиля. В результате чего только при повторном техническом исследовании с привлечением лучших немецких специалистов из конструкторского бюро АУДИ было выяснено, что накануне трагедии, вечером кто-то несанкционированно снимал внешнюю защиту автомобиля, и сигнализация временно была отключена. Проникновения внутрь не было. А сопоставив эти объективные данные с показаниями пришедшего в себя чудом уцелевшего водителя, стало ясно, что без своего человека в подготовке убийства не обошлось. Также со всей очевидностью было установлено, что это не было ни случайностью, ни стечением обстоятельств. И Василий Сабуров, несмотря на свой небольшой ум, вполне мог следствию помочь.
 – Василий Игоревич? – Следователь поправила блузку, еще больше заинтересовав Васю ее содержимым.
 – Ага. Это я.
 – Вы желаете давать показания в присутствии вашего адвоката?
 – Ну да. А как еще-то?
 – Я лишь выясняю, можете ли вы участвовать в следственном действии. – Следователь пожала плечиками, отчего блузка колыхнулась, и теперь уже не только Вася, но и его адвокат заинтересованно уставились в открывшийся занавес-декольте.
 – Ну, могу. Конечно.
 – Тогда разъясняю вам ваши права. Сейчас будет проведено следственное действие – допрос в качестве свидетеля. Вы имеете право собственноручно записать свои показания или продиктовать их, вы имеет право на защиту и можете давать показания в присутствии выбранного вами защитника. Если вы не имеете такой возможности по материальным соображениям, тогда государство предоставит вам адвоката бесплатно. Вы можете не давать показаний, если считаете, что они могут быть использованы против вас лично или ваших близких родственников. Вы также можете обжаловать действия следователя и подать жалобу надзирающему прокурору. Готовы давать показания?
 – А?
 – Вы показания готовы давать, Василий Игоревич?
 – Ну да. Готов. А чего давать-то? Говорить что?
 – Сейчас задам вопрос. Тогда уж и решайте, что говорить.
 – Понял. Жду.
 – Итак, Василий Игоревич, поясните, почему вы вышли из совместного с вашей сестрой бизнеса? Когда вы в него пришли и когда вышли?
 Вася пустился в долгий пространный рассказ о том, как он создавал компанию, и чем больше говорил, тем больше распылялся, пока вконец не запутался, а его адвокат, призывая остановиться, не принялся дергать Сабурова за рукав.
 И лишь прокурорша, наклонившись вперед, томно улыбалась и, всем своим видом соблазняя наследника сабуровских миллиардов, быстро-быстро перебирала длинными наманикюренными ногтями по клавишам компьютера.
 «Во строчит!» – подумал Пол-Ален.
 Он тоже так умел, и часто просто так набирал какие-нибудь слова, например: «Алка – дура!» И, освоив хитрую комбинацию клавиш, быстро заполнял ими весь лист. Сперва «Ctrl-Insert», а затем сразу же – «Shift-Insert», и еще раз «Shift-Insert», и еще раз! Быстро, быстро, очень быстро, – пока весь лист не заполнится. И только тогда… главная команда – «Print». Co стороны казалось, что Сабуров-старший с неестественной скоростью печатает какой-то наиважнейший документ.
 – Итак, вы сказали, что у Алены было много врагов. За ее делишки ее можно было вполне давно грохнуть? Так вы выразились?
 – Ну, так! – охотно подтвердил Вася и шлепнул адвоката по руке: – Что ты меня все время дергаешь?!
 Тот лишь всплеснул руками и, обхватив голову, замотал ею из стороны в сторону. Уж он-то понимал, к чему клонит эта милая амазонка в погонах младшего советника юстиции. За тридцать лет работы адвокатом видел подобную «раскрутку», и много раз. А вот Вася явно «поплыл»…
 – Хорошо! Василий Игоревич, прочитайте, пожалуйста, и подпишите, – дива протянула свидетелю свежеотпечатанный протокол.




 Показания


 Протокол следственного действия необходимо читать, прежде чем подписывать. Это знает каждый начинающий юрист и любой опытный гражданин, хоть раз побывавший на допросе. Но мало кто знает, что его можно еще и попробовать, хотя бы на запах. Пол-Ален взял еще теплый, из принтера, листок и принюхался. Он обожал этот сложный запах только что вышедшего из печати листка. А тем временем в кабинет вошел руководитель следственной группы – в строгой прокурорской форме и, судя по большой вышитой звезде, немалого чина.
 Вася залюбовался золотой звездой на погонах. Такие же были у отца.
 – А вы кто? – с уважением поинтересовался Вася у строгого худощавого генерала.
 – Я – руководитель оперативно-следственной группы. Старший следователь по особо важным делам, государственный советник третьего класса Данилин. Владимир Дмитриевич.
 – А-а-а?! Приятно! А я Пол, в смысле Сабуров. – Вася протянул руку, но она так и осталась висеть в воздухе.
 – Простите, господин Сабуров, вы сейчас сказали что-то вроде «Пол»? Так? А что это значит?
 – А это меня так зовут, – с удовольствием, не обращая внимания на яростно вращающего глазами адвоката, пояснил Вася. – Вы ведь знаете, кто создал Интернет?
 – Не имею понятия! – пожал плечами генерал.
 – Во! Никто не знает! Все думают, что это… ну этот, как его?! Гилл Бейтс!
 – Может, Билл Гейтс? – ласково поправила его сексапильная прокурорша.
 – Ну да! А на самом деле Интернет создал вовсе не он! А Пол-Аллен! Вот кто! Мой тезка!
 Вася удовлетворенно заулыбался, словно он действительно был тем самым Полом Алленом.
 – Так! С Интернетом понятно, – кивнул генерал. – А вот с вами?
 – Ну, чего непонятно-то? – усмехнулся Вася. – Я все создал. И Ленку вывел в люди. И фирму запустил. И деньги научил ее зарабатывать.
 – А я вот слышала другую версию, – склонилась грудью к лицу Васи девица в форме. – Я слышала, что вас так звали из-за того, что по сравнению с вашей сестрой Аленой вы были как бы ее половиной.
 Вася насупился. Это было уже неинтересно. А уже прочитавший показания В.И. Сабурова прокурорский генерал кивнул мгновенно посерьезневшей «нимфоманке».
 – Предъявляйте материалы прослушки. Под протокол и допрос. Ну, и постановление готовь.
 – Все уже готово, Владимир Дмитриевич, – деловито, без тени эротизма отозвалась следователь.




 Путчист


 Брагин просчитал все. Едва Петра Владиленовича Козина накрыла волна бетона, на этом «уехавшем в Таиланд» предпринимателе оборвались все ниточки до единой. И поскольку Доронина после гибели Сабуровой и гулкого провала следствия ждала отставка, место начальника ГУВД представлялось вполне доступным. А потом вдруг позвонил Гулько:
 – Я Знаменцева в городе видел.
 – Где? С кем? – насторожился Брагин.
 Пал Палыча вполне могли вывозить в город для проведения следственного эксперимента, и все-таки новость была неприятной.
 – С майором ФСБ и капитаном ФСО. Без наручников…
 – Стоп! – оборвал его Брагин. – А при чем здесь ФСО?
 – Я не знаю, – буркнул Гулько.
 – Ну так узнай! – рявкнул Брагин.
 Гулько обиженно заворчал, и Брагин был вынужден признать, что погорячился: ни он, ни Пятаков не могли узнать нужных деталей даже при всем желании. Тем более сегодня, когда рабочий день близился к завершению.
 – Ладно, сам разберусь, – отпустил он Гулько.
 Но едва Брагин прибыл в свой почти отстроенный коттедж, стало ясно, что разобраться уже не выйдет: на соседней улице стояла машина со служебными номерами ФСБ. Нет, она имела право там стоять – сколько угодно. Одна беда, свой квартал и всех, кто в нем живет, Брагин знал наизусть, почти до седьмого колена. Не к кому там было приезжать…
 Брагин прошел в дом, отправил всех охранников на улицу, защелкал по клавишам пульта системы видео наблюдения и тут же обнаружил еще одну машину – с номерами ФСО.
 Внутри оборвалось.
 – Этого мне еще не хватало.
 А перед глазами стояла картина: 1991 год, он, совсем еще зеленый лейтенант, в составе опергруппы участвует в аресте генерала армии Виктора Пуго. Тот, понимая, что арест неизбежен, первым делом убил жену, а затем уже выстрелил в себя. Выстрелил весьма неудачно, а потому умирал медленно, трудно и вообще плохо.
 Дверца одного из автомобилей приоткрылась, и Брагин сглотнул: из машины медленно выбрался Знаменцев, и одет был Пал Палыч по всей форме.
 «За мной…» Брагин бездумно сунул руку в кобуру и вытащил пистолет. Он делал это часто, очень часто: и когда нужно было пугнуть несговорчивого «клиента», и чтобы надавить на свидетеля, но вот для себя… – Брагин поднес пистолет к лицу, – для себя он использовал оружие впервые.
 «Может, начать отстреливаться?»
 Знаменцев на мониторе кому-то кивнул.
 «Ранят… возьмут в плен… начнут бить…» Брагин сунул ствол в рот.
 «Нет, будет слишком некрасиво…» – он видел пару раз, как выглядит человеческий череп без затылка.
 «А зачем я вообще жил? Неужели только из-за бабок?» – И, чтобы не думать об этом, Брагин быстро наставил ствол напротив сердца и торопливо нажал на спусковой крючок.




 Совещание


 Если сказать, что Артем Павлов не любил опаздывать, – это значит, ничего не сказать о необыкновенной страсти адвоката к точности. Он свято верил, что по соблюдению временных рамок можно сложить первое впечатление о деловых качествах человека. За исключением женщин. На прекрасных дам это правило не распространялось. Оно просто не работало. Так как на подготовку к выходу в театр, кино, на концерт, любое мероприятие, тем более к поездке, женщине нужно от полутора до трех часов. Все зависит от возраста, семейного положения, состояния влюбленности, погоды, настроения и, конечно же, мужчины, если он есть рядом.
 В жизни Артема были разные женщины. В основном прекрасные, красивые, милые, симпатичные, нежные. Единственным табу были романы на работе. В этом смысле он органично воспринял американский стиль. Его заокеанские коллеги, как никто другой в мире, демонстрировали четкое разделение производства, семьи, отдыха, спорта, досуга, бизнеса. Всему было отпущено свое, строго нормированное время. Это качество, как и его педантичность в вопросах времени и исполнительности, было прекрасно известно всем сотрудникам фирмы. Каждый коллега и работник стремились походить на шефа или хотя бы помогать ему и быть полезными. Назначив встречу на 7.30 утра в офисе, он знал, что все, кого он пригласил, будут на месте. Проведя короткий разбор полетов по текущим делам, он перешел к сегодняшнему процессу.
 – Ваня, на тебе лежит ответственность за доставку бумаг. Маша, свяжись со следователем и уточни, могут ли быть готовы документы сегодня до обеда. Или она вновь сомневается и перенесет предъявление на потом?
 – Артем Андреевич, я постараюсь. В принципе, она не скрывает, что верит в заключение экспертов. Но она должна переговорить с начальством. Так, по крайней мере, она объясняет.
 Артем покачал головой:
 – Ох уж мне эти женские перестраховки, проверки! Нужно было мне самому нырять в это дело. А, Маш?
 – Артем Андреевич, вы, конечно же, как вы выражаетесь, могли нырнуть. Но вынырнуть было бы сложно!
 – Это в каком смысле, коллега?! – поднял брови Павлов.
 – Да эта прокурорша, простите, стерва приличная.
 – Маша! – укоризненно фыркнул Павлов. – У вас что-то личное?
 – Не-е-ет, – Маша густо покраснела. – Она… ну… знаете, стерва не в смысле злобная. А в смысле… сексуальная!
 Павлов на мгновение опешил:
 – Bay! И ты молчала! Да как ты могла скрыть от старшего партнера, отца-основателя нашей компании, такой важный юридический факт?!
 – Простите, Артем Андреевич, – насупилась Маша. – Я не знала, что в обязанности младшего партнера адвокатской фирмы входит докладывать интимные особенности и подробности. Даже если речь идет о следователях.
 Ей определенно была неприятна эта тема. Павлов глянул на часы и решил потратить еще шесть-семь минут, чтобы закрыть этот вопрос по-своему.
 – Итак, Мария! Адвокат должен не только уметь видеть все те особенности натуры нашего процессуального оппонента, которые вы столь блестяще заметили и пересказали сейчас нам. Отнюдь! Вы должны обязательно поделиться с коллегами вашими наблюдениями. Во всех подробностях. Невзирая на половую принадлежность. А что делать? Профессия, которую мы выбрали, цинична! – Он развел руками: – Не менее цинична, чем у врача. И не менее важна! Если от вас зависит судьба подзащитного, вы должны использовать все возможности! Как вы сказали? Сексуальная стерва?
 Маша замотала головой, но Павлов не дал ей сказать ни слова и тут же поднял руку:
 – Пусть так! А вспомните историю про следователя прокуратуры и бандита-рецидивиста, которого она полюбила во время следствия. А потом помогла бежать, думая лишь об одном! О чем?
 – М-м-м. Может, он обещал ей денег? – встрял Ваня.
 – Ничего подобного! – с ходу отверг версию Павлов. – Друг мой, Ваня! Какие деньги?! Круче! Гораздо круче! Она думала лишь о сексе с ним! И все «Кресты» проспали их роман!
 Маша и Ваня переглянулись. Они еще не понимали, к чему клонит шеф.
 – Ну, и скажите мне, коллеги, верила эта девушка, что они будут вместе? Она ведь была не зеленая стажерка, а целый советник юстиции! Как думаете?
 – Я думаю, верила. Заблуждалась. Но, скорее всего, осознанно! – попытался продемонстрировать свои познания в оперативной психологии Ваня, а Маша задумалась и медленно, тихо ответила:
 – А я думаю, она понимала, что он ее бросит. Но шла умышленно на эту жертву. Она принесла себя в жертву. В жертву ему, любви, системе. Она понимала и то, что она ему нужна лишь для побега, и то, что с ней будет за такой поступок. Ведь это же преступление. Организация побега! Но она выбрала его! Она выбрала любовь! Я ее понимаю…
 Павлов слегка опешил – Маша заглянула на удивление глубоко – и тут же кивнул.
 – Молодец, Мария! Совершенно в точку!
 На этой ноте завершать дискуссию было намного правильнее.
 – А теперь, Маша, срочно свяжись с ней и переговори. Держи меня в курсе. Если бумага выйдет сегодня, забирай и посылай кого-нибудь ко мне в суд. Я сегодня весь день в горсуде у судьи Данильченко. Пометь себе, зал двести тридцатый. Помни! Я очень, очень жду эти бумаги. Если что, пришли эсэмэску. Я звук в телефоне выключу, но прочитать и ответить смогу.
 Он повернулся к Ване:
 – А ты, Ваня, подстрахуй Машу. Но к следовательнице не лезь! Ты мне еще должен по имуществу последние документы подвезти. Помнишь? Историю родительской квартиры, справки по доходам Лущенко. Да, кстати, уточни, что там с нотариусами! Когда появится эта территориальная дама?
 – Артем Андреевич, я все запросы направил. Но пока глухо! Нет ответов. У них там, сами знаете, завал полный. Нотариус никуда не торопится. Уже все сроки прошли! И управы на них нет! А эта, Надежда Петровна, вообще в больнице. Даже не знаю, в какой. Узнаю – поеду сам. Побеседую. Я помню, Артем Андреевич. Работаю.
 – Все, ребятки, за работу! Всем удачи!




 Убийцы


 Собственно, участие Брагина в убийстве Алены Сабуровой стало очевидным, как только следователь установил, что Пол-Ален – это Василий Сабуров.
 Именно от брата Алены и протянулась вся цепочка – сначала к П. В. Козину, а затем и к самому подполковнику Брагину. Установить истину Знаменцеву отчасти помогла старая запись переговоров Брагина и Козина, но большей частью – огромный, посмертно переданный Свириным в ФСО служебный архив. Теперь выходило так, что канувший в безвестность, скорее всего убитый Безрукий – исполнитель убийства, Брагин – либо пособник, либо укрыватель преступления, ну, а Козин – заказчик, то есть главный виновный. Не вполне ясной была только роль Пол-Алена, но Знаменцев намеревался внести ясность в этот вопрос в самое ближайшее время.
 – Начинаем, – кивнул он упакованным в бронежилеты ребятам и первым шагнул в ворота шикарного коттеджа подполковника Брагина. А едва, тихо обезвредив охрану, Знаменцев через окно ворвался в брагинский кабинет, прогремел выстрел.
 – Брагин! – заорал Пал Палыч и рванулся через дым. – Не надо! Сдайтесь, Брагин!
 И тут же увидел распростертое на полу недвижное тело. Пал Палыч осел на колени и, приглядевшись, пощупал под горлом пульс. Перед ним был Брагин, и oн был мертв.
 – Что ж ты наделал?
 Они говорили об этом не раз – еще там, на войне, и оба приходили к одному и тому же выводу: человек не имеет права убить себя сам – уже в силу того, что не он себя рожал, не он себя выкармливал грудью и не он себя растил и воспитывал. Брагина к тому же по меньшей мере дважды прикрывали собой подчиненные…
 – Что ж ты наделал?…




 Деньги


 Не каждый процесс вызывает такое внимание общественности, как дела, где люди бьются за презренный металл. При всей политизированности процесса Ходорковского большинству было, прежде всего, интересно: сохранит ли МБХ свои миллиарды? А когда прокатилась сплетня, быстро превратившаяся в реальность, о разводе Абрамовича, то всех интересовало, сколько кому денег достанется. Дела о наследстве Ива Монтана, Фрэнка Синатры, Марлона Брандо, Анны Николь Смит прочно приковывали к себе внимание всего мира.
 Вчера никому не известные судьи и адвокаты становились звездами телеэкранов, ньюсмейкерами и популярными людьми.
 Законы раскрутки и создания общественного мнения были хорошо знакомы и Павлову, и Кротову. Они одинаково часто показывались на экранах. К ним одинаково обращались за комментариями, приглашали на диспуты, круглые столы, ток-шоу. У них брали интервью и автографы. Отличались они лишь взглядами на жизнь, профессию, деньги, славу, достоинство, честь. Мечтой Павлова было убедить Толю, да и всех коллег, что адвокатский талант и положение нужно использовать для укрепления адвокатуры, создания истинно правового государства, правового просвещения и пропаганды законопослушания. Мечтой Кротова, помимо сугубо личных интересов, была громкая публичная победа над Павловым, вместе со всеми его мечтами и принципами. Он ждал и боялся этого дня. Он мечтал о нем. Он сотни раз видел эту победу во сне и боялся проснуться.
 Однако он умышленно избегал встреч с ним в процессах, где не удавалось договориться с судом, позиция была слишком хлипкой. Он был не готов публично сразиться со своим коллегой, однокашником, товарищем по цеху и профессии. Почти пятнадцать лет бок о бок они шли к этому «процессу века». И вот настал момент истины.
 Представитель единственного по закону наследника второй очереди, за неимением первой, Василия Игоревича Сабурова, адвокат Анатолий Кротов заканчивал свое выступление. Он уже изложил свою версию происхождения богатства Алены Сабуровой и перешел к разгрому позиции Лущенко и Павлова.
 – Что касается тщетных и не вполне умелых попыток моего коллеги Павлова представить здесь Игоря Петровича Лущенко владельцем имущества, капиталов, да еще и му-у-у-же-е-ем, – он нарочно протянул это слово, – я отвечу ему и всем вам, и отвечу словами самого Игоря Петровича Лущенко!
 Кротов развернул бумажку и, приняв скорбную позу, зачитал:
 – «Я пришел во власть как равный среди равных. Я человек из народа, я и есть народ. Я работаю ради людей. Пусть люди богатеют и живут в достатке, а мне ничего не нужно. Я привык довольствоваться малым. Все, что у меня есть, – это свобода и стремление быть полезным людям!» – Он свернул бумажку, потер переносицу, посмотрел на Павлова, на судью, на притихших и что-то яростно писавших в блокнотах журналистов и снова на судью. – В интервью журналу «Форбс» бывший мэр города Лущенко еще более откровенно сообщил о своем финансовом положении…
 Он сунул руку в портфель, и его действия фиксировались тридцатью двумя телекамерами и почти двумя сотнями глаз журналистов. Он выудил наконец разложенный на нужной странице журнал и потряс им в воздухе:
 – Итак, господа, вот что сказал Лущенко в своем интервью для журнала «Форбс», в небезызвестной статье «В моем городе мне гарантирована защита». Цитирую: «К капиталам моей жены Алены Сабуровой я не имею никакого отношения! Она гениальный предприниматель и сама заработала все эти средства. Для меня же она была, есть и навсегда останется самой любимой женщиной». Ну, последнее можно и опустить.




 Де-факто


 Павлов тут же поднял руку:
 – Ваша честь, отчего же «опустить»? Все сказанное должно быть занесено в протокол. Я возражаю! Отношения фактических супругов Лущенко и Сабуровой и есть предмет нашего процесса сегодня!
 – Возражение принято, – согласилась судья с мнением Павлова. – Секретарь, ведите протокол полностью. Без купюр и пропусков. А вам, адвокат истца, делаю замечание: не следует указывать секретарю, что делать.
 – Я все понял! – кивнул Толя и вернулся к сути речи. – То есть сам Лущенко признавал, что Сабурова деньги заработала без него! Сама! Так что и делить-то не-че-го! Не-че-го!
 Он оглядел журналистов, бросил журнал на стол и повернулся к судье:
 – Ваша честь! Мы настаиваем на том, что единственным наследником Алены Сабуровой является ее родной брат Василий Игоревич Сабуров. Ее так называемый муж, бывший мэр Лущенко, осужденный недавно за совершение должностного преступления, снятый с должности, не состоявший с ней в браке ни одного дня, не может не только наследовать, но даже пользоваться хоть каким-то имуществом погибшей Алены Игоревны! Просим признать право на все наследство, в чем бы оно ни заключалось, открывшееся ко дню смерти Алены Игоревны Сабуровой, за единственным наследником – Василием Игоревичем Сабуровым. А все незаконно удерживаемое имущество изъять у Лущенко и передать законному наследнику.
 По залу прокатился гул. Судья взялась за молоток:
 – Тишина в зале! Иначе я попрошу приставов очистить зал!
 Три молчаливых пристава, из тех, что чуть ранее дежурили в процессе по обвинению Лущенко и были уже знакомы Павлову, встали со своих мест в первом ряду и приготовились исполнять приказ. Зал затих.
 Павлов посмотрел на часы. Было уже половина двенадцатого. Через полчаса – перерыв на обед. А от Маши и Вани вестей пока не было. Нужно было что-то решать. Причем срочно. Павлов встал:
 – Ваша честь! Могу ли я ознакомиться с переданным вам документом? У меня есть основания считать, что, поскольку не все зачитывалось моим коллегой при выступлении, в нем могут быть моменты и сведения, неизвестные стороне ответчика, но важные для правильного разрешения дела. Пользуясь своим правом, я прошу суд предоставить мне копию и время для ознакомления.
 Судья посмотрела на часы: двадцать семь минут до обеда. Пожалуй, можно разрешить. А после обеда продолжим, и до вечера, глядишь, будет решение.
 Она подняла голову:
 – Представитель истца, ваше мнение по ходатайству адвоката?
 Кротов, демонстрируя свое благородство, склонил голову. Копию бумаги не дал, а время ознакомиться – пожалуйста!
 – Я не возражаю. Пусть знакомится.
 – Адвокат ответчика, – распорядилась судья, – подойдите и получите копию у секретаря для ознакомления. Адвокат истца, нужно документы предоставлять с копиями по числу участников! Напоминаю вам!
 Толя развел руками. Дескать, знаю, но не обязан. Действительно, такой нормы нет в современном процессуальном праве, но считается хорошим тоном предоставлять копии даже своим процессуальным противникам. Иногда несоблюдение такого этического момента связано не столько с невоспитанностью, сколько с желанием унизить вторую сторону, заставив противников просить, ксерить, получать, в общем, побегать за элементарной бумажкой.
 Судья понимала этот жест и понимала, что карта ложится вовсе не в пользу симпатичного Павлова. При всей помпезности и неуместной картинности выступления Кротова в его словах и позиции была правовая позиция, которую пока ни Павлов, ни его клиент Лущенко никак не поколебали. Видимо, Вася все же станет новым миллиардером. Судья покачала головой вслед своим невеселым мыслям и сказала:
 – Объявляется перерыв до тринадцати часов. Адвокат ответчика, знакомьтесь и готовьтесь к изложению вашей позиции. Все, перерыв!




 Прокурор


 Джунгарову сообщили о происшедшем в числе первых.
 – Рашид Абдуллаевич, у нас ЧП – подполковник Брагин застрелился.
 Прокурор схватился за сердце. Именно Брагин обеспечивал следствие по делу мэра Лущенко уликами. Никаких иных, достаточно крупных, чтобы стреляться из-за их провала, дел Джунгаров просто не знал.
 – Детали известны?
 – Только одна: его пытались арестовать ФСБ совместно с ФСО при участии полковника из ГУВД Знаменцева.
 – Значит, Знаменцев… – хмыкнул Джунгаров, и ему сразу полегчало.
 Прокурор лучше многих понимал внутреннюю связь дела «оборотня» Знаменцева с делом «коррупционера» Лущенко. Благодаря позорному признанию мэром своей вины и успешному завершению дела Джунгаров уже давно ждал для себя повышения – в Генпрокуратуру. Кому война, а кому – мать родна…
 Однако с этого момента неприятные новости посыпались, как из прохудившегося мешка.
 – Найден и опознан залитый в бетоне на собственной стройке труп предпринимателя Козина, – докладывали ему.
 – Виновными в убийстве Козина, скорее всего, являются Гулько и Пятаков.
 – Найден труп без головы и правой руки. Предполагается, что это исполнитель убийства Алены Сабуровой, некий «Безрукий», имевший какое-то отношение к Брагину.
 Это уже было неприятно, однако не чрезмерно. Рашид Абдуллаевич был прокурором, а потому каждый его шаг был мотивирован и защищен каким-нибудь протоколом, актом или постановлением.
 – Мои руки чисты, – вслух произнес Рашид Абдуллаевич.
 И хотя его голос при этом предательски дрогнул, кто, как не прокурор, знал: это ничего не доказывает, и даже если Знаменцев когда-нибудь выяснит, что Алену убивали всем составом суда, лично он, прокурор, так и останется недоступен для правосудия. Потому что он и есть – воплощенное правосудие.




 Де-юре


 – Встать! Суд идет! – секретарь, дописывая стоя, проводила вышедшую судью, и журналисты загудели и бросились к Кротову и к Павлову.
 – Анатолий, Толя! Господин Кротов! Пару слов Первому! Сюда, сюда, Анатолий! Скажите для НТВ! И для Рен-ТВ тоже! Сюда! Сюда!
 Толя вырвался из рук пишущей братии и подошел к камерам. Те мигом образовали полукруг.
 – Ну что же, коллеги! Спасибо за внимание. Процесс действительно самый громкий и важный на сегодняшний день. Мне, поверьте, нелегко! Очень нелегко! Речь ведь идет о трагической гибели человека. Прекрасной женщины. Я знал ее лично при жизни. Мы работали вместе. Я выполнял для нее кое-какую работу… Но не в этом, собственно говоря, дело. Я представляю законного наследника. Закон на нашей стороне. Василий Сабуров – единственный наследник.
 – Скажите, а что делать другой стороне? Как ее представители могут поступить в этой ситуации?
 – Ну, я думаю… Вот поверьте, ничьей не желаю крови! Нет, нет! Что вы! И в мыслях нет! Вы же знаете, мы с Артемом Павловым коллеги. Работаем вместе. Ведем громкие дела. Но здесь, увы, нужно подчиниться закону. Есть закон. Вот ведь не удалось же оправдать мэра Лущенко? Нет! Ну что же, закон есть закон. Он получил свое.
 – Но ведь вы знаете, какой ценой досталось признание! – вступилась за Павлова и его клиента симпатичная девушка – корреспондент российского канала, и ее тут же поддержали коллеги.
 – Да, друзья мои! – сделал Толя скорбное лицо. – Конечно, мы все знаем, что мэр пошел на это, чтобы выйти. Ведь жена погибла!
 И его тут же атаковал парень с НТВ.
 – Скажите, а почему вы только что назвали Сабурову женой Лущенко? Ведь вы же в своем выступлении это отрицали и опровергали!
 Толя занервничал.
 – Вы меня, молодой человек, на слове не ловите! – обычно бледный, он стал покрываться пятнами и багроветь. – Я помню все, что говорю! Я повторяю, Лущенко не был мужем Сабуровой, а она не была его женой. Они, так сказать, сожительствовали! Извините за такое слово! А раз они не муж и жена, то и супружеской доли там нет!




 Мститель


 Дмитрий Владимирович следил за развитием событий с нарастающей тревогой.
 Нет, судьба подполковника Брагина его ни в какой степени не касалась, но вот наследство Алены Игоревны… Наученный горьким личным опытом, судья прекрасно понимал: Павлов может многое, а порой даже невозможное.
 И если Лущенко станет миллиардером…
 Колтунов тяжко вздохнул. Да, Игорь Петрович сам дал согласие на свое осуждение, но кто, как не судья, помнил, что Лущенко пошел на сделку лишь для того, чтобы успеть на похороны жены, а Дмитрий Владимирович вынес приговор спустя пять минут после завершения этих похорон.
 – Может и отомстить…
 Разумеется, Лущенко – со всей его озлобленностью – был совершенно безопасен, пока был благополучен, но стоит ему хоть раз ощутить, какую власть над людьми дают деньги… и кто знает, на что может пойти обиженный правосудием бывший мэр.
 Колтунов на личном опыте познал, что такое обида. Едва он понял, сколь беззастенчиво его подставили с этим конфискованным «Паджеро», он сдал конфискат – от греха подальше – обратно, а сам взял в кредит обычный китайский джип. Блестел он не хуже прежнего, а в рассрочку оказался по карману даже федеральному судье. И все равно, сердце глодали самые противоречивые чувства. Настолько противоречивые, что Дмитрий Владимирович обрадовался, когда узнал о самоубийстве Брагина.
 Не так ли будет радоваться Лущенко?
 «Если он и впрямь надумает отомстить…»




 Опись имущества


 Павлов все это время сидел за столом и изучал бумаги Толи. Затем пытался дозвониться Маше и Ване, но на обоих телефонах срабатывали автоответчики. Эсэмэски не проходили. Оставалось только молиться. А Кротов тем временем старательно поворачивал в свою пользу общественное мнение:
 – Ко всему прочему, в настоящий момент решается вопрос о признании Василия Игоревича Сабурова единственным представителем потерпевшего в уголовном деле. Вы же знаете, что идет следствие. Ищут убийц Алены Игоревны. А представитель потерпевшей – это участник процесса. Им будет Василий Игоревич. Мой доверитель.
 Журналисты вновь загалдели:
 – Скажите, господин Кротов, а решение уже есть?
 – Оно в настоящий момент выносится! Мой помощник с минуты на минуту его подвезет. Все, все! Больше не скажу ничего! Ждите. После перерыва.
 Журналисты подбежали к Павлову:
 – Господин Павлов, скажите пару слов телевидению!
 Артем встал из-за стола. Прошел к трибуне свидетеля и повернулся к камерам. Сзади него оказались флаги города и страны, над ними государственный герб. Получилось, что он как бы выступал с государственных позиций. Хороший режиссер оценил бы такую удачную композицию.
 – Вы выслушали позицию истца. Он попытался доказать, что пятнадцать лет совместной жизни, семьи, любви ничего не значат перед правом на наследство. А вернее, перед жаждой обладания богатством. Только этим стремлением можно объяснить действия истца. Вопрос вовсе не в том, кто потерпел больше. Кто страдал, а кто радовался. Ведь всем очевидно, что для Игоря Петровича Лущенко вместе со смертью Алены исчез смысл его жизни. Именно поэтому он согласился на особый порядок рассмотрения своего надуманного, нелепого уголовного дела. Это было признание под дулом пистолета! Репортаж с петлей на шее! Разве можно осуждать человека, взявшего на себя вину за то, что он никогда не совершал?! Кто смеет судить его? Выше его собственного суда нет юрисдикции! Раз уж заговорили об этом, то решайте сами! Кому вы верите больше: обвинению, не сумевшему представить убедительных доказательств, потерпевшим, разбежавшимся от первых прямых вопросов, свидетелям, отказавшимся от сфальсифицированных показаний, или поступкам человека, до конца сохранившего свою честь и совесть. Не ставшего цепляться ни за имущество, ни за деньги!
 – Позвольте, господин Павлов, – к Артему приблизился корреспондент НТВ, – а разве в данном процессе вы и ваш доверитель не отстаиваете свое право на имущество Сабуровой?
 – Вы правы! – признал Павлов. – Мы отстаиваем право Игоря Лущенко хранить память о своей жене. Беречь дорогие его сердцу предметы, фотографии, пленки, вещицы. Например, у него пытаются отобрать через суд фотоальбомы – только лишь потому, что они дорогие, сделаны из страусиной кожи и были подарены Алене на день рождения. Пять фотоальбомов по тысяче долларов каждый. Ну что же, фотографии можно и вытащить. Они не потеряют свою ценность без страусиной отделки. А вот еще. Истец требует вернуть перстень, специально изготовленный мастером Мануэлем Каррерой и купленный Аленой Игоревной. Он подарен Игорю Петровичу в честь десятилетия их знакомства. Тоже отдать? Требуют! Ну что же, для кого-то память о годовщине, а для кого-то кусок золота с камнями. А вот еще… – Павлов перевернул длинный список требуемого у его клиента имущества. Нашел нужную строку и прочитал: – «Запонки белого металла с сапфирами фирмы Картье». И снова можно сказать «наследство», «богатство», а можно – «подарок», «память». Если суд решит – отдадим и пуговицы!
 Журналисты притихли и все чаще стали бросать неодобрительные взгляды в сторону Кротова, который в дверном проеме общался с кем-то по телефону, не глядя ни на Павлова, ни на журналистов.
 – Давайте не будем забегать вперед и предвосхищать решение суда. Верю, что суд разберется в ситуации и вынесет обоснованное законное решение.
 – Павлов, скажите, а что будет, если Кротов получит бумагу от следователя? Ту, которую он называл? Решение о признании потерпевшим? – наперебой задавали журналисты волновавший их вопрос.
 Павлов застегнул пиджак, выпрямился, улыбнулся:
 – Ну что ж, цыплят по осени считают. Посмотрим, какую бумагу кто получит!




 Прослушка


 Прокурорский следователь выложила перед Пол-Аленом несколько листов, отпечатанных мелким шрифтом. Жестом подозвала адвоката:
 – Ознакомьтесь вместе с вашим подзащитным. Вам предъявляются материалы прослушивания телефонных переговоров. Прочитайте. Затем будет воспроизведена аудиозапись. После чего вы можете дать показания по поводу всего прочитанного и услышанного. Если вы узнаете людей, которые ведут разговор, если знаете события и факты, которые они обсуждают и упоминают, то можете пояснить, что вам известно. При этом я предупреждаю вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за заведомо ложные показания. Вам все ясно? Пожалуйста.
 Она подтолкнула листы к Сабурову, и Вася насупился и замотал головой. Двинул листы к защитнику. Адвокат дрожащими руками взял протокол расшифровки телефонных переговоров и принялся читать.
 Говорили двое. Позвонивший называл своего собеседника «Владленычем». Затем несколько раз «Петром». Наконец, обратился то ли по фамилии, то ли по кличке «Козин». «Козин» называл того «братом», «другом». Фамилий, имен не произносил. «Аккуратный», – подумал адвокат. Речь шла о каких-то взаиморасчетах. Затем перешли на обсуждение какой-то «бабы». «Козин» резко и нервно говорил про нее, но затем вдруг начал ругаться матом, едва «брат» заговорил о «ее муже». «Брат» спросил, уверен ли тот, что все получится? «Козин» ответил, что сбоя быть не должно. «Брат» поинтересовался о сигнализации и ключах. «Козин» ответил: «Все – ништяк!»
 И тут адвокат побледнел, он увидел отчетливо названное имя – Пол-Ален. Тот, который назывался «Козиным», рассказывал, что «Пол-Ален» все сделал. Получил ключи и пульт сигнализации. Он их вынес, и они сделали копию. Затем вдруг осекся и быстро перевел разговор на тему о поставке свежих фруктов. На недоуменный вопрос собеседника, «брата», «Козин» ответил, что и так слишком много болтают про «дело». Нужно думать, как дальше «брать власть» и как «рулить». А «дело есть дело» и идет само собой. После этого они попрощались.
 Еще один разговор. Тот звонивший, назвавшийся «братом», звонил другому абоненту. Называл его «Михалычем», а тот его – «командир». «Командир», который перед этим был «братом», рассказывал, что «Козин» замыслил «козу» для начальника. Можно его подловить. Никому не нужна кровь в городе. «Михалыч» подтвердил, что, мол, ясен перец! После этих «козьих дел» потом разгонят всю контору к… матери. Спрашивал «командира», что делать. «Командир» не знал. Но сказал, что хватит уже этого «козла» прикрывать. В прошлый раз, семерых когда завалил, еле отписались. «Михалыч» спросил, а как он собирается «уработать мэра»? «Командир» шикнул на него: «Тише ты! Пенек! Как? Просто! Не знаю как! Сказал, что есть ключи и пульт к сигнализации». «Михалыч» удивился: откуда? «Командир» сказал: «Да шурин этот, Шариков, дал!» «Михалыч» снова удивился и назвал знакомую уже фамилию и имя: «Че, Пол-Ален? Он, че, против сеструхи?» «Командир» ответил: «Ну, вроде того. Хотя не против нее, а против него. У них контры!» «Ну и ну!» – сокрушался «Михалыч».
 Затем «командир» сказал, что вообще-то можно оставить ситуацию как есть. Дело в том, что если «завалят город», то «с площади» сразу же разгонят контору, это правда. Но полетят головы и погоны «первых», а «вторых» могут двинуть на их места. Короче, получается, что «Палыч» может стать «первым». А если и «вторых» вычистят, то тоже нормально. Хотя «Палыча» жаль будет. «Михалыч» ахнул и сказал, что «командир» «башковитый» и «сечет фишку». В этой ситуации лучше даже «подработать» под «этого козла». «Командир» сказал, что пока не надо никакой «подработки». Пусть сам «козел» «выруливает». Попрощались. Конец разговора.
 И еще один короткий разговор, точнее, фрагмент из какого-то длинного разговора.
 Записан спустя полтора месяца после второго. Снова говорит «командир» и какой-то «Гуля». «Гуля» спрашивает про «Палыча» и «Козина». «Командир» говорит, что «Палыч» «присел», ну и по делам! А Козин «отвалил», план свой отменил, так как «начальника тоже приняли». Теперь «полный порядок». Без крови и пыли двух зайцев одним ударом убрали. «Гуля» загоготал, затем сквозь смех очень неразборчиво сказал что-то вроде: «Во Козел дает!… Бл… Ё… На… семерых козлов, бл… завалил! Кишки наружу… е… Теперь двоих быков уюзал! Ну бл… е… молоток!» «Командир» тоже засмеялся и сказал, что согласен. Зато теперь спокойно можно «работать» «без дураков и без крови»! «Гуля» тоже согласился: «без крови, бл… лучше!» Конец разговора.




 Кассета


 Адвокат судорожно соображал. Он уже видел, что Васю нужно срочно инструктировать, иначе – беда. Но знойная прокурорша знала, что делает.
 Едва она увидела, что адвокат закончил чтение, а Вася отворачивается, она перехватила инициативу у замотанного защитника:
 – Так, прочитали? Василий Игоревич, вы почему не знакомитесь? Почитайте! Вам будет интересно! О вас речь идет!
 – Не буду! – по-детски надул губы Вася.
 – Ну, хорошо, тогда я вам предлагаю послушать, раз не хотите читать, – кивнула сексапильная девица и тут же вставила кассету в магнитофон.
 Раздались шипение, гудки и разговор.




 Беглец


 Ничего нового адвокат не услышал, но зато точно узнал голос как минимум двоих из говоривших. Тот, что назывался «Козиным», был действительно Петром Владиленовичем Козиным, известным ему по нескольким делам. А тот, что назывался «командиром», был до боли похож на начальника отдела по борьбе с организованной преступностью из ГУВД Брагина. Вася же, услыхав свое имя, сперва оживился, но, услышав, что речь идет о ключах и сигнализации, скис. Заерзал на стуле, стал нервничать, посматривал на дверь, а как только кассета закончилась, Вася вдруг схватил бумаги со стола, вырвал из рук прокурорши кассету и рванулся из-за стола к дверям.
 Адвокат отшатнулся. Девушка вцепилась в рубашку его подзащитного – рубашка затрещала, и Вася вырвался и прыгнул к двери. Распахнул дверь, нелепо взмахнул руками и, споткнувшись об огромный чемодан-кофр адвоката, так неудобно поставленный у порога, перелетел через порог и портфель и грохнулся об пол в коридоре.
 – Бог мой! – воскликнул адвокат.
 Вслед за Васей выскочила следователь, и в следующий миг Пол-Ален барахтался под насевшей на него фурией в прокурорском мундире. А она безжалостно выкручивала ему руки и кричала:
 – Конвой! Охрана! Побег! Ко мне! На помощь!
 И отовсюду, из каждой двери соседних кабинетов уже выбегали работники прокуратуры – кто с пистолетом, кто с дубинкой, а кто просто с растерянным видом. Трое подоспевших мужчин прижали хрипящего Василия к полу и наконец защелкнули наручники. Красавица поднялась с полу, отряхнула китель, увидела поехавшие колготки, выругалась и яростно пнула распластанного беглеца:
 – Вот гад! Колготки мне порвал!




 Провал…


 Перерыв закончился, а из прокуратуры так и не было вестей, а телефон адвоката молчал. В офисе никто не знал о судьбе адвоката, курьера и свидетеля. Кротов начал нервничать. Ведь он только что прилюдно проговорился о том, как будет размазывать своего процессуального противника. Ему во что бы то ни стало нужны были следственные документы. Напротив Толи бесстрастный Павлов тоже настойчиво пытался кому-то дозвониться по мобильному телефону. Так же как и у Толи, у него информации не было. Так же как и коллега за столом напротив, он начал нервничать, но в отличие от оппонента не потел и не показывал виду. Лишь самые внимательные наблюдатели, изучившие привычки и манеры Артема, могли заметить, что в минуты наибольшего волнения его лицо приобретало спокойное, небрежное выражение, а осанка становилась особенно прямой и строгой. Казалось, невидимый домкрат выпрямляет его перед несущейся навстречу опасностью, а он превращается в экран, готовый отразить любое нападение и атаку. Зал заполнился журналистами. Вышла секретарь.
 Наконец ровно в час пополудни вошла Лада Данильченко. За время обеда она попыталась пообщаться с коллегами, но они почему-то как один уклонялись от общения и тем более от обсуждения этого необычного дела.
 Кто-то завидовал, кто-то побаивался, а кто-то был заинтересован… Лада не решилась обратиться напрямую к Егориной. Но и сама Великая тоже молчала.
 Приходилось принимать решение в соответствии с объективными обстоятельствами. Лада подхватила мантию и вошла в зал.
 – Прошу всех встать! Суд идет! – Люди загремели стульями, зашуршали одеждой, блокнотами, ботинками и туфлями. Этот до боли знакомый какофонический гул она слышала каждый день по нескольку раз. Он означал: народ собрался и готов свидетельствовать правосудию.
 – Прошу всех садиться. – Зал вздохнул. – Судебное заседание продолжено. Сторона ответчика, вам слово.
 Лада Алексеевна с сочувствием посмотрела на Павлова. Она понимала, что, возможно, сегодня придется поступить не совсем справедливо, но по закону.
 Закон требовал принять решение в пользу законного наследника. А таковой был лишь один: Василий Игоревич Сабуров. И вовсе не важно, кто и с каким предложением обращался к судьям по этому вопросу. Она не слушала никого.
 Только совесть и закон. Пришло время послушать ответчика. Павлов встал, обвел тяжелым взглядом притихшую аудиторию. Остановился на Кротове. Тот хмыкнул и съежился под взглядом коллеги. Сделал вид, что уткнулся в материалы дела, но предательски дрожащие руки выдали его напряженное волнение. Капелька пота скатилась на кончик носа и замерла, не высыхая и не срываясь. Толя тоже ждал бумаги. Павлов откашлялся и начал выступление:
 – Уважаемый суд, выслушав исковые требования истца и ознакомившись с его заявлением, могу сказать только одно. Мы возражаем против иска и не признаем его. Возражения наши сводятся к следующему.
 В этот момент, когда Павлов готов был начать излагать все свои аргументы, раскрылась дверь, и в нее заглянул смешной рыжий и конопатый парень.




 Рыжий


 Растрепанные волосы, в ушах – наушники. Он обвел взглядом зал суда. Увидал судью. После чего постучал по уже открытой двери и спросил:
 – Простите, а здесь идет суд?
 – Молодой человек! Закройте дверь! Вы что, не видите?! Здесь идет судебный процесс, – отреагировала секретарь. Но парень вовсе не собирался уходить. Он вытащил какой-то пакет из своего рюкзачка. Посмотрел на него. Что-то прочитал и снова обратился к народу:
 – Так мне сюда и надо.
 Он вошел без приглашения – нахально, нарушая порядок. Судья возмутилась и ударила молотком по столу:
 – Вы что себе позволяете?! Кто вы такой?! По какому праву врываетесь?!
 Но парень был просто непробиваемый. Он держал пакет и переводил взгляд с Павлова на Кротова, с Кротова – на судью Данильченко. Потом заговорил:
 – Да нет, вы меня не поняли! Я к вам. Мне поручено передать важный пакет адвокату. Это касается дела… – он прочитал на конверте: – «Василия Сабурова». У меня пакет для адвоката, – повторился парень.
 Кротов не выдержал и вскочил:
 – Ваша честь, ваша честь! Этот конверт для меня!
 Павлов нахмурился и тоже поднялся:
 – Позвольте, ваша честь! Похоже, что этот конверт для меня.
 – Нет! Позвольте, коллега! – не согласился Кротов. – Этот конверт точно для меня!
 Он слишком тщательно готовил эту «бомбу», а теперь этот нахальный Артем пытается отнять у него столь страстно ожидаемую победу.
 – Отчего же вы считаете, что конверт для вас? – Павлов прищурился и протянул руку в сторону курьера, который топтался в дверях, нерешительно наблюдая за сцепившимися адвокатами. И курьер, увидав протянутую руку, двинулся в сторону Артема. Но его тут же остановил Кротов:
 – Эй! Куда?! Я должен получить бумаги от следователя! Мои бумаги!
 Журналисты с волнением наблюдали за словесной перепалкой защитников.
 Судья тоже пока не вмешивалась. Она со снисходительной улыбочкой наблюдала за этой трагедией, начинавшей превращаться в дурную оперетку или водевиль. Вот пришел курьер и принес письмо, а здесь два воздыхателя ждут обещанное «любовное послание». И теперь не могут поделить его.
 Смешно. Сейчас сцепятся. Забавно.
 – А скажите на милость, мне, господа адвокаты, вы дело собираетесь слушать? – Она забарабанила пальцами по столу. – Ну, так что делать будем? Кому все же это письмо? А? Подойдите ко мне, молодой человек!
 Она протянула руку к курьеру, и тот повиновался и положил конверт на судейский стол.




 Конверт


 Данильченко медленно вскрыла его, вытряхнула на стол содержимое – десяток отпечатанных на принтере листов стандартного формата. Адвокаты, как по команде, потянулись к судье, пытаясь заглянуть в документы. Журналисты загалдели, а операторы уже пытались заснять каждое движение и ничего не пропустить. Судья подняла голову:
 – Ну что ж, ставок делать не будем! Курьер, вы свободны! – она махнула мальчишке в наушниках.
 Он поднял руку, как в школе:
 – Извините! А можно я останусь? Мне тоже интересно досмотреть, чем дело кончится.
 – Ну что ж! Процесс открытый, гласный. Можете остаться. Присядьте.
 Журналисты на первой скамье уплотнились, и парень втиснулся между «Коммерсантом» и «Правдивой комсомолкой».
 – Итак, – оглядела адвокатов Лада, – в суд поступили документы, значительно меняющие ситуацию. Я бы даже сказала, возможно, кардинальным образом. Документы процессуального характера. От следователя из прокуратуры.
 – Простите, ваша честь, а что это за процессуальные документы? – адвокат Кротов проявлял явную нетерпеливость.
 – Сейчас скажу. Это постановление следователя по особо важным делам. – Она посмотрела на Кротова, а затем на Павлова. Оба адвоката напряженно ловили каждое слово судьи, и ей это нравилось. Она явно получала удовольствие от этого своеобразного процессуального флирта, если флирт вообще можно представить так извращенно. Тем не менее Лада, глядя, как два мощных мужика напрягли все свои мускулы, руки, ноги, глаза, скулы и тянутся к ней, женщине в мантии, чувствовала свою власть и продолжала ею вовсю наслаждаться. Пожалуй, именно в этот миг судья осознала, что открыла в себе какие-то новые грани чувственных наслаждений и твердо решила разобраться в них до конца, а то и попрактиковать этот новый вид интимно-процессуальных отношений.
 – Итак, в конверте постановление по уголовному делу.
 – А в отношении кого это постановление? – осторожно спросил Кротов.
 – Ах да! Постановление вынесено в рамках расследования гибели Алены Игоревны Сабуровой. В отношении Василия Игоревича Сабурова. То есть вашего клиента, господин адвокат. Так что вы должны знать, что это за постановление!
 Она вроде бы даже подмигнула Толе. Или так показалось всем присутствующим?
 – А я знаю! – Толя гордо выпятил нижнюю губу. – Я об этом и предупреждал!
 – Вот как?! – судья посмотрела на Павлова, приглашая ответить. И он ответил:
 – Ну а я по-прежнему заявляю, что данное постановление привезли мне. Но раз вы забрали, то, пожалуйста, ваша честь, огласите документ.
 Павлову не нравилась эта странная игра, которую затеяла судья. Какое-то неуместное кокетство, когда решается не просто вопрос миллиардов, а на кону стоит доброе имя Игоря Петровича Лущенко! Были бы они в другом месте, может быть, все бы и сложилось удачно. Но с судьей, да еще во время процесса!
 – Раз вы просите… Как вы считаете, истец?
 – Я? Я-то что? Конечно, конечно! Ваша честь, только вы и можете это сделать. Давайте же скорее покончим с этим делом! Огласите, пожалуйста! – Толю уже буквально колотило от перенапряжения и волнения.
 Судья взяла документ и медленно прочитала:
 – Постановление вынесено в отношении Сабурова Василия Игоревича. Постановление о привлечении в качестве обвиняемого по статьям 30 и 105 Уголовного кодекса. Вот так!
 Лада Алексеевна испытала небывалый подъем настроения и победно оглядела зал. По залу прокатился гулкий «У-у-у-у-х!». Кротов, не понимая до конца, что же произошло, хватал ртом воздух и тянулся рукой к телефону, затем к судье, а затем к сердцу.
 Павлов тоже был ошарашен, но держал себя в руках. Он понимал, что процесс принимает совершенно другой оборот. Нужно было действовать. Он снова взял инициативу в свои руки. Подошел к судье и протянул руку к бумагам. Она отдала их. Артем взял документ и, повернувшись к журналистам, сказал:
 – Этот документ наиболее доходчиво объясняет, кто настоящий наследник, а кто предатель и обвиняемый в убийстве! Общеизвестно, что лицо, покушавшееся на жизнь наследодателя, лишается права на наследство! Это требование закона!




 Нотариус


 В этот момент у него зажужжал телефон, поставленный в беззвучный режим. Павлов быстро пробежал глазами сообщение. Улыбнулся. А журналисты взревели. Весь зал превратился в клокочущий котел. Напрасно судья стучала молотком. Но ей на помощь пришел Павлов. Он поднял руку и стоял молча, стиснув зубы. Он был готов мстить за испытанное унижение.
 – Это первый аргумент против позиции истца. А второй состоит в следующем. – Он развернулся лицом к судье: – Ваша честь, прошу пригласить в зал судебного заседания свидетеля, который может решить этот спор, простите, ваша честь!
 – Это кто же, позвольте узнать?!
 – Это нотариус Надежда Петровна Говорова. Она ждет в коридоре.
 – Пристав, загляните в коридор! Если увидите нотариуса – пригласите!
 Через мгновение перед очами судьи Данильченко стояла женщина приятной наружности. Она держала в руках дамскую сумочку и папку. Прошла за трибуну и встала перед судьей.
 – Ваша честь, я прошу прощения, что не смогла раньше явиться и разрешить этот вопрос. Я была в больнице на операции. Спасибо адвокат из коллегии Павлова сообщил мне, что идет процесс. Так вот, я теперь хочу сообщить, что у меня хранится завещание Алены Игоревны Сабуровой. Составлено оно за полтора года до смерти. Ваша честь, могу ли я его вскрыть здесь и сейчас, чтобы уже окончательно избавить родственников от необходимости судиться?
 Судья подняла свои дугообразные брови-ниточки:
 – Ну что же, давайте! Стороны, вы, надеюсь, не против?
 Павлов и Кротов как по команде мотнули головами: «Нет!»
 – Ну, тогда читайте. Мы вас ждем!
 – Итак, завещание. Составлено… собственноручно… Все свое имущество, в чем бы оно ни состояло и ни заключалось, обнаруженное ко дню моей смерти, завещаю Елене Игоревне Москвиной, воспитаннице детского дома номер пятнадцать. В случае ее усыновления опекунами назначить ее усыновителей.




 Миллиардер


 Игорь Петрович понятия не имел, что прямо сейчас решается вопрос, кто станет миллиардером. Его заботило одно: приемная дочь. Именно в эти минуты он отдал директрисе детдома весь пакет бумаг, и она впервые не стала ничего возражать, а просто послала за Леночкой.
 – Помнишь меня? – опустился Игорь Петрович на корточки перед ней. – Мы приходили с тетей Аленой.
 – Да. – Девочка кивнула и хлопнула длинными ресницами, хотя она могла и не видеть мэра с женой.
 – Будешь моей дочкой?
 – Буду.
 Игорь Петрович осторожно обнял ее, прижал к себе и поднялся с корточек.
 Она пахла столовским компотом, подгорелой молочной кашей и… ребенком.
 – Надеюсь, что больше вас не увижу, – вместо прощания произнесла директриса.
 – Не увидите, – вместо прощания пообещал Игорь Петрович и шагнул в предупредительно открытую охранником дверь.
 А когда они подошли к машине, там стояли крепкие ребята в штатском.
 – Что… опять? – поджал губы Лущенко. – Сколько можно?
 Ребята молча предъявили удостоверения работников ФСО, но Лущенко лишь покачал головой:
 – Нам не о чем с вами разговаривать. Все, в чем я мог повиниться, подшито в судебном деле. Оставьте меня в покое.
 Но ребята не могли оставить его в покое, и спустя несколько часов Леночку, с трудом оторванную от приемного отца, развлекала вся кремлевская караулка, а Лущенко напряженно сидел перед президентом. Тот держал руки на столе, а вся его поза выражала дружелюбие и готовность к плодотворному диалогу.
 – Вы намерены вернуться к исполнению обязанностей мэра?
 – Я законно осужденный уголовник, – покачал головой Игорь Петрович Лущенко. – Ваш суд признал меня преступником.
 – Суд не мой, – возразил президент.
 – Конечно, немой, – согласился Лущенко. – Суд немой, Фемида слепая, а прокурор глухой, а я… я… я – просто крайний.
 – Напрасно ерничаете, – поджал губы президент. – Я понимаю вашу боль. Поверьте.
 – Честно говоря, мне уже все равно.
 Президент моргнул:
 – Не могу согласиться с вами, Игорь Петрович. Жизнь – суровая штука, но равнодушие и отчаяние – хуже смерти. Не спешите. Значит, так было угодно Богу.
 – Нет. Нет! Только не так, – замотал головой Лущенко и вдруг осекся и поднял глаза на президента. – А вам-то какое дело до меня… до нее… до нас?! Вам-то что…
 Президент пошевелил лежащими на столе руками и всем своим видом выразил готовность разъяснить.
 – Просто за время вашего отсутствия в стране кое-что изменилось. Законодатель решил перейти на иную систему выбора руководителей регионов.
 Лущенко, пытаясь понять, что ему говорят, мотнул головой:
 – Выбора? А разве остался хоть какой-то выбор?
 – Да, остался. Законодательное собрание выбирает. То есть региональные депутаты голосуют за предложенную кандидатуру. Либо одобряют, либо нет. Вот вам и выбор.
 Игорь Петрович хлопнул глазами и понимающе закивал:
 – А-а-а… ну, да, конечно. И многие вас ослушались?
 – Игорь Петрович, – начал раздражаться президент, – я ведь вас пригласил не для того, чтобы объяснять особенности народовластия и толковать Конституцию. Я вам задаю конкретный вопрос. Работать будем?
 Лущенко пожал плечами:
 – Я не могу ответить сразу. Я бы попросил дать мне время… посоветоваться, но есть проблема.
 – Какая? Поясните, – выражая участие, придвинулся президент, – может быть, я сумею вам помочь. Решим вашу проблему. Нет нерешаемых проблем!
 Лущенко поднял брови:
 – Увы, к сожалению, есть. Есть нерешаемые проблемы, потому что ЕЕ нет! Алены нет! И никто не сможет решить ЭТОЙ проблемы. Извините. Я ухожу.
 – Послушайте, Лущенко, – опешил президент, – вам рано менять вид деятельности. У вас есть еще другие задачи. Вы можете решить вопрос с обманутыми дольщиками. Вам это прекрасно удавалось раньше. К тому же за одного битого двух небитых дают!
 – Не буду я решать их вопросы, – покачал головой бывший управленец мирового класса, а ныне самый обычный российский уголовник. – Мне их жаль, но я ухожу. Меня ждет Аленка. Прощайте, господин президент! – Он встал и молча вышел.




 Президент


 Тем же вечером президент вызвал начальника личной охраны и потребовал доложить, что с Лущенко.
 «Весь день провел у митрополита Гермогена. Кроме Лущенко, там была его усыновленная девочка Аленка. Оба в настоящий момент находятся на подмосковной даче возле Звенигорода, – доложили ему. – В 21.37 Лущенко через службу бронирования Аэрофлота заказал два билета бизнес-класса на утренний рейс в Ниццу».
 – Значит, в Ниццу… – проронил президент.
 – Задержать? – поинтересовался начальник охраны. – В принципе, можно придраться к документам на девочку…
 – Ни в коем случае! – покачал указательным пальцем президент. – И вот еще что, Виктор Сергеевич, проследите, чтобы они беспрепятственно выехали. Распорядитесь. И передайте девочке в самолете вот этот сверток. – Он протянул небольшой продолговатый предмет, обернутый в розовую бумагу и перевязанный атласной лентой. – Но только в самолете! Понятно?
 – Так точно, – наклонил голову офицер, – все сделаю. Лично прослежу.




 Прощание


 Артем передал Игорю Петровичу последние документы за час до его отправления в аэропорт.
 – Проверьте.
 Лущенко холодно кивнул, просмотрел бумаги и подписал платежные документы.
 – Что-нибудь еще?
 Артем лишь молча покачал головой и впервые позавидовал Толику Кротову.
 Тому все было как с гуся вода, и даже проиграв крупнейший процесс в своей карьере, Кротов ничуть не расстроился и уже объявил о своем желании стать депутатом Госдумы и едва ли не лидером правящей партии.
 «Мне бы так…» – подумал Артем и усмехнулся: кто, как не он сам, знал, что это невозможно.




 Повышение


 Роберт Шандорович Сериканов уже решил уходить домой, когда на его рабочем столе зазвонил этот особый телефон.
 – Слушаю вас, Станислав Георгиевич, – подняв трубку, сказал он, чувствуя, как холодеет сердце.
 – Все еще на работе? – сухо поинтересовался Чирков.
 Сериканов судорожно перебрал в уме варианты ответа. Беда была в том, что он не знал, что это – похвала за служебное рвение или порицание за то, что он не укладывается в дневное время.
 – Да, все еще на работе… – нейтрально подтвердил Роберт.
 – Вижу, вы вновь справились со сложной юридической задачей, – отметил Чирков.
 На сердце у Роберта отлегло. Но Чирков еще не закончил.
 – Предлагаю подумать о новой работе…
 «Увольняет?!»
 – Нет, вас никто не увольняет, – будто услышал вспышку его ужаса Чирков, – напротив. Предлагаю перейти в договорно-правовое управление Администрации.
 – Да, конечно, – мгновенно принял предложение Роберт. Чирков хмыкнул:
 – Даже не спросите о зарплате?
 Сериканов опешил. «И что ответить?» Чирков дружелюбно рассмеялся.
 – Я так понимаю, что этот вопрос не очень для вас актуальный. Что ж, это хорошо. У нас работают не за деньги и не за страх, а за совесть.
 «Возьмет! – понял Сериканов. – Он действительно возьмет меня в Администрацию!»
 – Жду вас в понедельник, – голос Чиркова посерьезнел, – в 8.00, на Старой площади.




 Сверток


 Даже сев на свое место в самолете, Игорь Петрович не был уверен, что его выпустят из страны. Пять миллиардов долларов в руках то ли опального политика, то ли обозленного на всех зэка значили много. А уж если дать ему выбраться за пределы прямого действия правоохранительных органов РФ, пять миллиардов начинали весить в десятки и десятки раз больше.
 – Какая у вас прекрасная девочка, – наклонилась над Лущенко стюардесса и вытащила из-за спины пакет. – А это ей…
 Леночка широко улыбнулась и, не успел Игорь Петрович сообразить, как тут поступить правильно, вцепилась ручонками в пакет.
 – От кого пакет? – поднял он глаза. Стюардесса лишь загадочно улыбнулась:
 – Пусть откроет…




 Алена


 Артем проводил взглядом взмывший в небо самолет и увидел Алену – такой, какой она была тогда. Алена сидела в плетеном кресле, поджав под себя ноги. Футболка, брючки-бриджи, загорелые холеные руки, плечи, ноги. Открытое классическое лицо. И легкий теплый ветерок, залетевший на веранду, гладит ей лицо и волосы…
 – Ну, здравствуй, Алена. Как ты там?
 Алена улыбнулась, и эта улыбка была такой спокойной, словно и не было жизни, целиком состоявшей из соревнования за звание самой первой, самой лучшей и вообще – самой-самой.
 – А как ты, Артем?
 Он развел руками:
 – Вот, восстанавливаю справедливость. На этот раз, кажется, получилось.
 Алена снова улыбнулась, и была эта улыбка такой понимающей, такой всеведущей, что он лишь вздохнул. Разумеется, единственным местом, где можно было установить истинную справедливость, было человеческое сердце.
 Артем оглядел мысленным взором всех, кого встретил в последнее время: Лущенко и его приемную дочь Леночку, прямую и жесткую директрису детдома и уклончивого Роберта Сериканова, хитрого Кротова и наивного Пол-Алена, судью Колтунова и прокурора Джунгарова. Они были невероятно разными людьми, а потому все понимали по-разному. И, пожалуй, единственным местом, где они могли найти соглашение между собой, было небо – место, где ни твои регалии, ни твое первенство не значат ровным счетом ничего. И едва он это понял, Алена улыбнулась и растаяла, будто как ее и не было, и только звезды продолжали мигать ему из вечности.




 Аленка


 Аленины глаза так засветились, что Игорь Петрович не смог запретить. А ее маленькие пальчики уже вовсю перебирали ленточку, развязывая узел. И наконец на свет появились настоящая кукла Золушка и маленькая открыточка с размашистым автографом.
 – Читай, – сунула ему открытку дочь.
 Игорь Петрович открыл цветастый листок. Пожелание было столь же емким, сколь и кратким: «Будь счастлива, Аленка!»